Молодой человек в военной форме встречал профессора, как и было обещано, у посадочной площадки, которая стараниями парковщиков была так нашпигована частными глайдерами, что те едва не терлись друг о друга бортами. Встречающий сдержанно кивнул в знак приветствия и жестом пригласил гостя проследовать за собой. Ни вежливого «Как долетели?», ни хотя бы формального «Добро пожаловать». В жалкой роли доносчика, пусть добровольно избранной, но от этого только более отвратительной, на теплый прием надеяться не приходилось. Профессор вспыхнул, но вовремя опомнился: ну откуда, в самом деле, провожатому может быть известна цель его визита? Впрочем, сегодня профессору казалось, что его позор известен всем. На что он вообще рассчитывал? Только на то, что его выслушают. Уж это-то ему могли гарантировать.

Профессор демонстративно медленно выбрался из глубокого кресла пилота, слишком просторного для его иссохшего с годами тела, так же неторопливо извлек из кабины объемистый кейс с кодовым замком. Офицер ждал. На его лице сквозь тщательно отрепетированную беспристрастность все явственнее проступало нетерпение. Гость поморщился — извиняться за промедление не хотелось. Встречающий напоминал ему молодого, хорошо дрессированного пса перед выходом на прогулку, когда хозяин уже взял в руки поводок, но еще не открыл дверь.

Прибывшему наконец удалось извлечь из-за сидения застрявшую там трость. Провожатый воспринял это как завершение сборов и быстрыми шагами устремился к стеклянным дверям безликого административного корпуса. Тяжело опираясь на антикварную трость — подарок учеников к давно забытому юбилею, профессор поплелся следом.

Резвый офицер поджидал его на площадке у лифта. Здесь профессор остановился, изо всех сил сдерживая тяжелое дыхание и стараясь не показать одышку. Впрочем, какое дело этому толстокожему военному до стариковских немощей? «Погоди, — мысленно пригрозил он, — и ты когда-нибудь будешь таким, а юные внуки будут насмешливо наблюдать за твоей ковыляющей походкой».

Шестиместный корабль ДС-265 марки «Стрела» Дар Зорий выбрал за внешний вид: узкая стреловидная форма хоть и напоминала остроносые силуэты истребителей военного флота Ордена, но недостаточно, чтобы отнести корабль к типу боевых. Впрочем, в классе маломестных туристических судов «Стрела» обладала лучшими характеристиками и по дальности, и по маневренности, и по скорости. Это был один из принадлежащих Ордену гражданских бортов для случаев, когда демонстрация военной мощи была бы излишней. Но внешний облик судна был обманчив. Силовой набор фюзеляжа не уступал в прочности военным аналогам, а в носовом отсеке техники смонтировали все необходимое вооружение, тщательно замаскировав его под сдвижными панелями, так что внешние подвески — характерный признак военных судов — на «Стреле» отсутствовали. Оборонительные возможности тоже были усилены: в задней части фюзеляжа над отсеком с двигателем под обтекаемой верхней панелью располагался генератор полевой защиты корпуса. Сам двигатель, конечно, немного проигрывал в мощности любому военному кораблю. Привыкший к другим скоростям, стараясь сохранить невозмутимость духа, Дар постигал тонкое искусство «поспешать медленно» («Festina lente»

[8]

, — как сказал бы Магистр).

Сборы вышли довольно хлопотными: он отобрал себе команду из пяти человек, предварительно переговорив с каждым. Может быть, не обязательно было так тщательно подбирать экипаж, но Дар не мог изменить своему правилу: каждое задание требует тщательно сформированной команды, замкнутой на командира и только на него. Он был последовательным противником стабильных рабочих групп, по собственному опыту зная, что дружба — не лучший советчик в кризисных ситуациях, когда эмоциональные привязанности лишь мешают принять беспристрастное решение. И потому круг его друзей никогда не совпадал с кругом его подчиненных.

Зорий гордился своим умением подбирать людей. Один интеллектуал в звании капитана, осторожный, как лис, и цепкий, как краб (Зорий сразу наметил его своим заместителем), тройка готовых к быстрой карьере лейтенантов с твердой установкой на результат и, наконец, один штатский: психолог, милейший юноша, только что закончивший академию. Последнего Дар отобрал по картотеке выпускников именно за безобидность. Если придется убеждать сбежавшую Лаэрту Эвери добровольно лететь на базу Ордена, пусть этим займется человек, которого просто невозможно бояться. Юный психолог вызывал безоглядное доверие широко раскрытыми глазами и готовностью на слово верить всему миру. Впрочем, Зорий сразу понял, что юноша не так прост, как подсказывает его очаровательная наружность. К тому же Дар всегда любил брать в команду новых людей, желательно из штатских, давно подметив, что их присутствие дисциплинирует военных.

