Находясь в Москве, Коэны не скрывали, что участие в деятельности советской разведки являлось для них святой обязанностью, что они продолжают гордиться тем, что сделали для Советского Союза. «Если коммунизм считается религией, — говорили они, — то всю свою последующую жизнь в России мы готовы посвятить этой религии». В первое время они много ездили по стране, плавали по Волге и Енисею, отдыхали на лучших курортах СССР, ходили по московским музеям и выставкам, а потом их стали привлекать к кое-каким мероприятиям по линии МГБ. Иногда с ними даже консультировались, но к настоящей оперативной работе не подпускали. Пока их только проверяли на предмет того, как они относятся к советской действительности, как оценивают внутреннюю и внешнюю политику СССР. В этих же целях на их квартире поставили даже слуховой контроль. Что поделаешь, агентам-иностранцам по вечной традиции ЧК уготована такая судьба — их держат как бы на привязи и только внешне обращаются как с равными. Коэны чувствовали это и переживали, они представляли свою жизнь в Москве совсем иначе, полагая, что в Советском Союзе после всего того, что сделали для него, они будут равные среди равных. Но не тут-то было! Им все еще не доверяли при всей внешней любезности. Страшный дискомфорт Коэны ощущали и из-за незнания русского языка. Им хотелось жить так, как хотелось, не приспосабливаясь ко всему советскому.

Когда об этом стало известно руководителю нелегальной разведки, то ее начальник Арсений Тишков

[1]

пригласил непосредственно куратора Коэнов подполковника Корешкова.

[2]

— Александр Афанасьевич, — начал нахмуренный, строгий генерал, — прошу доложить, как адаптируются к новым условиям жизни ваши подопечные. Чем они недовольны, к чему стремятся, чем занимают себя и тому подобное.

Спокойный и немногословный Корешков ответил не сразу.

— Коэны — удивительные люди, — начал он после небольшой паузы, — Терпеливые, совестливые, разуверившиеся и в Боге, и в черте. И в то же время глубоко сохранившие веру в добро, в правду и справедливость. Очень скучают по Америке. Она им, зараза, до сих пор во сне снится. Причем они нисколько не скрывают, что любят свою страну. Коэны заявляют, что если бы не воинственные настроения Пентагона и не его пропагандистские страсти о «холодной войне», то руководители наших стран могли бы вполне найти дорогу к миру. А то, что это возможно, США и СССР, говорят они, доказали в годы войны, когда шли вместе против фашизма. Со временем, убеждали меня Коэны, американцы и русские будут наверняка жить вместе в мире и работать рука об руку…

Перед тем как отправиться в Лондон, мы несколько недель жили под видом новозеландских туристов в Швейцарии. В этой стране нам необходимо было познакомиться с организацией банковского дела и наладить контакты с влиятельными людьми, чтобы заручиться их рекомендациями для открытия собственного текущего счета. С этой целью мы завели несколько полезных контактов и договорились в дальнейшем поддерживать почтовую связь.

В Лондон прилетели под самый Новый год, устроились в гостинице на Пикадилли и в тот же вечер заказали в ресторане «Лайонс» новогодний ужин…

Сразу после рождественских праздников началось изучение города, а потом пошли серые будни выполнения задания — поиски помещения для организации бизнеса и квартиры для жилья. На быстрый успех мы, конечно, не рассчитывали, так как знали, что англичане редко идут на сближение с иностранцами. От общения с лондонцами мы с первых дней испытывали какое-то двойственное чувство: что-то нам нравилось, другое вызывало недоумение и даже раздражение. Мы, американцы, привыкли бурно проявлять свои чувства, а они — нет, они страшно замкнуты и хладнокровны. Дальше слов «здравствуй» и «прощай», «хорошая погода сегодня» дело никак не шло. Уж, казалось бы, на что просты и ясны слова «да» и «нет», однако у англичан они почти неопределенные обтекаемые выражения — «по-видимому», «пожалуй», «мне кажется». У нас в Америке в праздничные дни всегда все двери открыты настежь, люди веселятся всюду, а в Лондоне в такие дни улицы словно вымирают, каждый англичанин веселится в кругу семьи, по принципу: мой дом — моя крепость. Если говорят, что чужая душа — потемки, то душа британца — сплошной мрак Оставалось только набраться терпения и уповать на «его величество случай», который нам пришлось заранее готовить и ждать.

Более-менее сносные отношения мы установили лишь в конце зимы с одним клерком, которого удалось разговорить благодаря единственно откровенному предмету беседы у англичан — о подступавшей весенней погоде. Именно она позволила «сломать зимний лед» замкнутости, завязать с клерком знакомство и через некоторое время узнать от него адрес фирмы, занимавшейся обменом жилья и сдачей квартир в аренду. Десять дней я ездила в эту фирму в надежде найти то, что нужно, и только на одиннадцатый день мне предложили коттедж в районе Кэтфорда, в тридцати километрах от Лондона. Его хозяин-профессор уезжал на год со всей семьей в США, где ему предстояло пройти стажировку в Корнеллском университете.

Решив одну задачу, мы приступили к выполнению другой — подготовке условий для вхождения в книжный бизнес, то есть к осуществлению первого этапа легализации. Для этого надо было сначала подобрать помещение под торговый зал. Вот тогда-то и пришлось мне походить по неведомому Старому Свету и убедиться воочию, а не по проштудированным в Москве десяткам книг об Англии, что Лондон — это действительно, как выразился Бенджамин Дизраэли, целая страна, а не просто город. Два месяца поисков оказались не напрасными: в конце концов мне удалось найти очень удобное помещение для развертывания нашего дела. Причем в самом центре города, близ знаменитой Трафальгарской площади. Речь идет о Стрэнде. Именно на этой улице, по соседству с Лондонской школой экономики и старинным зданием Лоу Корте, в котором располагались гражданский суд и адвокатура, мы взяли в аренду помещение под букинистический магазин. Что и говорить, лучшего места и желать было не надо!