А где-то совсем в другом месте, в комнате, где в воздухе витали старость и смерть, человек готовился заглянуть в будущее, возможно, в последний раз в жизни.

День был невыносимо длинный, и Хет жутко устал от крикливых споров с покупателями. Он прислонился к одному из столбов матерчатого навеса и стал смотреть на пыльную улицу, не обращая никакого внимания на жену Арнота, которая рассматривала предмет торга так, будто никогда не видела ничего подобного и надеется, что никогда больше и не увидит.

— Два дня, не больше, — наконец высказалась она, вытирая пот со лба уголком платка и стараясь выглядеть совершенно безразличной.

Лет отрицательно помотал головой, разозленный демонстрацией этого нарочитого невежества. Его партнер Сагай поднял бровь — красноречивый комментарий к кивку компаньона — и произнес:

— У мадам прелестное чувство юмора, а Арнот — человек достойный. Сто дней.

Хет прислонился спиной к низким поручням платформы парофургона и смотрел, как мимо него в отвратительном скрежете пролетает мир. От горизонта до горизонта лежала вековечная пустыня — волны бурого, золотистого и черного камня, сверкающие, будто позолоченный металл, под невыносимой тяжестью испепеляющих лучей солнца, приближавшегося к полудню. Огромные валуны самых невероятных форм создавали впечатление внезапно окаменевшего моря, волны которого вздымались все выше, по мере того как парофургон продвигался в глубь Пекла. Еще до того, как они доберутся до Останца Древних, каменные волны Пекла будут вздыматься на высоту, превышающую в несколько раз высоту самого парофургона. Изъеденные пустотами, каньонами и туннелями скалы станут опасными из-за обитающих в них хищников, прячущихся в мягком песке, лежащем под этим каменным покровом. Чего же удивляться, что жители городов Приграничья считают Пекло своего рода живым существом, стремящимся пожрать остатки обитаемой земли точно так же, как в свое время оно сожрало Древних.

То там, то здесь торчали колючие верхушки джамп-дерева, тихонько колеблемые знойным ветром. Конусообразные стволы вырастали примерно футов на шестьдесят из трещин и провалов, оттуда, где случайно под покровом скальной породы оказывались слои песка, достаточно мощные, чтобы дать развиться корневой системе деревьев. Острые колючие сучья сверкали под солнцем, но древесина ствола удерживала значительное количество влаги, которую всегда можно было добыть, если, конечно, знать, как это сделать.

Дорога Древних, по которой двигался парофургон, была ровной и прямой, будто ее выстругал плотник своим фуганком. Она врезалась в гладкий черный камень, на котором лежала грубозернистая порода, образующая теперь обочины дороги. Тяжелые чугунные колеса парофургонов уже проложили глубокие колеи в этой черной поверхности, которых не могли бы оставить ни парусные фургоны, ни те, что приводились в движение мускульной силой человека. Скоро и эта дорога, и другие дороги Древних окажутся погублены и непригодны ни для какого транспорта. «И что тогда будут делать эти долбаные идиоты?» — думал Хет. Дороги и Останцы Древних были последними бесспорными свидетельствами их трудов, выполненных уже после того, как моря высохли, а озера огня и расплавленной лавы испещрили лицо Пекла. А теперь уже нет Древних, которые могли бы восстановить торговые пути, разрушавшиеся невероятной глупостью Империи.

Чаризат провозгласил себя столицей Приграничья благодаря тому, что он был как бы ступицей, к которой сходились двадцать семь древних торговых путей, единственных безопасных дорог, пересекающих Пекло. Когда другие города начинали возражать против имперского диктата, Чаризат просто блокировал пути зерновым караванам от портов Последнего моря. Его влияние не распространялось на Нижнее Пекло, где еще теплилась жизнь в городах Илакры и в других мелких поселениях, а в Приграничье единственным городом, который держался особняком, был Кеннильяр. Свободный город Кеннильяр обладал собственным путем к Последнему морю и дрался за то, чтобы держать его открытым. Он цеплялся за это право из чистого упрямства, пока Чаризат не сдался.

Чаризат все еще виднелся в подернутой дымкой дали в виде гигантской пирамиды — огромной скалы, из которой был высечен целый город, поднимающийся восемью концентрическими ярусами к вершине, где находился дворец самого Электора. Город казался темным от черноты камня и грязи саманных построек на нижних ярусах, но по мере подъема ввысь краски светлели, и Первый ярус сверкал белизной под беспощадным солнцем — белизной известняка и мрамора. Отдельные выходы скальной породы внизу таили в себе шахты и заводы, кормившие кварталы горняков и металлургов, проживающих на Седьмом ярусе; там производилось все — от медных бус до парофургонов. Сейчас Чаризат казался городом мертвых, так как они отъехали уже далеко и не могли видеть ни суматохи у доков парофургонов, помещавшихся на этой стороне города, ни клубов Угольно-черного дыма, который постоянно дувший горячий ветер срывал с труб заводов и уносил прочь прежде, чем они успевали загрязнить небо над Чаризатом.