Гроб был простым, обитым дешёвой черной тканью, с примитивной отделкой хлопчатобумажной плиссированной лентой, пришпиленной скрепками по верхнему краю его стенок. Я хорошо его разглядел. Лицо лежащего в гробу священника было по обычаю закрыто расшитым золотой нитью покрывалом, называемым в церковном обиходе «воздух».

Руки усопшего естественно, словно живые, сжимали небольшое Евангелие в потёртом латунном окладе, какое часто носят с собой на «требы», и деревянный — традиционный подарок из Святой Земли — оливковый Крест со врезанными в него пластиковыми мощевичками, заполненными, также традиционно, водой из Иордана, маслом, землёй и камушками.

Среди стоявших вокруг гроба началось какое-то движение.

— Откройте лицо! — сказал женский, почти детский по чистоте голос.

— Нет! Нет! Так нельзя! Так не должно быть! — вырвался из меня истерический крик.

— Тише, Лёша, тише, миленький! Всё в порядке! Жив наш батюшка, жив! — проснувшаяся от моего крика Ирина одной рукой прикрывала мне рот, другой успокаивающе проводя по волосам и заодно вытирая выступившие на моих глазах слёзы. — Юлечку разбудишь, у неё только-только температура спала! Всё в порядке, Лёшенька, это опять плохой сон!

— С ним что-то случилось, Ира, я чувствую! — я поднялся и сел на кровати. — Где мой мобильник, ты не помнишь?

— В прихожей на тумбочке, Лёша, — Ира положила мне руку на плечо. — Ты не звони ему сейчас. Три часа ночи, он же ещё спит, наверное!

— Алё! Да, Лёша, Бог тебя благословит! Что стряслось? Опять этот сон про меня в гробу? Ну вот, я жив, ты меня слышишь, всё в порядке! — голос Флавиана был бодр и спокоен, несмотря на то, что я явно прервал его молитву.

— Точно в порядке? — недоверчиво допросил его я. — Сердце не колет, в голове прострелов нету, давление давно мерял?

— Да всё отлично, Лёха! — его добродушную улыбку я почувствовал даже мобильной связью. — Не дрейфь, прорвёмся!

— Ага! Прорвёмся… — я начал ворчливо успокаиваться. — Перед этим твоим инсультом мне такой же сон снился, и как мне прикажешь на это реагировать? Я же не прозорливец, чтобы видеть — молишься ты там у себя или без сознания весь багровый лежишь, с перекошенным лицом, как в прошлый раз! Вот и звоню…

Флавианов инсульт тогда, полгода назад, можно сказать, «вырубил» не только меня, но и весь приход, включая пребывающий «в рассеянии» ареал духовных чад батюшки. Шок от внезапно реализовавшейся опасности навсегда потерять Флавиана — духовного отца, друга, учителя жизни во Христе, источника неисчерпаемой Христовой любви и всеобъемлющего терпения (весьма потребных при окормлении нынешней своенравной паствы), утешителя и защитника от сокрушительной бесовской бомбёжки по душе и мозгам, слушателя и слышателя многочасовых горестных (часто пустых и себялюбивых) словесных излияний, вылавливающего в них крупицы реальных духовных проблем и мудро подбирающего подход к их решениям, человека, свидетельствующего своей жизнью — делом и словом — возможность жизни по Евангелию и тем вдохновляющего на подражание своему подвигу множество своих духовных чад — этот шок был настолько сильным и парализующим, что многие (и я в том числе) до сих пор вздрагивали от внезапно прилетающих из непонятно откуда мыслей: «а вдруг батюшке плохо»?

Пережив, незадолго до Флавианова инсульта, две трудно оценимых потери — всеми любимого «старчика» схимонаха Мисаила и драгоценной «герондиссы» матери Серафимы, успевшей за три дня до упокоения принять Великий Ангельский Образ — схиму, с оставлением ей имени всей душой любимого ею батюшки Серафима Саровского, — приход был просто парализован внезапной болезнью настоятеля.

