Прошло много лет после злодеяний, узурпаторски доставивших власть над Римом Тарквинию Гордому и его жене Туллии — женщине энергичной до такой степени, что тиран вынужден был делить власть с нею, повелевая римлянами совместно со своей женой.

Действуя на римлян то лестью, то обаянием величия своей наружности, гордой и красивой, то блеском роскошной одежды, то важностью осанки, то свирепо усмиряя недовольных толпами рабов и наемников, Тарквиний делал что хотел, совершенно игнорируя и сенат и комиции. Все в Риме беспрекословно повиновались ему.

И он и жена его Туллия, оба вели развратную, расточительную жизнь в доме погубленного ими царя Сервия, превратив его из скромного жилища экономного хозяина в палаты, отделанные со всей возможной в те времена роскошью.

В некоторых случаях, считаемых за очень важные, для убеждения суеверных римлян в том, чего ему хотелось от них, Тарквиний обращался к знаменитой волшебнице сивилле Кумской.

Одной из главных особенностей этой гадалки, ставленницы знаменитого на весь тогдашний мир оракула Аполлона Дельфийского, было ее

бессмертие,

о поддержании которого жрецы старательно заботились, заменяя с незаметной постепенностью одну женщину другой.

Бруту не было надобности идти или ехать на лесную пригородную топь, чтоб видеть в полночь призрак утопленного друга — и в полночь и в полдень Турн как живой стоял в его памяти, повторяя предсмертную мольбу:

— Луций Юний, спаси детей моих!..

Этот завет умирающего страдальца Брут выполнил лишь вполовину — старших сыновей Турна, уже почти взрослых, Тарквиний скоро обезглавил. Брут сумел отстоять от гибели только двух малюток, а чтобы иметь их при себе, он уговорил Туллию взять их в товарищи игр ее сыновьям и падчерице Арете.

Тарквиний едва терпел их, называя змеенышами, пригретыми Брутом себе или им самим на гибель. Туллия обращалась с ними, этими благородными сенаторскими детьми, как с рабами. Ненавидела эта жестокая женщина и дочь своего мужа — свою родную племянницу, ибо Тарквиний был женат на ее родной сестре, которую с согласия этой злодейки задушил или отравил.

Одиноко росла в доме отца и мачехи бедняжка Арета. Никем не ласкаемая, без всякого надзора провела она детство, точно подкидыш в семье. Ничему ее не учили, никто о ней не заботился, к ней даже подойти боялись, чтоб участием к сиротке не навлечь на себя гнев тиранки.

После не очень долгого переезда процессия остановилась у городских ворот Коллации.

Все участники свадебного поезда пошли пешком.

Музыканты играли, а певчие пели веселые гимны; молодые люди бешено скакали взад и вперед по сторонам тихо двигавшейся процессии, размахивая бичами и факелами, с восклицаниями:

— К Таласию!.. К Таласию!..

Когда Ромул из-за недостатка женщин в Риме велел похитить сабинянок для его сподвижников, то самую лучшую девицу отдали знатному Таласию; оттого и произошел обычай такого восклицания на свадьбах.

Лес кончился. Перед Ютурной раскинулась восхитительная картина безбрежного моря. Она никогда не видела моря. Оно ей показалось, каким кажется всем чутким к красотам природы людям, не видевшим его, — восхитительным выше всякого описания.

— Вот где настоящий простор!.. Вот где настоящая воля!.. — воскликнула она. — На этих голубых волнах, во владениях доброй Амфитриты.

И вдруг, точно эхо, как отголосок ее возгласа, из леса раздалось в ответ глухо и отрывисто:

— Ita! (Да!)

Девушка озиралась, но не видела никого. Но ей казалось, будто она не одна здесь, в этих незнакомых дебрях, будто с нею кто-то есть — незримый, добрый, хороший, защищающий ее от опасностей. Ей казалось, что это ее отец, невинно замученный страдалец, или кто-то, посланный им из загробного мира на помощь к его дочери.

Когда узнали об исчезновении Ютурны, в веселой компании произошел невообразимый переполох.

Туллия лишилась не только девушки, утешавшей ее пением, но и любимых драгоценностей, унесенных ею.

Приближенным было трудно решить, что огорчало тиранку сильнее, то или другое. Она металась как безумная, никто не смел подойти к ней с утешением. Даже Тарквиний струсил перед этим порывом ярости своей супруги, зная отлично, что в такие минуты она способна убить всякого, кто придется ей не по нраву.

Разразившись бешеными ругательствами, Туллия разогнала всех рабов в погоню за беглянкой, крича, что смерть в самых лютых муках ждет их, если они к вечеру не приведут Ютурну, а потом, обратив гневный взор на затрепетавшего Эмилия, как тигрица, бросилась к беззащитному юноше, избила его и тоже послала вслед за рабами.

— Ты помог твоей сестре убежать! — кричала она в исступлений. — Ты ей внушил мысль украсть мой пояс и мою цепь, мою головную стрелу с сапфирами и серьги, ленту с алмазами… Ах!.. Их нет, их украла девчонка… Ты ее подучил, ненавистный!..