Во всем мире осталась только боль.

Не просто боль, а БОЛЬ.

Раздирающая тело и мозг на части, острая и безжалостная. Она была повсюду, изнутри, снаружи, сверху, снизу, невыносимая и непрерывная. Он пытался кричать, но рот не открывался, пытался увернуться — всё бесполезно. Кто-то жестокий бездушно кромсал, раздирал и месил его тело.

Его, Костика, нежное тело, которое мама никогда не ударила даже пальцем! А он и заплакать не мог, слез не было, впрочем, как и всего остального.

Когда наступил полнейший мрак, он почему-то не показался Костику таким уж жутким, как должен бы. Просто темнота, успокаивающая и милосердная. Хотя отголоски боли еще жили в измученном теле, но они уже ни в какое сравнение не шли с тем, первоначально пережитым ужасом. Парнишка ощущал себя живым и определенно невредимым, откуда-то точно зная, что не имеет ни ран, ни переломов. Вскоре к этим ощущениям добавились голос и слух, а чуть позже — жажда и невыносимый голод. И они становились все сильнее.

Главным из чувств, разбудивших Костю, был холод. Он пробирал до костей, вызывая в сонном мозгу возмущение лживым утверждением, будто жир — греет. Когда терпеть дальше стало невозможно, парень резко сел, и, не раскрывая крепко сжатых глаз, обхватил плечи руками, заранее готовясь к тому, что это не особо удастся.

Не так просто обнять себя человеку, весящему полтора центнера.

Однако то, что он не только достал пальцами до лопаток, но и прощупал их выступающую сквозь кожу остроту, ввергло Костю в недоумение. Это были не его кости, не его руки, и вообще не его тело. Попробовав разлепить веки, парень осознал, что дело нечисто, кое-как помуслякал во рту пальцы и тщательно протер глаза.

Теперь они открылись почти сразу, жаль только, увиденное не принесло никакой ощутимой пользы. В мире царила ночь.

В совершенно незнакомом мире.

— Ну, а сегодня как себя чувствуешь? — Странное, гладко-миловидное, но явно немолодое лицо, окруженное рассыпавшимися по плечам зеленоватыми прядями, участливо склонилось к Костику.

Он смутно помнил, что уже видел это лицо, и вроде даже о чем-то с ним говорил. Вроде после этого его таскали, купали и вытирали. А еще позже кормили чем-то незнакомым, но очень вкусным.

Костик непроизвольно облизнулся и сглотнул, и на внимательно следившем за ним лице появилась понимающая ласковая улыбка.

— Проголодалась, бедняжка! Сейчас покормлю.

Странная личность исчезла, но вскоре вернулась, держа в руке миску из белого, странного материала. В другой руке она держала такую же белую ложку, и явно намеревалась кормить Костика как тяжелобольного.

Часа через три, к тому времени, как довольно бойко топающий хутам остановился перед дверьми деревенской харчевни, Конс точно знал, что влип по-крупному.

Знахарь, назвавшийся Авроносом, неторопливо посвятил парня в самые простейшие правила жизни и взаимоотношений между людьми этого мира и ничего, что смогло бы его порадовать, парень пока не услышал.

Сами жители называли его срединным, или центральным, и никто не смог бы подтвердить или опровергнуть их убеждения. Каждому человеку кажется, что он сидит на вершине глобуса.

На разбросанных по океану семи небольших, с Австралию, материках, жило несколько различных рас. Однако межмировой портал, названный спутником просто дверью, и использующийся также для местных переходов, остался только тут, на Хамшире. Правда, есть еще один, на Зании, но через него теперь почти не ходят. Боятся. Из какого-то перенаселенного мира по тому проходу начали перебираться туда непонятные и чуждые существа.

Зато раньше, во время расцвета эпохи мастеров, двери были на всех материках, и люди жили намного дружнее и богаче. Но постепенно двери перестали работать, и случилось это по разным причинам. Одна дверь взорвалась, другая — затонула. Какая-то постепенно оказалась в глубине такой обширной пустыни, что доставить до нее клиентов не берется ни один хутамщик. Про остальные достоверных сведений почти нет, так давно через них никто не проходил. Хотя мастера, вернее, потомки мастеров, наверняка знают всё. Но живут они в своей крепости и никого постороннего к себе не пускают, хоть умирай под воротами.

— Сколько мне еще сидеть?

Раздраженный голосок Хо вспугнул стайку шустрых птичек, весело перепархивающих с кустика на кустик всего в трех шагах от Стана.

— Час, — безучастно сообщил парень, переворачивая большие песочный часы.

— Что?! — девчонка мигом вскочила на ноги, и возмущенно уставилась на Костю, — ты еще два часа назад сказал, что сидеть нужно час!

— Нет, — возразил он таким же ровным голосом, — я сказал совсем иное. Я сказал, что ты должна сесть, постараться расслабиться и освободиться от всех посторонних мыслей и чувств, кроме ощущения единения с природой. Когда ты почувствуешь, как энергия мира свободно течет сквозь тело, очищает разум и придает твоему духу уверенность в своей правоте и силе, наступит второй этап тренировки. И случится это не ранее, как через час.