Особенно жалко было смотреть на молоденького отца Сергия (помните нашего Серёженьку — это он!), назначенного Владыкой к нам в приход «вторым батюшкой» после смерти отца Мисаила. Молодой священник несколько раз при чтении молитвы «о тяжко болящем» во время заздравной ектении за литургией просто прерывал службу детски-искренним плачем в алтаре у престола, после чего плакать начинал уже весь храм…

Три недели батюшкиного лежания в реанимации прибавили седых волос и молитвенного рвения всей его возмужавшей и сплотившейся за это время пастве — и молитва «овец» о возвращении им «доброго пастыря» была принята Чадолюбивым Отцом Небесным.

— …Sono un italiano, un italiano vero! — реально похожим на Тото Кутуньо голосом пел лысоватый, среднего возраста итальянец в малиновом пиджаке, подыгрывая себе на синтезаторе и с удовлетворением поглядывая на танцующих.

А посмотреть было на что — европенсионеры «зажигали»! Человек двенадцать-четырнадцать, встав в три ряда посреди небольшой танцевальной площадки, покрытой шероховатыми серыми мраморными плитками неровной формы и огороженной крашенными в яркие цвета мини-скамеечками вместо заборчика, хорошо отработанными движениями слаженно двигались под вышеупомянутый старый хит некогда безумно популярного «шептуна из Сан-Ремо».

— Наверное, это местные, — предположил я, глядя, как чётко поджарые итальянские пенсионеры поворачиваются вокруг своей оси, взмахивая при этом ножкой, затем делают разворот в другую сторону и взмахивают уже другой ножкой, — скорее всего, у них тут есть какая-нибудь танцевальная студия, а это её посетители, уж больно они слаженно танцуют!

— М-м-м! Возможно! — кивнул Флавиан, потягивая мелкими глоточками из большого бумажного стакана с напечатанным на нём видом входных ворот в водолечебный парк холодную минеральную воду, столь возлюбленную некогда римским Папой Бонифацием Восьмым, что в честь него впоследствии и назвали саму эту водолечебницу.

В провинциальном итальянском городке-водолечебнице Фьюджи мы с батюшкой оказались самым непостижимым образом.

Началось всё так: в то время как Флавиан приходил в себя в реанимации после инсульта, в нашей епархии скончался архиерей, старенький, прошедший сталинские лагеря, необыкновенно добрый и мудрый архиепископ Мелетий.

Отслужив, как у него было заведено, ежедневную Божественную Литургию иерейским чином в своём маленьком домовом храме в епархиальном управлении, вдвоём с келейницей, ещё более древней, чем он сам, схимонахиней Пафнутией, исполнявшей обязанности сразу и чтеца, и певца, и алтарника на этих келейных богослужениях, Владыка причастился сам, причастил схимонахиню и, не разоблачаясь, присел на табуреточку у окна выслушать благодарственные молитвы.

Выслушав все, сказал последний положенный священнический возглас «Молитвами Святых Отец наших…», осенил себя крестным знамением, вздохнул и умер — тихо так, просто, как и жил все двадцать четыре года своего архиерейского служения в этом городе.

Через неделю «PANERAI» остановились. Часовой мастер в московской гарантийной мастерской удивлённо поднял на меня глаза в ответ на моё недоумение подобным поведением швейцарских «брендовых» часов:

— Кто вам сказал, что они швейцарские? Честный Гуанджоу, кстати, неплохой завод «Noobmaster»! Обычно ходят пару лет вполне прилично…

Ох вы, спонсоры архиерейские! Хорошо хоть, что у меня сломались, а не у Владыки…

Флавиану я говорить ничего не стал. Повесил свои отремонтированные «PANERAI» на гвоздик возле монитора, рядом с афонской фотографией Владыки, любуюсь — архиерейский подарок как-никак!

Так вот! Вскоре после приснопамятного доставления выписанного из больницы нашего батюшки кортежем во главе с новым «Хайлендером», управляемым самым надёжным (без ложной скромности!) водителем за рулём, у нас в приходском доме, именуемом по-афонски «архондариком», состоялся «совет в Филях». В качестве Кутузова выступал Семёнов старший сын Григорий.

