Да чего бы там ни говорили про Лони, по мне, он был просто классным. И сколько я себя помню, я всегда считал его классным. Даже будь он мне не братом, а кем-то посторонним, я любил бы его не меньше, но все же я был рад, что он мне — не чужой.

Он не был похож на меня: он был стройным и всегда выглядел классно, что бы там ни надел. Только ему нравилось одеваться в классическом стиле, и он всегда выглядел так, будто шагнул прямо из подарочной коробки, даже когда просто слонялся по дому. Зубы у него были белые, как ни у кого, волосы пышные, а пальцы длинные и холеные. Он был похож на отца, каким я его помню, только еще красивее. А я, как говорила Ма, больше пошел в ее родню, в Малонов, но весь смех-то в том, что именно Лони назвали в их честь, как первенца: Малон Болан. Правда, от них он тоже кое-что получил находчивость. Он был из тех, на кого, как говорится, где сядешь — там и слезешь; может, поэтому кое-кто и имел на него зуб, и, может, потому же ему было так трудно договориться с Питом Гонсалесом.

Питу Лони не нравился, но вокруг меня он вертелся. Он был тоже классным мужиком и не из тех, кто перекладывает свои проблемы на чужие плечи. У него было два бойца и один борец по имени Килчак, и он всегда выставлял их на бои так, чтобы они выкладывались по максимуму, так же как Лони выставлял меня. Он был самым классным менеджером в нашей части страны, и многие считали, что лучше его нет вообще. Поэтому мне было здорово приятно, что он пытается прибрать меня к рукам, хоть я и не соглашался.

А в тот вечер я столкнулся с ним в холле спортзала Коротышки Байта. Он сказал:

— Привет, Малыш, как дела? — и передвинул сигару в угол рта, чтобы не мешала разговаривать.