Команда шуршала в рубке. Знакомились, не мешая ему работать.

Карнавал бесновался. По пыльной мостовой, усыпанной лепестками цветов, носились тысячи беззаботных ног, обутых по случаю праздника в самые лучшие башмаки. В праздничные башмаки, которые весь год, сморщившись от скуки, лежат на самом дне сундука, и только перед Ночью Четырех Лун извлекаются на поверхность для украшения ног хозяина. Радостное сумасшествие эпидемией прокатилось по городу, захватив его весь, от центра до пригородов. В осаде карнавала город вмиг опьянел от долгожданной разнузданной свободы, которая кружит головы лучше любого вина. Казалось, тысячи ног не знали усталости, а пьянящая вседозволенность настойчиво требовала — ещё! Еще! Больше! И беззаботные ноги несли своих хозяев к центральной площади перед городской ратушей, с балкона которой на свой народ величественно и благосклонно взирал император Леристус III в окружении родовой знати. Здесь ломились столы от дармового угощения, играл визгливый императорский оркестр, и булыжная мостовая ритмично сотрясалась от притопывания молодых и молодящихся горожанок и их кавалеров в масках, плащах, шляпах и перьях. На узких улочках, прилегающих к центральной площади, шумно квохтали, собираясь в небольшие стайки, дородные хозяйки-наседки, отлавливая своих забывших семейный долг разбушевавшихся мужей; томно прохаживались молоденькие служаночки, прикрывая масками почти детские лица, а на задних дворах где яростно, а где и полушутливо дрались на шпагах, старых дедовских мечах, а также на палках, дубинках и просто на кулачках молодые петухи разных сословий, не поделившие между собой очередную красотку.

Родовая знать, торжественно скучающая вокруг трона, завистливо посматривала вниз на веселящуюся толпу, провожая тоскливыми взглядами широкополые шляпы дворян, освобожденных от придворных обязанностей. Шумная карнавальная распущенность для приближенных к трону особ в первую ночь была недоступна. Но потом… Почтенные отцы семейств превращались в буйных кутил и развратников. Великосветские дамы пуританского воспитания, надев маску, разом забывали все женские добродетели. Шуты играли в королей, короли — в шутов. Чернь играла в дворян, дворяне — в чернь. Каждый играл свою роль с детским упоением и по-детски не хотел знать, что любому празднику рано или поздно приходит конец.

Площадь штормило подобно бурному морю. Единственный островок спокойствия возвышался над его волнами: огромный Леристус I из династии Сириарисов, дед ныне здравствующего императора, отлитый из бронзы и поставленный на пьедестал за какие-то заслуги еще при жизни, которая была на редкость долгой — что-то около девяноста лет. Никто не помнил, что такого замечательного он свершил за свое царствование, поэтому основной заслугой шутники называли его смерть, позволившую занять трон наследнику — гениальному полководцу, почти в два раза расширившему протяженность границ государства. В обычное время бронзовый великан скучающе пялился на окна ратуши, но сегодня какой-то смельчак надел на него маску, отчего статуя стала смотреться на редкость празднично. Городская стража до сих пор не могла побить рекорд шутника-верхолаза и маску снять. Толпа потешалась над усилиями стражников, а командир патруля изрядно нервничал, бросая опасливые взгляды на балкон с ныне здравствующей императорской особой.

Храм главного божества империи — Двуглавого Бога Солнца Эсвиальда, ради которого творились праздничные безобразия, был заперт с самого утра. В дни ночных безумств культовое сооружение не пользовалось особой популярностью. Немногочисленные жрецы предпочитали пересидеть буйные времена за его толстыми стенами. Не то чтобы Двуглавый Бог предписывал им такое строгое воздержание от мирских радостей, но в честь карнавала исполнять сакральные обязанности следовало бесплатно и в любом месте, где ни попросят. Так что двери храма были заперты в целях экономии. Впрочем, народ туда и не ломился. Видимо горожане считали, что даже бог раз в год имеет право на отдых. Прямо перед запертыми воротами труппа бродячих актеров разыгрывала пьесу о двух братьях-жрецах, которым явился сам Двуглавый. Но братья любили прикладываться к бутылке, и потому никак не могли посчитать количество голов у бога, поскольку в глазах у них двоилось. Они приняли светлое божество за его злейшего врага — Четырехглавого Бога Ночи Тидраэля. И поступили, как предписывал жреческий устав — облили божество крепким вином и подожгли. Рассерженный бог в доказательство своего светлого происхождения до фундамента разрушил священную обитель, после чего протрезвевшие близнецы получили прощение за стойкость в вере и приказ восстановить храм.

Лорис и Сова тем временем уже подходили к дому.

— Куда?!