Флавиан на совете отсутствовал по причине реабилитационного дневного сна в своей келлии на втором этаже.

— В общем, мужики! Надо что-то делать — сейчас, вроде, пронесло, но в следующий раз мы батюшку можем реально потерять! — Григорий Семёныч взволнованно постукивал торцом дорогой авторучки по столу. — Главврач говорит, что он чудом выскочил из захлопывавшейся двери морга! Сосуды плохие, сердце давно никудышное, почки тоже больные — давление батюшке, в основном, они накачивают! Надо лечить!

— Да его лечи — не лечи, но если он, как обычно, с десяти утра до восьми утра следующего дня исповедовать не перестанет — мы его точно скоро похороним! — вставила своё весомое женско-монашеское слово мать Клавдия.

— И далась тебе, батюшка, эта Помпея! — я в очередной раз попытался поудобнее переложить ноги, затекающие от невозможности их как следует выпрямить в небольшом пространстве минивэна. — Обычный элитный коттеджный посёлок с борделем, амфитеатром и прочей «развлекухой» для богатых бездельников! Не просто же так Господь эту Помпею вулканом ликвидировал! Лучше поискали бы ту пиццерию, про которую нам Марко с «рецепшена» рассказывал. Может, хоть там пиццу с морепродуктами делают прилично!

— Ты, Лёша, не понимаешь, — Флавиан с интересом ожидания поглядывал в окно. — Там же древнеримская цивилизация сохранилась наиболее полно, как ни в одном другом месте! Увидеть это, постараться почувствовать дух эпохи, представить себе обстановку, в которой проповедовали первые христиане — это же так здорово!

— Ну да, наверное… — я давно не видел своего батюшку таким по-детски воодушевлённым. — Может, там где-нибудь удастся попробовать настоящую моцареллу, из молока чёрных буйволиц, которую делают только в этой провинции Кампанья!

Представляешь, итальянцы оскорбляются, если называешь при них моцареллу сыром. Оказывается, это совершенно самостоятельный молочный продукт… Тебе это не интересно?

Экскурсионную поездку мы заказали прямо в нашем фьюджевском, стареющем, но изо всех сил старающемся выглядеть бодрячком отеле.

На стене около входа гордо красовались четыре выпуклых звезды со слегка облупившейся искусственной позолотой, но, честно говоря, отель уже еле тянул даже на приличную греческую «трёшку».

Так, например, постоянно обновляемая Стелиосом за счёт стабильно прибывающих, ночующих и убывающих русских афонских паломников, можно сказать, родная «Македония», несмотря на изначальную скромность и лаконичность дизайна, выглядела рядом с нашим итальянским прибежищем просто фешенебельно.

И это отнюдь не из желания Семёнычей сэкономить на батюшкином и моём проживании, напротив — туроператору было дано указание взять «что получше найдётся»! Но… фотографии отеля на итальянском сайте и его реальное нынешнее состояние, как бы это сказать — несколько различались!

Вот и наша компания, скинувшаяся на микроавтобус с гидом для обзорной поездки по Неаполю с посещением Помпеи, кроме меня и Флавиана, сложилась из милой супружеской пары немолодых екатеринбуржцев и русскоговорящей казахской семьи, состоявшей из пожилых родителей и двух профессионально состоявшихся и материально обеспеченных дочерей, прекрасно образованных и воспитанных в лучших традициях «старой советской» интеллигенции.

Словом, типа — «Русские идут!».

— А скажите, батюшка, — обратилась к Флавиану одна из двух сестёр-казашек, — я вот тут прочитала в интернете одну заметку, — она показала на экран своего восьмидюймового планшета, — и мне бы очень хотелось узнать Ваше мнение по поводу написанного в ней. Пока мы всё равно едем, Вы разрешите прочитать её вслух?

— Пожалуйста! — кивнул Флавиан. — Другие пассажиры не будут против?