Борьба (я мог бы назвать ее вендеттой) между Норманом Грэем и мною, известным под многими именами, но крещеным Майклом Сэйром, началась утром 3 ноября, несколько лет тому назад. В тот день я оставил свою загородную виллу в Брикстоне, чтобы поспеть к поезду в Сити, и внезапно на улице очутился лицом к лицу со смертью.

Должен сознаться, это было для меня неожиданностью. Все «господа» из Скотленд-Ярда были мне лично знакомы. Я был глубоко убежден, что в этом столь оклеветанном, но с нашей точки зрения изумительном учреждении не было ни одного человека, способного проникнуть в тайны моей повседневной жизни и заподозрить во мне предполагаемом Томасе Пэгсли (кожевенный склад на улице Томаса Бермондси, квартира на Йолертон-роуд, 138, Брикстон) самого закоренелого и дерзкого преступника современности. Увидев полицейского надзирателя, идущего с двумя сыщиками мне навстречу, я тотчас же понял, что это организовано кем-то другим. Хотя я имел мало времени для наблюдений, все же успел заметить, что в это мгновение у занавески окна в расположенном напротив доме № 133 появился какой-то человек. После того как я ускользнул из ловушки, мне понадобилось ровно 10 секунд, чтобы убедиться, что, начиная с сегодняшнего дня, я буду вынужден осторожней обращаться со своими фигурами на шахматной доске жизни. Я сразу узнал его, когда он подошел к окну. Правда, в черных волосах виднелись седые пряди, но смелые серые глаза, энергичный рот, длинное худое лицо остались теми же.

Это был единственный человек, которого мы все когда-то боялись. Его выход в отставку мы отпраздновали в кафе «Рояль» маленьким, но очень изысканным ужином. Вся моя прежняя ненависть к нему вспыхнула снова, когда я узнал, что он по собственной воле вернулся к оставленной им было деятельности. Я дал себе слово не щадить этого человека, если случайно судьба приведет его в мои руки.

Улица была коротка. В 20 метрах находился оживленный пассаж. Но в этот ранний час поблизости было мало народу, и, как впоследствии оказалось, эти богатые событиями секунды прошли почти без свидетелей.

Осенью 19… года я отказался от своей службы в Скотленд-Ярде по двум причинам. Во-первых, в знак протеста против большой несправедливости, хотя и не задевшей меня лично, но вызвавшей глубочайшее возмущение большинства моих коллег. Во-вторых, потому, что после внезапной смерти одного дальнего родственника мне достался не только его титул, но и значительное состояние. Я провел почти три года в путешествиях, прожив около половины этого времени в Соединенных Штатах. Когда я вернулся в Лондон, меня, почти против моей воли, охватила тоска по моей старой работе. Мне было ясно, что старый департамент не соответствует своему назначению. Несколько хладнокровных убийств, как и крупные дерзкие взломы, оставались неразоблаченными. В деревне я имел достаточно времени, чтобы заняться этими случаями в качестве, так сказать, постороннего лица. Я следил за отчетами в газетах и получал некоторую информацию и указания от моего друга, инспектора Ремингтона, который раньше был моим коллегой, а теперь занимал оставленный мною пост. Постепенно я пришел к результатам, которых не сообщал никому, так как знал, что навряд ли кто-нибудь в Скотленд-Ярде согласится со мной. Я пришел к заключению, что большинство нераскрытых преступлений должно быть приписано одному лицу, или вернее – одной банде преступников, подчиняющихся одному руководителю.

Привычный инстинкт, выработавшийся в течение моей долгой полицейской деятельности и ставший моей второй натурой, заставил меня взяться за поиски этого ультрапреступника.

В ноябре 19… года мне показалось, что верный след найден.

Три преступления были, по моему мнению, организованы одним и тем же лицом. Первое – крупная кража драгоценностей у фирмы Хенсон и Уотт на Риджент-стрит, во время которой при исполнении своих обязанностей был застрелен ночной сторож. Второе – нападение на курьера, совершенное в поезде, шедшем из Лондона в Дувр. Тогда были похищены ценные бумаги. Курьер был ранен, и хотя после шестимесячного лечения оправился, все же никак не мог дать толкового объяснения происшедшему. Ценные бумаги были перепроданы в Южной Африке со значительным убытком.

Третье – похищение большой коллекции нешлифованных алмазов на вилле лорда Вендерли в Парк-Лейне, причем лорд Вендерли был серьезно ранен одним из нападающих, которого он не успел разглядеть.

Как раз перед обедом, в четверг, 3 ноября, снова неожиданно появился мой хозяин. Я не удивилась. За ночь до этого я видела его во сне, и мне казалось невозможным, чтобы он не появился после моих ежедневных горячих молитв. Увидев, что он входит в сад, я почувствовала дикую радость. Если бы он увидел меня в эту минуту, он бы все узнал и понял. Но пока он подошел и я впустила его, мое самообладание вернулось ко мне. Я, вероятно, показалась ему только обыкновенной, хорошо воспитанной и умеющей держать себя горничной. Он переоделся и сейчас же ушел играть в гольф. Войдя в комнату, чтобы почистить и убрать снятое им платье, я обнаружила, что он повесил его в стенной шкаф и, по-видимому, запер его. Это открытие, которому предшествовали многие другие, дало новый материал для моих размышлений. Я решила внимательно прочесть завтра газету. Мне становилось все яснее, что в жизни моего господина было нечто, тщательно скрываемое им от света. Я еще более убедилась в этом, найдя спрятанный в верхнем ящике револьвер. Купец, имеющий бюро в Сити и виллу, дающую ему возможность играть в гольф за городом, обычно не носит с собой заряженного револьвера. Мое сердце возбужденно билось, когда я взяла в руки револьвер и играла им. Я забыла о равнодушии моего хозяина ко мне. Я не считалась с тем, что он никогда не уделил мне лишнего взгляда, несмотря на то, что я красива и могла бы насчитать немало поклонников, восхищавшихся моим лицом и фигурой. Все же я надеялась завоевать его сердце если бы мне удалось подойти к нему поближе. Я чувствую это, хотя никогда не думала ничего подобного о каком-либо другом мужчине. Я думаю что он по своей натуре холоден и недоступен.