Лорис дернул Сову за руку и затащил в темный провал ближайшей подворотни. Беспечная попытка Совы войти в собственный дом через парадный вход грозила непредсказуемыми последствиями.

— Но…

Отсыревший туманный рассвет нехотя вползал в лес, белесыми кляксами испарений стелился по мокрой траве, отнимая у земли остатки с трудом сохраненного тепла.

Безуспешными попытками заснуть ночь измотала Сову больше, чем предыдущий день. Каждая клеточка её тела, каждая мышца, каждый нерв умоляли об отдыхе, но раскаленное, взбудораженное всем случившимся сознание никак не желало проваливаться в спасительную пустоту сна, гоняя одни и те же мысли по замкнутому кругу. И даже под утро, когда, обессилев, Сова наконец сломалась под тяжестью усталости, реальность ни на секунду не отпускала ее, разъедая краткое забытье ржавчиной кошмаров. Предутренние галлюцинации были одноцветными: густо-чернильные безжизненные пространства космоса без звезд и планет; погасшие мониторы; обугленные останки чужих кораблей; ослепшие радары… На сотни, тысячи, миллионы парсеков вокруг — никого и ничего… Такие сны бывают только в детстве. В них оживает первородный страх человеческого детеныша отбиться от своего племени и потеряться в большом, враждебном мире. Он мечется в поисках себе подобных и не может найти никого там, где еще вчера были толпы. Но во всей вселенной разлилась непроглядная тьма, осязаемая, тяжелая и густая, как нефть, — и нельзя закричать, нельзя даже открыть рот, чтобы не захлебнуться ею. Парализующий кошмар вытолкнул Сову из долгожданной полудремы, окропив лоб липким потом ночного бреда.

За ночь кострище стал совсем седым от мягкого пушистого пепла. По другую сторону потухшего костра, закутавшись с головой в одеяло, спал Лорис. Отдышавшись и уняв дрожь, Сова попробовала было снова провалиться в спасительный сон без сновидений, но взвинченные нервы и пронизывающий холод не дали ей заснуть. Призрачным, едва различимым теплом от кучки золы ей не удалось отогреть даже окоченевшие пальцы. Запаса дров хватило только на полночи. Тихо постанывая от ломоты во всем теле, Сова выползла из-под одеяла во влажный туман и отправилась собирать сухие ветки.

Лес молчал. Не пели птицы, не шелестели листья. Б абсолютном безветрии словно стеклянным музейным колпаком накрыла осень свои недолговечные шедевры, своевольно запретив любые шелесты, шепоты и шуршания. Даже деревья, казалось, зябли и кутались в поредевшую листву, прижимая к стволам промерзшие ветви, чтобы сохранить остатки тепла, не уронив на покрытую росой землю ни один лист.

Неподвижность может дарить наслаждение.

Сова без сил рухнула на пол и некоторое время просто лежала, раскинув руки и разглядывая рисунок из черточек и дырочек на потолке спортзала. Мышцы горели, кровь стучала в висках.

После шести месяцев, потраченных на предписанные ей в Ордене тренировки, она лишь утвердилась в своем убеждении: единственным результатом этих занятий могло стать уничтожение у нее способности к любой интеллектуальной деятельности. Успех был налицо. Дрессура в Ордене была поставлена на крепкие рельсы, накатанные не одним поколением новобранцев, не задававших, в отличие от Совы, ненужного вопроса «зачем».

Надо. Необходимо.

Сова тоже стянула с головы шлем и радостно рассмеялась. Казалось, что вернулись старые добрые времена, когда они вдвоем работали в Торговом флоте: Командор — капитан, она — штурман.

— Ты хочешь лететь на своем корабле? — спросила она Командора.

— Нет, я рассчитывал на твой «Водолей». У него и скорость выше, и он вместительней. А то у меня от оборудования не протолкнуться. Я забрал из лаборатории все, что только смог запихать на корабль.

— Так, — Сова стала деловито загибать пальцы. — Во-первых, мне давно положен отпуск. Так что пару недель они обязаны мне дать. Придется написать рапорт. Во-вторых, надо дождаться, когда вернется Дар. Он обещал вернуться через неделю. У тебя много оборудования? Перегружаться придется.

Командор копался во внутренностях бортового компьютера, при этом успевая поглядывать на Сову и удивляться, какие многообразные формы может принимать ее возмущение. В замкнутом пространстве рубки, плотно заставленном коробками и ящиками, остался узкий проход от шлюза к креслам пилотов, и Сова, на время предоставленная сама себе, бегала по этому проходу туда и обратно, потому что больше бегать ей было негде. Куда только подевались ее усталость и сонливость?

— Нет, ты только представь, они посмели посадить на меня жучок!

