В его глазах сверкнули насмешливые искорки, пока он внимательно изучал выражения лиц собравшихся родственников, но тон его голоса был до конца серьезен. Создавалось даже такое впечатление, что он за что-то передними извиняется.

– Боюсь, что дело обстоит именно так, мэм, – сказал он, обращаясь у своей тете Софье. – Наследником объявлен ваш покорный слуга.

Поскольку он не задавал леди Линдет никакого вопроса, а лишь констатировал совершившийся факт, то это его признание, выраженное с мужской прямотой, никого не удивило.

Всем им уже было хорошо известно, что свое состояние старый кузен Джозеф Кальвер пожелал оставить Уолдо. Когда леди Линдет попыталась заставить Уолдо дать отчет относительно столь щекотливого предмета, она руководствовалась мимолетным импульсом и вовсе не надеялась на то, что печальные новости будут опровергнуты «виновником торжества». Не было у нее реальной надежды и На то, что Уолдо откажется от наследства в пользу ее единственного ребенка. Скорее всего, это были ее отчаянные, фантастические мечты. В глубине души она, разумеется, полагала, что наиболее достойным претендентом на наследство эксцентричного кузена Джозефа является ее Джулиан. Она сделала все от себя зависящее, чтобы приблизить знатного сироту к богатому старику. Ради этого она даже пошла на все неприятности, которые были связаны с их недельным пребыванием в Хэрроугейте. Несмотря на то, что ее Джулиан был поистине прелестным ребенком, который носил нанковые брючки и украшенные многочисленными оборками сорочки, все попытки его матери получить вместе с ним доступ в Брум Холл оказались тщетными. Трижды она приближалась к этому поместью, таща за собой скучающего, но покорного сына, и трижды ей давали от ворот поворот. Первые два раза швейцар кузена Джозефа передал ей, что хозяин не в настроении принимать гостей, а в последний приход отказ был предельно ясен: хозяин будет ей очень благодарен, если она прекратит свои домогательства, потому что у него нет ни малейшего желания видеть ее, равно как и ее сына, равно как и кого бы то ни было другого.

Импровизированное расследование, проведенное на месте леди Линдет, показало: старый кузен открывает двери своего дома только перед одним человеком – своим врачом.

Ни то, ни другое пророчество не сбылись в точности, но сэр Уингхэм, по крайней мере, в своей догадке подошел ближе к истине, чем сэр Уолдо.

Брум Холл относился к сельскому приходу, центром которого считался городок Оверсетт, расположенный в Вест-Райдинг, ближе к Лидсу, чем к Хэрроугейту, не более чем в двадцати милях от Йорка. Несмотря на то, что большинство прихожан церкви преподобного Джона Чартли действительно ничего не знало и никогда не слыхало о сэре Уолдо, а несколько уважаемых пожилых джентльменов, – таких, как например, сквайр Миклби, – проявляли весьма незначительный интерес к любому посланцу света, да к тому же увлекающемуся спортом, – среди дам и молодежи Оверсетта поднялось великое волнение. Никто не был знаком лично с сэром Уолдо. Впрочем, несколько леди знали его в лицо. Во время их наездов в Лондон им показывали на него пальцами в парке или в опере, объясняя, что это один из лидеров столичного света. Все без исключения молодые люди Оверсетта находились в состоянии крайнего возбуждения. Теперь они один за другим начали хвастаться своим хорошим вкусом в одежде и разрывались между желанием узнать поскорее, каким же образом сэру Уолдо удается выглядеть столь неотразимо, и страхом за то, что этот великосветский вельможа будет презрительно морщиться, глядя на то, как они, его почитатели, станут неуклюже подражать ему.

Первым человеком, узнавшим о грядущем визите сэра Уолдо, был приходский священник. Он поведал об этом своей дочери, а та поспешила с этой вестью в Степлз, главный дом во всей округе. Там сообщение было воспринято по-разному.

Миссис Андерхилл, которой было известно о сэре Уолдо ровно столько же, сколько самому темному и не образованному прихожанину местного священника, но которая поняла из восторженного тона его юной дочери, что это не рядовое событие, спокойно сказала, глядя сразу на всех:

– Да что вы говорите!