Если бы он только подозревал, какая пламенная страсть к нему пожирает меня день и ночь, он сбросил бы свою холодную, таинственную маску и уделил бы мне в своей жизни место, по которому я тоскую.

Я стояла еще безо всякого дела в его комнате и смотрела на запертый шкаф, когда, к моему удивлению, вошел мужчина – худой, неприятной внешности, с впалыми щеками и щетинистыми рыжеватыми усами. Я нелегко пугаюсь, но меня кольнуло в сердце, когда он запер за собой дверь.

– Что вам нужно? – спросила я резко. – Как посмели вы войти сюда?

Он строго посмотрел на меня, и я тотчас же поняла, что ошиблась: он не был, как мне показалось вначале, одним из моих поклонников, которых мне с большим трудом удавалось держать на расстоянии.

Партия в гольф с отъявленным врагом моей жизни и свободы нисколько не смутила меня. Все же я должен сознаться, что в первую минуту растерялся, увидев в столовой клуба Нормана Грэя. Ведь прошло меньше часа после того, как он был свидетелем неудавшейся попытки арестовать меня. Но я скоро пришел к убеждению, что его присутствие здесь было совершенно случайным и не имело никакого отношения к безвредному и уважаемому Джемсу Стенфилду, обитателю соседней виллы. Я играл очень уверенно и удачно, и только сразу же после 18-го удара одно неожиданное открытие едва не лишило меня самообладания. Перед нами лежал застреленный сыщик, которого я в последний раз видел на Йолертон-роуд, и хотя я, как и Норман Грэй, тотчас же узнал его, я, разумеется, не показал этого.

После того как прошла первая минута испуга. Грэй занялся происшедшим. Он приказал мальчикам, прислуживавшим нам при игре, посмотреть, нет ли вблизи какого-нибудь оружия, и просил меня позвать моего садовника или кого-нибудь другого, кто мог оказать помощь. Я стал звать Саула, но безрезультатно, как вдруг вспомнил, что он просил у меня разрешения посетить своего брата в Майфорде. Наконец явился один из занятых на площадке для гольфа рабочих и помог нам отнести мертвого в сарай в моем саду. Грэй запер двери и позвонил врачу и в полицию.

– Вы должны извинить, если предпринимаемые мною меры кажутся вам излишними, – заметил он, – но я когда-то служил в Скотленд-Ярде.

– Вам незачем извиняться, – уверил я его, – я, напротив, благодарен случаю, приведшему вас сюда. Думаете ли вы, что мы имеем дело с самоубийством?

– У меня есть основания сомневаться в этом, – ответил он. – Если бы это было самоубийство, мы нашли бы поблизости оружие. Ввиду того, что убийство совершено около ваших владений, – больше того, даже на ведущей к вашему дому дороге, – вы, конечно, разрешите мне опросить ваших слуг.

На состоявшемся вчера (запоздавшем на целых два дня) заседании следственной комиссии по делу бедного Ричарда Ледбрука было установлено, что дело шло об убийстве, совершенном одним или несколькими преступниками. Уже одно это заключение ясно свидетельствовало о том, как плохи обычно применяемые нами методы розыска. Они оскорбляли мою совесть, и самая мысль о них причиняла мне боль. Ледбрук нашел след, о котором никому ничего не сообщил. Он отправился в Уокинг в поисках исчезнувшего Пэгсли, который, как я полагал, был не кем иным, как Майклом Сэйром. Там он был убит, вероятно, самим Пэгсли или его помощником, но никому из нас не удалось найти ни малейшей улики, которая навела бы на след убийцы. Мне тяжело было покидать место преступления.

Я еще несколько раз играл в гольф с мистером Стенфилдом и раз даже обедал у него. Обед, кстати, был весьма изыскан и хорошо приготовлен. Он очень хотел назначить награду за поимку преступника, но до сих пор я не поддерживал в нем этого намерения. Было совсем нежелательно, чтобы много народу вносило путаницу в этот случай. Я ни с кем не говорил, и даже Стенфилду не сообщил о том, что поимка Томаса Пэгсли сделалась целью моей жизни. В день, когда я его поймаю, разъяснится загадка смерти Ледбрука.

И я его поймаю!

В вечер моего возвращения с Ривьеры, где я провел 3 месяца, ко мне обратился в зале Мэридж-Отеля невзрачного вида господин, одиноко сидевший в углу. Прошло несколько мгновений, прежде чем я сообразил, кто он. Но странно: целый ряд неприятных воспоминаний мелькнул в моей голове еще раньше, чем я узнал его.

– Вы не забыли меня и наши партии в гольф в Уокинге, сэр Норман? – спросил он.

Я сразу припомнил все, что было с ним связано.

– Вы – мистер Стенфилд, если не ошибаюсь, – сказал я, – нет, нет, я ничего не забыл.

У меня назначено было свидание, но я пришел слишком рано и потому согласился выпить с моим знакомым коктейль.