Командор кивал. Он заметил, что гневные крики Сова издавала только в двух точках своего маршрута: в начальной и конечной. Середину прохода она преодолевала молча и энергично, на приличной скорости.

Корабль дрейфовал на средней орбите Лоданиса без всякой связи с навигационной системой и с принимающим причалом.

Командору удалось поспать прямо в кресле, поскольку единственное оставшееся свободным горизонтальное пространство в жилой каюте он великодушно уступил Сове. После встречи с Виртуозом он дозаправил «Водолей» на одной из окололунных верфей и увел его от Земли и от греха подальше. Решив не рисковать, он запретил Сове вводить точные координаты планеты в программу для скачка и заставил ее рассчитать выход из подпространства подальше от эпицентра, на самой границе планетной системы с потухшей звездой, чтобы на малых скоростях подойти к интересующей их планете.

Сова проснулась и тут же разбудила Командора. Он привык. Сова не умела существовать рядом со спящим человеком: ее бодрствование слишком сильно сказывалось на окружающих, хотя она и пробралась в рубку на цыпочках, чтобы осторожно уместиться в кресле по соседству. Но Командор проснулся.

— Прикажи своему бортовому компьютеру сварить кофе, — как всегда сварливо спросонок предложил он. — Меня он не слушает.

— Правильно. Зачем ему слушать кого попало? — Сова с трудом протиснулась между ящиками к панели пищеблока, повозилась там и вернулась с двумя кружками. — Где мы? — спросила она, бросив взгляд на спящий экран над головой. — Нам еще долго тащиться?

Сова открыла глаза — и обнаружила перемены к лучшему. Главное, не было боли. Руки и ноги двигались нормально, Сова пошевелила всем, чем могла, не слишком утруждая себя, и осталась довольна. Обстановка тоже разительно отличалась от той, какой она была до ее обморока. Прежде всего, вокруг было светло, тепло и тихо. Стены комнаты, в которой Сова очнулась, были окрашены в белый цвет. Госпиталь. Плавные линии, отсутствие острых углов в геометрии пространства — судя по всему, она очнулась в госпитале на корабле. Ну а где еще она ожидала оказаться? Переборочная дверь медицинского отсека почему-то неплотно примыкала к комингсу, так что из соседнего помещения раздавались голоса Лориса и Командора. Видимо, с целью воспрепятствовать нормальной звукоизоляции медотсека между комингсом и ободом двери был вставлен какой-то посторонний предмет.

Сова уже собиралась вскочить и оповестить всех о своем пробуждении, но вдруг замерла, не издав ни звука. В разговор двух знакомых голосов вторгся чужой голос.

Она прислушалась. Голос был низкий и сухой, но нерезкий. Даже если она и слышала его раньше, узнать его ей не удалось. Почему же он тогда так напугал ее? Затаив дыхание, она ловила каждый звук. Вот что-то сказал Лорис. Слов было не разобрать, но знакомую интонацию и легкий акцент Сова не смогла бы спутать ни с каким другим. Вот язвительное замечание проронил Командор. Его раскатистое «р-р-р», которое замечали все, кроме Совы, приятно ласкало ее слух до тех пор, пока она не услышала его восклицание: «Магистр!» Командор обратился к собеседнику, и Сова вздрогнула. Она на крейсере. Понятно, зачем дверь оставили приоткрытой — на случай, если Сова все же проснется. Визит Магистра Ордена не должен был стать для нее неожиданностью.

Бесшумно выпутаться из медицинского кокона оказалось довольно сложно: застежки находились снаружи, а она сама — внутри. Мешали провода и датчики, которыми она была опутана и обклеена. Сова освободила одну руку и потянулась к первой застежке термококона, но тут ее постигло очередное забавное открытие: она была раздета. То есть внутри термококона не было ничего, кроме нее самой. Она принялась освобождаться с удвоенной энергией. Последняя застежка — и Сова придирчиво осматривала себя в поисках хоть каких-то шрамов или отметин, способных прояснить ее недавнее прошлое. Последним из того, что она помнила, были яркая вспышка над головой, боль и сильное жжение. Ей казалось тогда, что под ногами плавится и течет, как раскаленная лава, сама поверхность планеты. Защита скафандра, наверно., не выдержала. Сова попыталась представить силу разряда, выпущенного с крейсера и вскипятившего поверхность планеты за считанные секунды, и на миг усомнилась в реальности своего существования. По всем правилам они не должны были выжить. Ни при каких условиях. Но собственное тело опровергало самые страшные подозрения. Вот только ноги… У них какой-то странный цвет, будто ниже колена кто-то присыпал их пудрой. Загар пропал, и кожа светилась неестественной белизной с синими прожилками вен. Впрочем, с объяснениями врача можно было повременить. Сейчас куда важнее был этот нервирующий визит Магистра Ордена.