Ю. И. Чайкина

Трудно встретить слово, о котором было бы столько противоречивых мнений, сколько о лексеме

кулига

.

О происхождении этого, издавна привлекавшего внимание языковедов слова писали многие, но по-разному. Одни лингвисты вообще отказываются от определения этимологии его (А. Г. Преображенский, М. Фасмер), другие настаивают на финском происхождении данной лексемы (А. Л. Погодин

[1]

, М. П. Веске

[2]

, Я. Калима

[3]

), третьи говорят о том, что оно наследие древнерусского языка (Н. М. Шанский

[4]

, А. И. Федоров

[5]

).

Подобный разнобой во мнениях объясняется отчасти тем, что в современных русских народных говорах это слово имеет самые разнообразные, иногда очень далекие друг от друга значения. И в самом деле, если в шенкурских и пинежских архангельских говорах

кулига

 — ‛крутой изгиб, поворот реки’

[6]

, в вятских — ‛лес, расчищенный, выкорчеванный, выжженный под пашню или пожню’

[7]

, в кадниковских, тотемских, вологодских — ‛полоса, засеянная горохом, гороховище’

[8]

, в тульских — ‛луговина, лужок’

[9]

, в вятских — ‛деревня в лесу, починок’

[10]

, то в настоящее

время трудно свести все эти разнообразные значения к единому семантическому центру.

Попытки Я. Калимы установить происхождение этого слова со всеми его значениями из фин.

külä

не дали желаемых результатов. Прав, на наш взгляд, М. Фасмер, считавший, что происхождение

кулига

из фин.

külä

, где

külä

обозначает ‛деревню’, не соответствует всем значениям этого слова в русском языке

[11]

. Продолжая мысль Фасмера, можно сказать, что при установлении этимологии слова

кулига

было бы более целесообразным на первых порах говорить не о происхождении этого слова в целом, со всеми его значениями, а свести все разнообразие его значений по говорам к нескольким семантическим центрам, объединяющим слова с наиболее близким семантическим содержанием. Изучение происхождения каждой такой группы слов в отдельности должно быстрее дать желаемые результаты.