Очнулся я от боли в спине – в позвоночник упиралось что-то острое. Гвоздь? Откуда? Поерзал, пытаясь сдвинуться, но тщетно. Руки и ноги не шевелились. Скованы, что ли? Так и есть – цепи. Поднял глаза и узрел небо – синее, с облачками и… отгороженное решеткой. Скосил глаза вправо, влево… Лес, камни и скалы… решетки. В общем, клетка. А еще, я куда-то двигался. Не иначе – тюрьма на колесах! От ужаса забыл о боли, но вспомнил ругательства, заученные за долгие годы.

Легче не стало. В нос шибанул запах камеры, где справляют естественные нужды там же, где спят и едят. Хотя вроде бы в клетке должно продувать, ан нет, воняет.

Как я сюда попал? Кажется, повторяется то, что было недавно… Тьфу, пакость. В ушах пробки, в глазах туман. Так худо мне было два раза в жизни: первый, когда без меры перепил шнапса с пивом и чуть не умер, а второй – когда подпустил к себе верхового с моргенштерном.

Стоп! Коль скоро помню про выпивку, про удар, не все потеряно. Что там говорил медикус, пользовавший меня в бараке?

Барак был вонючим, медикуса звали мэтр Скидан. Да, мэтр Скидан, лысый и толстый. Что там было-то? Кажется, когда я пришел в себя, мэтр спрашивал мое имя. Ну с этого и начнем.

Рудник не казался страшным. Я даже не сразу и понял, что это и есть тот самый прииск, о котором ходило столько ужасных слухов. Так, обычный городишко, с крепостной стеной и непременной часовой башней. Неподалеку высились горы, поросшие лесом. Сюда хорошо на охоту ходить, браконьерствовать, ежели лес не в общинной собственности, а в ленном владении владетельных сеньоров. Ну никак мирное предгорье не походило на серебряный рудник графа фон Флика!

Но, как выяснилось, одно другому не мешает. Правда, на охоту здесь уже давно не ходят – последнего оленя пристрелили лет сто назад, а предпоследний волк сдох от бескормицы. (Последний, надеюсь, оказался умнее и ушел туда, где еды побольше, а людей поменьше.) Теперь на склонах пасут стада и варят знаменитый овечий сыр, что ценится меньше, чем серебро, но пользы от него больше.

Наши клетки ехали по узенькой улочке, кое-где задевая стены домов, но никто не вышел. Может, тюрьмы на колесах – обычное зрелище? Но все равно вездесущие мальчишки выбежали бы посмотреть, погалдеть и бросить в клетку дохлую кошку или конское яблоко.

Судя по всему, город был основан вольными рудокопами. Теперь он потихонечку вымирал, а жители, если не ушли, превращались из горожан в свинопасов и хлеборобов. Даже часы на здании ратуши были мертвы, а минутная стрелка согнулась, грозя вот-вот отвалиться.

Проехав городок, мы приблизились к отвалам – огромным грудам камней, не понравившимся взыскательным горнякам. Когда-нибудь к этим камням вернутся люди и начнут их разбирать в поисках чего-нибудь ценного.

Свобода!

Если на пути к ней встанут псы и стражники, нужно пройти на волю через их трупы! Ну а кому повезет пришибить Тормана, тот может считать, что прожил жизнь не зря!

Каждый второй, с кем мы заговаривали, мечтательно цокал языком, а каждый первый яростно махал кулаками (не забывая озираться), обещая, что именно он и дорвется до глотки синюшного «гнома», буде попадется ему обер-берг-мастер на узенькой тропке! Но, узнавая, что драться придется сегодня, а не когда-нибудь в отдаленной перспективе, скучнели и прекращали разговор. Рисковать вшивой (но собственной!) башкой хотел не каждый. А по большому счету почти никто и не хотел. Кто-то боялся попасть на «зубок» собаке или на острие алебарды, кто-то был близок к заветному количеству добытого серебра. Ну а большинство просто не хотели терять обжитый сарай и пайку. В итоге можно было рассчитывать только на сорок человек.

