Хуже всего была первая ночь.

Когда в комнате стало совсем холодно, Ромочка забрался на кровать. Он сидел, не сводя взгляда с входной двери.

В доме слышался какой-то странный гул. С лестницы доносились ругань и крики — похоже, все соседи не спали, напились и сильно разозлились. И без конца перетаскивали мебель и тяжести — по коридорам, по лестницам. Внизу голоса стихали, прекращался грохот и скрип колес. Ромочка сразу догадался: все куда-то уходят. Топают по лестнице туда-сюда, выволакивают вещи и уходят совсем. И ни у кого голос не похож на дядин. Хотя все ругаются, то и дело слышатся глухие удары и скрежет, в его квартире ничего не меняется. Никто не хватается за дверь, никто не поворачивает ключ в замке. Не скрипят дверные петли. Никто не входит в квартиру, спотыкаясь и пошатываясь. Никто не сопит в темноте. Ромочка выдохнул воздух и увидел струйку пара. Вдыхая, он впускал в себя мрак, а потом выдыхал его.

Последнее время он очень злился на дядю, но сейчас злость ослабела. Уже вечер, поздно, а его нет… Ромочка покосился на дверь. Маму он не видел давно, больше недели, а дядя то и дело утаскивает куда-то их пожитки — то одно, то другое. Сначала пропали часы, потом мамин деревянный стеллаж — еще бабушкин, маминой мамы. Потом другие важные вещи — квадратный стол, за которым они раньше завтракали, два стула, телевизор, на котором дрожало изображение. И все-таки домой дядя всегда возвращался вовремя — кроме тех дней, когда платили пособие.

Во все углы заползла тьма. Окоченевший Ромочка кое-как слез с кровати и дернул электрический шнур — никакого толку. Он подбежал к электроплитке, стоявшей на полке рядом с вешалкой. Трогать плитку ему строго-настрого запрещалось, но он все же, встав на цыпочки, крутанул сразу обе растрескавшиеся ручки. Сердце от страха забилось часто-часто.

По лесу идет мальчик лет шести. Он пробирается между ольхой, липами, дубами и березами. Время года живописное: нежный солнечный свет освещает замшелые стволы; тонкие белые ветви и молодые листочки покачиваются на ветру. Повсюду щебечут птицы и летает пыльца. Рябины на опушке леса и на краю кладбища покрылись белыми цветами. Полянки заросли желтыми зеленчуками, ландышами и кислицей. Сладко пахнет липовым цветом, и вокруг каждой липы слышится жужжание пчел, которое вплетается в птичий щебет, тихий гул проводов над головой и шум с шоссе.

Здесь странный район Москвы: лес наступает, а от города остаются только звуки. Здесь проходит крошечная граница — рощи и перелески перемежаются городскими кварталами, за многоэтажками тянутся поля, дачи, деревни. Здесь как будто начинаются бескрайние просторы, которые уходят на север.

По краям ничейных земель стоят жилые дома. Попадаются старые, облицованные синей плиткой, и более новые, ради которых в годы перестройки выкосили траву и начали осушать болота. Но после большие планы обернулись долгостроем, который тянется до бесконечности. На краю заброшенных полей, болот и березовых рощиц ржавеют балки и осыпаются бетонные плиты. Над полями и над лесом тянутся провода линий электропередачи. Провода тихо гудят. Прямо под опорой ЛЭП сгрудились зеленые и коричневые домики — дачи. Они напоминают деревню, вдруг очутившуюся на необитаемом острове или в пустыне. Собственно говоря, так и есть.

Мальчик идет, еле отрывая ноги от земли, и пинает все, что попадается ему на пути.