Исследовательский проект
«Устная история ЕХБ в СНГ»
Я уверовал в 1947 году после армии, уже после окончания войны, вернувшись домой после ранения. Моя мать уверовала раньше меня, до 1947 года, находясь в оккупации в городе Донецке. Я родился в Донецке, вырос здесь, и здесь прошло мое детство, юность и мой труд, вообще, в Донецке. Во время оккупации наша семья очень много пострадала, как и многие семьи, от немцев. Неоднократно забирали в гестапо моего отца, потом меня. Мне было тогда 16 лет, исполнилось в ноябре. Паспорта у меня тогда не было, но по доносам я причислялся к тем, кто был оставлен работать среди населения. Я был комсомольцем в то время, но что можно шестнадцатилетним мальчишкой сделать? Я, конечно, быть полезным, поскольку воспитывался в патриотическом духе, но не нашел здесь ни одной организации, потому что когда я пришел с Донецкого района, то все уже были эвакуированы и, таким образом, я остался здесь со своими родителями. Но по доносу отец был арестован Гестапо и в течение трех месяцев находился под следствием. Потом приехала машина с полицией и несколько человек из Гестапо, меня посадили в машину, это Буденновский район Донецка, и тоже привезли в их центр, в гостиницу «Донбасс». По доносу, якобы, было написано, что сделано предательство одного человека, с которым мы жили в одном дворе. Потому что перед эвакуацией его арестовали, и так судьба его потом была неизвестна, но по всей вероятности его расстреляли. Так вот его мать подала заявление на троих соседей, что мы, как будто бы, подали заявление на него. Велось следствие, и меня забрали. Там выяснилось, что меня как свидетеля привезли туда подтвердить показания ранее арестованных, потому что была еще одна женщина тоже привлеченная к этому: наша дальняя родственница, жена офицера. Когда началась война на Западной Украине, она эвакуировалась в Ташкент, но проездом заехала к нам и пробыла у нас около недели. И в это время состоялась беседа во дворе о том кто и как ожидал немцев: кто с хлебом-солью, а кто, значит, иначе. И этот человек высказал, что очень ожидает освобождения, что когда немцы освободят, они получат землю, и так далее. И за это на него был сделан донос в органы КГБ. Позднее его арестовали. А его мать подала заявление на отца, что, якобы, это он подал такое заявление. Но когда я был привезен в Донецк как свидетель, я высказал как все было на самом деле, что отец не причастен к этому делу, что он тогда спал и на улице даже не был. И что эта женщина, наша дальняя родственница, подала заявление, и сама эвакуировалась в Ташкент. На этом меня отпустили, а через две недели возвратился отец, и мать тогда еще высказала, что когда наши придут, я тебя сама отведу в военкомат, чтобы ты отомстил нашим врагам и прочее. Ну, и когда нас действительно освободили в 1943 году, я был призван в армию. Семья наша не знала о Боге вообще, и о течении евангельских христиан-баптистов мы никогда не слышали. Но с православием были немного знакомы, поскольку в нашей местности, в Донецке, я помню в семилетнем возрасте снимали колокола, кресты, и я присутствовал там как зритель вместе с мальчишками, и со всем населением. Вот это и было все то, что мы могли знать о религии. Больше мы ни о чем не были осведомлены в этих вопросах. Когда я уже попал на фронт, я получил от матери письмо, в 1944 году, где она написала вот такие слова: «Очень прошу тебя не мсти за себя, не убивай никого, потому что я -мать и ожидаю тебя живого домой. И у тех парней есть матери и жены, которые ожидают их домой, поэтому очень прошу никого не убивай». Я не знал что с ней произошло, но, собственно, это было мышление здравое, тут ничего не скажешь против этого. А оказалось, что она уже тогда познакомилась с верующими района Донецка. Это были баптисты. И уже ходила в собрание (я это узнал когда пришел уже после ранения в 1946г домой). Я ведь тогда еще ничего не знал о том, что она верующая, потому что она ничего не писала мне, кроме того, чтобы я никого не убил и не мстил. Думаю, что она сама готова была меня отвести в военкомат.