Что до «шептунов», которых, как выразился щипач, в нашем сарае была «хренова туча», сообщить начальству о заговоре они не успели. Я, старый перестраховщик и не любитель сложных планов (чем сложнее, тем хуже), строил расчет только на внезапность. Думаю, охрана повидала немало мятежей. Но, скорее всего, вертухаи во главе с обер-берг-мастером еще дня два будут пребывать в твердом убеждении, что новые арестанты вначале осмотрятся, обмозгуют, а уже потом начнут бунтовать. Посему медлить нельзя. Неизвестно, как там у нас пойдут дела завтра-послезавтра. Кто-то может покалечиться в забое, кто-то, не получив пайки, оголодает и ослабнет. А главное – отложи мы бунт, нас просто «вложат»…

Осторожно, чтобы не привлекать внимания, я снял кандалы. Оказывается – так мало нужно для счастья! Я лежал, наслаждаясь легкостью в каждом члене. Немного беспокоило – не останутся ли на руках следы от «браслетов»? Мало мне мозоли на подбородке (по нему сведущий человек сразу определит наемника со стажем!), так будет еще и след каторги…

Вначале шел ночами, а днем отсыпался в придорожных канавах, стараясь укрыться и сделаться незаметным. Потом решил, что идти нужно быстрее, шел и днем и ночью.

Если появлялись группы всадников – прятался, а одиночные возки и телеги мне были не страшны. Да и крестьяне не видели опасности в старике, похожем на нищего, и не задевали меня.

Чем дальше я уходил от серебряного рудника, тем спокойней становилось на сердце. Вот и сейчас, определив, что за мной катит возок, где сидит не больше двух человек, не стал прятаться, а только прижался к обочине узкой дороги.

– Эй, нищеброд, куда путь держишь? – окликнул меня толстый благообразный пейзанин в чистеньком камзоле, державший в руках вожжи.

– В город, – отозвался я.

К Ульбургу я подъехал со стороны новой заставы, которой раньше не было. Помнится, заводил с первым бургомистром разговор, что порядочному городу нужно иметь хотя бы два въезда-выезда: для обороны удобнее, да и давки поменьше, когда народ волочит свой товар туда-сюда.

Когда-то вторые ворота были, но их зачем-то замуровали. Теперь все как положено. Ожила вторая Надвратная башня, появились цепи подвесного моста, натянутые на старый барабан. (Барабана-то я сейчас не видел, но помнил, что он там был.)

Красота! Даже ров, заполненный проточной водой, еще не успел превратиться в сточную яму.

Пахнет свежим деревом. Ворота обиты железом, но не покрашены. («Почему не окрашено? – возмутился во мне экс-комендант, но тут же и успокоился: – Зима. По весне выкрасят».)

На некотором отдалении от стен уже торчали хижины, сооруженные из битого камня и хвороста, слегка обмазанного глиной. Дай срок, вместо сожженного (по моему приказу!) пригорода вырастет новый безобразный поселок или, как говорят в древлянских землях, – «подол». Даже не знаю – отчего у меня такая нелюбовь к слободкам, возникающим вне городских стен? Наверное, из-за въевшихся убеждений, что вокруг крепости должно быть чистое пространство!

Из трактира меня доставили в ратушу, в тот самый подвал, где я уже побывал прежде. Ну а куда вести арестанта, если в наличии всего одна тюрьма? Ульбург городок небольшой. Подвалы и сараи лучше использовать под склады и лавки, а не под содержание преступников. Опять-таки, прибыли от арестантов никакой – сплошные расходы. Посему, чтобы не обременять городскую казну, с задержанными старались разобраться поскорее – либо повесить, либо простить.

Врать не стану, но по дороге меня никто не бил, не оскорблял и в спину алебардами не тыкал. Я тоже не стал дергаться и вырываться. Знаю, что без труда расшвырял бы стражников, но какой в этом смысл? Своим бегством я бы не спас Жака.

Подвал тот же и клетка та же самая. Решетки крепкие, толстые. Но на сей раз герр Лабстерман решил подстраховаться, и меня «приодели» в кандалы.

Я надеялся, что кандалы будут с замками – можно попрактиковаться в науке открывания оков (чем бы только?), но увы. Кузнец старательно соединил цепи, вставил в отверстие какой-то гвоздь и обстоятельно его сплющил…

– Не жмет? – заботливо поинтересовался мастер. – Вы, господин Артакс, говорите, не стесняйтесь. А то, знаете ли, бывает, кожу защемит, натрет. Ссадины потом разъест, арестанту плохо, и мне выговор объявят.

Когда меня вели по коридору, приходилось протискиваться сквозь кучки стражников. То тут, то там мелькали знакомые лица, но что толку?

Я прикидывал – смог бы сбежать, если бы освободился от оков? Пришлось констатировать, что нет. Слишком тесно и слишком много людей. Задавят численностью.

Сегодня ворам раздолье – вся городская стража занята охраной одного человека. Верно, бюргеры представляли, что даже в оковах наемник с «богатым» прошлым может натворить дел.

Все выглядело вполне благопристойно и чинно. Городской совет устроился на скамьях, покрытых коврами и подушечками, господин судья уселся в высокое кресло, положив на стол деревянный молоточек, а господин обвинитель, герр Лабстерман, предпочел оставаться на ногах.

Меня усадили на жесткий табурет, а сзади пристроилось человек пять стражей. Двое держали цепи, а трое уставили жала алебард под ребра. По привычке я покосился на острия. Ишь ты, заточены! Пожалуй, не зря я ел хлеб коменданта – научил стражу следить за оружием!

– Мати, Юстас, чего вы там возитесь? Где вы, мать вашу! Шустрее надо! На площади народ собрался, представления ждут. И бургомистры уже там! Смотри, за опоздание пять фартингов вычтут! – сразу же заорал на меня кто-то, едва моя каска высунулась из-за двери. – Вы же, скоты, и нас подставляете!

Я выскочил, оценивая обстановку. Как я и думал – у выхода трое.

– Да это не Мати! – вытаращился один из стражей. – Это же…

Наверное, он хотел сказать: «Это же Артакс», – но не успел закончить – умер, получив жалом алебарды в глаз. Второй страж был умнее – бросив свою гуфу, пустился бежать. Я сорвал с головы трофейную каску и запустил ее вслед.

«Дз-зин-нь!» – раздался звук удара металла о металл, и парень притих.

Я приплелся из Ульбурга за две недели до встречи всех атаманов, «гулевавших» близ долины Святого Иоахима. Потом почти месяц мы договаривались, судили-рядили.

Время прошло не зря. Отоспался, вылечил свои ссадины. Ну про ночи с Мартой не говорю. Кажется, вернул себе былую форму и даже поднабрал в весе. Почти избавился от мозолей, натертых кандалами.

Волосы и бороду брить не стал. Марта поначалу возмущалась – мол, колется. Ничего, притерпелась. Ну а вернуть себе прежний вид я решил не раньше, нежели снова вернусь в Ульбург. А я вернусь!

У разбойников, к которым я прибился, выпал не очень удачный период. То ли купцы перестали ездить, то ли крестьяне попадались только из окрестных сел и деревень (своих нельзя!), но весь месяц прошел без добычи. На «дело» я с ребятами не ходил, но и нахлебником себя не считал. Все это время мы жили за счет муки, «позаимствованной» у братьев-язычников. Жаль только, что телега и Конь так и остались в Ульбурге, во дворе харчевни. Ну да, Жак Оглобля присмотрит… Я ведь с него еще спрошу – и за лошадь, и за все остальное.

Иногда мне кажется, что моя жизнь состоит из сплошных ворот, возле которых мне задают одни и те же вопросы. Вот и сейчас…

– Чего везете? – уныло спросил стражник у ворот, уставясь на наш возок.

Служивый успел замерзнуть, хотя заступил на пост только с час назад. Казенная кираса, надетая на куцый камзол, грела плохо. Второй латник, постарше, зевал, кутаясь в епанчу.

По морде видно, что ответ знали заранее. Что могли везти крестьяне? Морковку, свеклу да капусту. Всей въездной пошлины – один пфенниг. Взять больше – хай подымут, до начальства дойдет. Ладно бы мясо, еще можно поживиться – изъять там куренка или свиную ножку. На овощи у стражников уже глаза не смотрели. Но из-за Великого поста мясо не возят.

– Руду серебряную везем, – ответил Хельмут, бывший нынче за возчика.