Имена большинства героев этой книги — Н. И. Гнедича, С. Н. Марина, князя П. И. Шаликова, С. Н. Глинки — практически неизвестны современному читателю, хотя когда-то они были весьма популярными стихотворцами. Мы очень мало знаем о военной службе таких знаменитых поэтов, как В. А. Жуковский, князь П. А. Вяземский, К. Н. Батюшков… Между тем их творчество, а также участие как в литературной и общественной жизни, так и в боевых действиях — во многом способствовали превращению Отечественной войны 1812 года в одну из самых романтических эпох российской истории, оставшейся в памяти потомков «временем славы и восторга».
Книга Дмитрия Шеварова «Двенадцать поэтов 1812 года» возрождает забытые имена и раскрывает неизвестные страницы известных биографий.
знак информационной продукции 16+
СВЕРТОК ВРЕМЕНИ
Несколько лет назад в отделе редких книг Уральского федерального университета мне посчастливилось прикоснуться к изданию, которое держал в руках юный Пушкин. Оно находилось в библиотеке Царскосельского Императорского лицея, а после революции вместе с другими лицейскими книгами оказалось на Урале.
Антология «Собрание стихотворений, относящихся к незабвенному 1812 году» вышла в свет весной 1814 года (вот когда слово
незабвенный
навсегда прилепилось к 1812 году). Война с Наполеоном еще не была окончена, наши войска только подходили к Парижу, когда это издание уже печаталось в только восстановленной типографии Московского университета.
До сих пор идут споры о том, кем было составлено «Собрание стихотворений…» — князем Николаем Михайловичем Кугушевым
[2]
или Василием Андреевичем Жуковским, или тем и другим вместе.
В книге — сто пятьдесят три стихотворения без малого семидесяти поэтов. Заглянув тогда в оглавление, я обнаружил, что мне знакомы имена лишь десяти поэтов, а о других я даже не слышал.
Можно оправдать свое неведение тем, что раз эти
другие
забыты, то не иначе как забыты «заслуженно». Что ж, в этом есть, наверное, своя жестокая правда: немногие сочинения в «Собрании стихотворений…» дотягивают до уровня Батюшкова или Жуковского. Но ведь это было очевидно и тому, кто составлял сборник в 1814 году, а он все-таки поместил в свою антологию не только шедевры, но и просто стихотворные опыты тех литераторов, кто пережил войну и оставил о ней свои поэтические свидетельства. Подход к стихам у составителя был явно не цеховой, не исключительно литературный, а скорее источниковедческий. Свою задачу он видел в том, чтобы по горячим следам собрать наиболее полный свод поэтических откликов на события Отечественной войны.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПОРУЧИК ЖУКОВСКИЙ
(Василий Андреевич Жуковский. 1783–1852)
Глава первая
Однажды мне посчастливилось работать в библиотеке Ивана Никаноровича Розанова, собравшего все самые редкие издания русской поэзии. Теперь эта библиотека хранится в Государственном музее имени А. С. Пушкина, в специальной комнате с особым температурным и влажностным режимом.
Я сидел за маленьким столиком, что-то выписывал, а рядом шла будничная для библиотек и музеев работа — составление описи книг. Хранитель Елена Арленовна Пономарева бережно брала очередную книгу и диктовала девушке-практикантке описание. Девушка вносила описания в компьютер.
В какой-то момент я поймал себя на том, что давно отвлекся от своей работы и слушаю Елену Арленовну, слушаю ее размеренную диктовку, как музыку:
— Форзацы загрязнены, корешки потерты, титул в пятнах… На авантитуле пятно. Титул незначительно помят по правому краю… А здесь — утраты кожи в верхней части корешка. Позолота потускнела и частично утрачена… След от клея… Ой, шелковая закладка. «Дорогому… от преданного…» А шелковую закладку записала?.. Тут пошло самое неприятное — пометы карандашом. Владельческие подчеркивания… Подчеркнуто: «То не ветер ветку клонит, не дубравушка шумит, то мое сердечко стонет…» А тут загрязнение… Мне кажется, здесь цветок был засушен… А вот книга Жуковского. Я так и узнала этот переплет-красавец!.. Полная опрятность… незамусоленные страницы… молодец какой Жуковский…
Глава вторая
Из всех качеств, необходимых на войне и в армейской повседневности, у Жуковского имелись лишь терпение и благодушие. В остальном 29-летний поэт, с его скромным опытом службы в Соляной конторе и робкими манерами домашнего учителя, был, думается, совсем не нужен армии. И без Жуковского обошлись бы.
