Комический злодей-герой Дортмундер, и его банда неуклюжих воров возвращаются к увлекательным грабежам. Неудачи и отсутствие взаимопонимания вынуждают банду...
Пролог
Дортмундер сутулившись сидел на твердом деревянном стуле, наблюдая, как его адвокат пытается открыть черный дипломат. Казалось, что две небольшие защелки будут открыты после нажатия двух ярких кнопок, но ни одна из них не работала. В других кабинетах, которые находились по соседству с этим, подсудимые и назначенные судом адвокаты шептались между собой, пытались выстроить банальные алиби, бесполезные смягчающие обстоятельства, облегчить вину возможными оправданиями или заключить соглашение с обвинителем, попытались обжаловать решение судьи. Однако в этом зале, с казенными зелеными стенами, с полом, покрытым черным линолеумом, с красиво висящей люстрой в виде шара, с матовым стеклом двери, с изношенным деревянным столом и двумя протертыми креслами и одной старой металлической корзиной для бумаг, ничего не происходило, за исключением того, что адвокат передал Дортмундера лишенному сочувствия судье, и жестокая судьба никак не хотела помочь ему открыть его проклятый чемодан:
– Только так – он бормотал. – Это всегда так… я не знаю, почему так всегда ….
Дортмундер вообще не должен был здесь находиться. Хоть он и ожидает предварительное слушание дела о краже, но в то же время он твердо уверен, что он просто стал жертвой несчастного случая. Две недели, целых две недели как он наблюдал за ремонтной мастерской телевизоров и даже сдал рабочий телевизор Sony и позволил им убедить себя заплатить за замену шести ламп и девяти часов труда – и ни одна полицейская машина не проехала по переулку позади магазинов. Полицейский патруль совершал рейс время от времени только по центральной улице. Копов точно никогда не было в то время там, когда в порнографическом кинотеатре за углом начинали расходится люди. В такие моменты они всегда припарковались на противоположной стороне от театра, освещая через свое ветровое окно проскальзывающих мимо постоянных клиентов, как если бы своим моральным осуждением они хотели восполнить юридическую беспомощность:
– Эх, если бы могли арестовать вас, изворотливых любителей порно – такая мысль вертелась в их голове и – если бы мы могли бы передать Вас соответствующим органам для кастрации и реабилитации, во имя Пресвятой Девы Марии, мы бы сделали это.
И клиенты знали это тоже. Они убегали, суетились, опустив руки глубоко в карманы, сгорбив плечи под бременем общественного негодования, в то время как блики экрана отражались на их спинах соблазнительными кадрами из фильма: женский секс-клуб, женский секс-клуб, женский секс-клуб…
Первый хор
Глава 1
Леонард Блик занимал место судьи в Нью-Йорке 12 лет, 7 месяцев и 9 дней и в последний раз был удивлен единственным инцидентом в своем суде произошедшим 12 лет, 7 месяцев и 3 дня назад. Тогда проститутка стянула свои трусы перед ним в доказательство, что она не могла приставать к полицейскому под прикрытием по причине «неподходящих» дней месяца. Выпроводив эксцентричную молодую женщины с ее одеждой из зала суда, судья Блик год за годом выносил приговоры по простым делам пьяниц, воров, по избиению жены ее мужем, неплательщиков алиментов и налогов, дезертиров из армии и ничего более не привлекало его внимание. Несколько человек обвиняемых в убийствах рассматривались им на предварительных слушаниях, но они были не интересны. Они являлись тем типом убийц, которые в барах хватались за нож, используя его как весомый аргумент. Это была настолько глупая, настолько пресная и нудная предсказуемость, что судья Блик даже высказался несколько раз своей жене в их милом доме в Ривердейле.
– Если я когда-нибудь встречу интересного мошенника, я дам сукину сыну уйти! – Но этого никогда не было и никогда, конечно, не произойдет.
– Тридцать долларов или тридцать дней – настолько грозно заявил он обвиняемому, что парень в действительности начал загибать свои пальцы, перебирая возможные варианты.
– Следующее дело.
– Залог в пятьсот долларов. Слушание дела откладывается. Действие лицензии приостановлено на девять дней.
Глава 2
Мэй спросила, «И судья поверил в это?»
Дортмундер в замешательстве покачал головой. Все произошедшее до сих пор трудно поддавалось логическому объяснению.
Мэй смотрела, как он трясет головой и кивнула своей собственной, нахмурившись, не уверенная, что поняла. «Судья не поверил в это», предположила она.
«Я не знаю, что подумал суд», сказал ей Дортмундер. «Все в чем я уверен это то, что я появился дома на шесть лет раньше».
«Все, что тебе нужно это пиво», решила Мэй и ушла на кухню, чтобы взять одно.
Глава 3
Сырым ноябрьским днем, когда Дортмундер прошел мимо дома в третий раз, открылась парадная дверь, из которой выглянул мужчина с длинными желтыми волосами и окликнул
– Мистер Дортмундер?
Дортмундер убавил шаг, но не остановился. Он быстро посмотрел через улицу, как будто не видел и не слышал, что сказал этот человек, но почти сразу же после этого остановился и оглянулся.
Дом находился по одной стороне с другими четырехэтажками из коричневого камня на тихой улочке Парка Авеню; дорогой дом в дорогом районе. Здание было довольно большое с десятком поразительно широких бетонных ступенек, ведущих к парадному входу на втором уровне. Цветы, плющ и несколько небольших вечнозеленых кустов в бетонных корзинах размещались по правой стороне лестницы.
Дортмундеру понадобилось двадцать минут на метро, чтобы добраться сюда. И он провел последнюю четверть часа, осматривая дом и обдумывая все моменты. Коттедж выглядел анонимно, помимо очевидных признаков того, что его жители должны иметь деньги. И неважно как долго Дортмундер вглядывался в дом, он все же не мог понять, почему кто–либо живущий там так напрягается, чтобы снять его с крючка тяжкого уголовного преступления, а затем пригласить его для беседы. Он прошелся первый раз по кварталу, чтобы выяснить положение вещей, второй раз – надеясь увидеть задний двор дома, но его не было и третий – он просто прогуливался, чтобы лучше думалось.
Глава 4
Когда Дортмундер вошел в O.Д. Бар и Гриль на Амстердам-авеню в одиннадцатом часу ночи, трое постоянных клиентов жарко спорили с Роллом, барменом, о частной и государственной форме образования. «Я говорю тебе, что в частных школах что-то не так», сказал один из завсегдатаев. «Вы кладете ребенка туда, словно в теплицу, вы понимаете, о чем это я? Так малыш не научиться разбираться в людях, не будет подготовлен к реальной жизни».
Другой из них спросил, «Реальная жизнь? Ты хочешь знать реальную жизнь? Вы оставляете своих детей в государственной школе, а там они дерутся, насилуют друг друга и занимаются другим дерьмом. Ты называешь это реальной жизнью?» «Конечно», возразил первый. «Только встретив на своем пути таких детишек, они смогут узнать правдивую жизнь».
Второй от возмущения и удивления даже привстал. «Ты считаешь, что сможешь отпустить своего ребенка в школу, где множество негров, евреев и макаронников с испашками?»
«Минуточку там, пожалуйста», вмешался третий. «Так уж случилось, что я ирландского происхождения, и я думаю, что ты просто обязан извиниться передо мной».
Два других уставились на него в замешательстве. Обиженный прорычал, «А-а?»
Глава 5
Дортмундер сидел на диване, запрокину ноги на кофейный столик, с пивом в правой руке и бутербродом из белого хлеба и майонеза в левой. Его сонные глаза были более-менее сосредоточены на
Ангелах с грязными лицами
, который транслировали сегодня вечером на WNEW-TV, на пятом канале, когда раздался дверной звонок. Дортмундер медленно моргнул, но в остальном не пошевелился, и спустя минуту Мэй вошла в гостиную, оставляя за собой тонкую волнистую линию дыма от сигареты в уголку ее рта и вытирая мыльные руки об кухонное полотенце. Она встала между Дортмундером и телевизором – он снова моргнул так же медленно, как прежде – и она направилась в фойе, чтобы открыть дверь.
Громкий и довольно сердитый голос ворвался в фоновую музыку
Ангелов с грязными лицами
:
– Где он?
Дортмундер воздохнул. Он наполнил свой рот хлебом с майонезом, сел немного прямее и стал ждать неизбежного. Из фойе послышалось, как Мэй говорила что-то успокаивающе, но было очевидно, что она не справляется с задачей.
– Просто пусти меня к нему, – настаивал громкий раздраженный голос.