Но сам он думал иначе. И манифест Александра I, и горячие слова преосвященного Августина, обращенные к дворянству, он воспринимал как адресованные лично ему: «Благородное Дворянское сословие! Ты всегда было подпорою престола и ограждением отечества. Открой ныне пред лицом вселенной новые, бессмертные опыты верности твоей к Царю и любви к отечеству. Надменный враг угрожает нам множеством силы своей; из праведного достояния твоего умножь ополчения наши…»
Никакого достояния, кроме собственной жизни, у Жуковского не было, и 10 августа он вступил в Московское ополчение.
Глава третья
Кутузов поделил Московское ополчение на два отряда. Один отряд под командой генерала Федора Ивановича Талызина перед сражением был поставлен скрытно у Старой Смоленской дороги. Второй отряд, которым командовал Николай Никитич Демидов, поставили за левым флангом восточнее левой Багратионовой флеши, южнее деревни Семеновское.
При этом разделении сил поручик Жуковский оказался в отряде Демидова. Николай Никитич достоин отдельного рассказа. Владелец уральских заводов, один из богатейших людей России, с 1801 года он жил с семьей за границей, время от времени выполняя важные дипломатические поручения. Его сын Павел учился в Наполеоновском лицее в Париже.
Почувствовав приближение войны, в начале лета 1812 года Демидов вместе с женой и сыном вернулся в Россию. Во время приезда Александра I в Москву Николай Никитич пообещал императору, что соберет и экипирует на свои средства полк. В кратчайшие сроки он выполнил свое обещание и сформировал 1-й егерский полк Московского ополчения, названный Демидовским. Четырнадцатилетний Павел Демидов, будущий учредитель Демидовских премий, вступил в этот полк юнкером.
Николай Никитич оказался не только толковым шефом полка, но и храбрым воином. Генерал Л. Л. Беннигсен в октябре докладывал М. И. Кутузову: «Находящийся при мне в сражении… Московского ополчения шеф 1-го Егерьского полка тайный советник Демидов, с безстрашием подвергал жизнь свою опасности, исполняя в точности поручения мои…»
[33]
Глава четвертая
В 1846 году Вяземский иронически заметил в дневнике: «Правительство неохотно определяет людей по их склонностям, сочувствиям и умственным способностям. Оно полагает, что и тут человек не должен быть у себя, а все как-то пересажен, приставлен, привит, наперекор природе и образованию. Например, никогда бы не назначили Жуковского попечителем учебного округа… а переименовали бы его в генерал-майоры и дали бы ему бригаду, особенно в военное время».
В 1812 году генералов (как, впрочем, и офицеров) в русской армии не хватало
[44]
, но правительство и военачальники не склонны были к абсурдным решениям; назначения в большинстве своем были точными и уместными. Вот и поручиком Василием Жуковским после Бородина распорядились грамотно. Он был приставлен не к чужому, а к своему делу. В Главной квартире нашей армии он участвовал в подготовке и литературном редактировании приказов и донесений, помогал Андрею Кайсарову выпускать листовки и бюллетени в походной типографии.
В тяжелом переходе после Бородинского сражения Жуковский простудился, но никому не жаловался, работал, превозмогая ангину. Лишь позволил себе замотать шею красным шерстяным платком.
В период Тарутинского лагеря Василий Андреевич жил в деревне Леташевке, где была Главная квартира Кутузова. Вот каким увидел поэта Иван Петрович Липранди, служивший в 1812 году обер-квартирмейстером 6-го корпуса Д. С. Дохтурова: «Мы пошли пешком с тем, чтобы сесть на лошадей за деревушкой. У ворот одной избенки сидел кто-то в шинели, с красным шерстяным платком около шеи… Дмитрий Николаевич (Д. Н. Бологовский — начальник штаба 6-го корпуса. —
Д. Ш.)
выговаривал ему за то, что он ни разу не приехал в Тарутино; после некоторых отговорок и ссылок на боль горла милиционер согласился ехать с нами. Пока он вышел переодеваться и приказал седлать лошадь, мы остались у ворот, но и здесь я не спросил фамилии приглашенного… В Тарутине… когда штаб собрался и пришел генерал Талызин, то оказалось, что почти все более или менее были знакомы с неизвестным мне милиционером и приглашали его переехать из Леташевки к ним… Здесь только я спросил о его фамилии и узнал, что это В. А. Жуковский, но решительно не обратил на него никакого внимания, ибо до того времени никогда не слыхал о нем…»
Глава пятая
«Подробный Журнал всех действий, движений и перемен, произошедших во время пребывания праведных Муратовских жителей…» начинается в пору, когда пыль от двигавшихся армий и беженских обозов стояла над русскими дорогами и застилала солнце. Обрываются записи в конце октября. За окнами начинается метель — зима в тот год пришла рано.
Итак, перелистаем этот трепетный документ от августа до октября.
Екатерина Афанасьевна Протасова:
