В книге освещается история белой эмиграции от Великой Октябрьской социалистической революции и гражданской войны до конца второй мировой войны. Автор исследует те процессы и тенденции, которые привели в конечном итоге эмиграцию к ее полному идейно-политическому краху.
«Указатель имен» в электронной версии опущен. (DS)
Концы страниц обозначены так — /123/. (DS)
Введение
Победа Великой Октябрьской социалистической революции, разгром интервенции и внутренней контрреволюции, которые потрясли до основания старый строй России, вызвали и такое явление, как эмиграция представителей бывших привилегированных сословий, участников потерпевшего крах «белого движения». Контрреволюционная эмиграция всегда была следствием больших социальных переворотов, когда в ходе революционной борьбы новые общественные силы приходят к власти. Во время французской буржуазной революции, например, Францию покинуло около 150 тыс. человек. Октябрьская революция и гражданская война в России, оказавшие самое глубокое воздействие на все сферы жизни общества, сопровождались и значительно большими масштабами эмиграции. «…После того, как мы отразили наступление международной контрреволюции, — говорил В. И. Ленин на III конгрессе Коммунистического Интернационала в 1921 г., — образовалась заграничная организация русской буржуазии и всех русских контрреволюционных партий. Можно считать число русских эмигрантов, которые рассеялись но всем заграничным странам, в полтора или два миллиона
1
. Цифру «два миллиона» В. И. Ленин назвал и на X съезде РКП (б), выступая там 9 марта 1921 г.
К белой эмиграции первоначально относились все те, кто не принял новую рабоче-крестьянскую власть и покинул Советскую Россию после 7 ноября 1917 г. или же боролся против нее с оружием в руках и вынужден был после поражения бежать за границу, все те, кто, оставшись за рубежом, был лишен потом советского гражданства. Судьба этих людей непосредственно связана с судьбой тех классов и социальных слоев России, которым Великая Октябрьская социалистическая революция вынесла свой приговор. В эмиграции оказались обанкротившиеся политические деятели, помещики и капиталисты, купцы и чиновники разных рангов, генералы, офицеры, солдаты разбитых белых армий, часть буржуазной интеллигенции, члены их семей, просто перепутанные обыватели.
Сохраняя за границей свои классовые организации, выпуская десятки газет, имея различные военные формирования, поддерживая многочисленные связи с международной буржуазией, эмиграция пыталась оказывать влияние на внутреннее и международное положение Советской республики. И не случайно В. И. Ленин не раз обращал внимание на тенденции поведения белой эмиграции, анализируя программные установки, политические цели, тактику антисоветских партий и группировок, /3/ их связи, соотношение сил в лагере контрреволюции. Опираясь на опыт первых лет революции, В. И. Ленин говорил о притаившейся за границей эмиграции, которая живет и действует в союзе с капиталистами всего мира, как об опасной силе. Опасность, предупреждал он, существует и будет еще существовать
Когда-то, еще до революции, характеризуя поведение кадетов и октябристов в годы столыпинской реакции, В. И. Ленин писал, что о политических партиях нужно прежде всего судить по их делам, а не по названиям, заявлениям и программам
Положение дел зарубежной контрреволюции обсуждалось и анализировалось на съездах и конференциях Коммунистической партии, особенно в начале 20-х гг. Речь шла о самых злободневных для того времени проблемах политической борьбы. «Правда», «Известия» и другие газеты в эти годы часто печатали статьи и заметки, разоблачающие происки зарубежной контрреволюции. Все эти публикации в своей совокупности помогают лучше понять сложную обстановку того времени, особенности борьбы с контрреволюцией после ее поражения на фронтах гражданской войны.
Глава I. После поражения
1. Их выгнала гражданская война
Когда в середине ноября 1920 г. войска Южного фронта прорвали укрепления белых в Крыму, командующий фронтом М. В. Фрунзе обратился по радио к генералу Врангелю. «Ввиду явной бесполезности дальнейшего сопротивления ваших войск, — говорилось в радиограмме от 11 ноября, — грозящего лишь пролитием лишних потоков крови, предлагаю вам прекратить сопротивление и сдаться со всеми войсками армии и флота, военными запасами, снаряжением, вооружением и всякого рода военным имуществом». Тем, кто сложит оружие, была обещана амнистия, а всем не желающим работать с Советской Россией обеспечивалась «возможность беспрепятственного выезда за границу, при условии отказа под честное слово от дальнейшей борьбы против рабоче-крестьянской России и Советской власти»
1
.
В тот же день Революционный Военный Совет Южного фронта обратился по радио к офицерам, солдатам, казакам и матросам армии Врангеля: «Борьба на юге заканчивается полной победой советского оружия. Пали Краснов и Деникин, завтра падет Врангель. Все попытки восстановить в России капиталистический строй с помощью иностранных империалистов кончились позорно. Великая революция победила, великая страна отстояла свою целость. Белые офицеры, наше предложение возлагает на вас колоссальную ответственность. Если оно будет отвергнуто и борьба будет продолжаться, то вся вина за бессмысленно пролитую русскую кровь ляжет на вас. Красная Армия в потоках вашей крови утопит остатки крымской контрреволюции. Но мы не стремимся к мести. Всякому, кто положит оружие, будет дана Возможность искупить свою вину перед народом честным трудом»
2
.
Врангель не ответил на предложение М. В. Фрунзе. Через несколько лет он так описывал эти события: «Наша радиостанция приняла советское радио. Красное командование предлагало мне сдачу, гарантируя жизнь и неприкосновенность всему высшему составу армии и всем положившим оружие. Я приказал закрыть все радиостанции, за исключением одной, обслуживаемой офицерами»
3
.
Целая армада самых разных судов — от дредноута до баркасов и парусников, все, что врангелевцам удалось мобилизовать /16/ в крымских портах, увозила к турецким берегам остатки разбитого войска (по одним данным, здесь было 126 судов, по другим — 137, по третьим — 170
Это была катастрофа белых. Так они и стали называть потерю Крыма — последнего своего плацдарма в Европейской России. 18 ноября 1920 г. на фоне причудливой панорамы Константинополя вырисовывались силуэты многих судов, на которых теснились толпы людей. Здесь, на Босфоре, подводился итог трехлетней гражданской войны, писал потом Григорий Раковский — участник этих событий. Пытаясь ответить на вопрос о причинах поражения белых в гражданской войне, он одним из первых среди эмигрантов выступил с признанием, что «декларативные заявления руководителей борьбы с большевиками… прикрывали собой вожделения помещиков и крупных предпринимателей, игравших большую роль при Ставке»
2. Попытки сохранить белую армию
Не успел Врангель добраться до Константинополя, как уже начал говорить о возможности возобновления вооруженной борьбы. Этот вопрос обсуждался на первом же совещании старших начальников врангелевской армии на крейсере «Генерал Корнилов» в водах Босфора. Парижская белоэмигрантская газета «Общее дело» вскоре опубликовала заявление Врангеля. Он обещал, что при помощи союзников семидесятитысячная армия будет сохранена. До 1 мая 1921 г. битый генерал рассчитывал снова высадиться в одном из пунктов Черноморского побережья России
1
. А пока в качестве платы за расходы по содержанию врангелевцев французским властям в Константинополе были переданы русские корабли. Среди них 2 линкора, 2 крейсера, 10 миноносцев, 4 подводные лодки, 12 других судов. Все они в конце ноября 1920 г. отправились в Бизерту. В 1932 г. многие из них были проданы на слом
2
.
Остатки частей врангелевской армии были сведены в три корпуса и размещены в лагерях на Галлиполийском полуострове (1-й Армейский корпус), на острове Лемнос и в районе Чаталджи, в 50 км к западу от Константинополя (Донской и Кубанский казачьи корпуса). Это были пустынные, лишенные растительности места, где зимой царили холод и сильные ветры, а летом зной. Не хватало топлива, у солдат и казаков пришли в негодность обмундирование и обувь. Скученность, антисанитарные условия, тиф, лихорадка, плохое питание — многие не выдерживали всего этого. Около 350 человек похоронено на русском военном кладбище в Галлиполи
3
.
Донской казак Лунченков, вернувшийся из эмиграции в Советскую /24/ Россию, написал книгу «За чужие грехи»
*
. Он рассказывал: для того чтобы казаки не разбегались, их лагеря окружили проволокой. Французское командование расставило часовых из сенегальцев. В лагерях были открыты лавочки, но там верховодили генералы, которые устанавливали цены в два-три раза выше рыночных. Рост недовольства казаков вызвал их столкновение со своими офицерами и французской охраной. В ночь с 23 на 24 декабря 1920 г. около двух тысяч человек вырвались из лагеря Чаталджи. Оставшиеся были перевезены на остров Лемнос. Многие казаки заявили тогда представителю французского командования о своем желании вернуться в Советскую Россию
Врангель принимал все меры к тому, чтобы укрепить пошатнувшуюся дисциплину в своих войсках. «Дисциплина в армии должна быть поставлена на ту высоту, — заявил он, — которая требуется воинскими уставами, и залогом поддержания ее на этой высоте должно быть быстрое и правильное отправление правосудия»
«Неблагонадежных» подвергали разным репрессиям. Из них в Галлиполи сформировали специальный «беженский» батальон. Командир батальона должен был насаждать строжайший порядок и выбить из головы «беженцев» всякую мысль о возвращении в Советскую Россию. В глазах «начальства» попавшие в батальон люди были чуть ли не большевиками. Они посылались «на самые тяжелые, грязные работы, их арестовывали при малейшей оплошности…»
3. «Новая тактика»
Вопрос о «новой тактике», различных ее проявлениях и формах широко обсуждался в белоэмигрантских кругах. Уже в первые дни после разгрома Врангеля в Крыму кадетская парижская газета «Последние новости», до того безоговорочно его поддерживавшая, выдвигает требование об извлечении уроков из поражений белых армий. 21 декабря 1920 г. П. Н. Милюков, выступая в Париже перед группой членов кадетской партии с докладом «Что делать после Крымской катастрофы?», заявил: «Рассчитывать на возможность улучшения политики военного командования после стольких неудачных опытов мы, очевидно, более не имеем права»
1
. Он призывал к освобождению от «белого догматизма», к отказу от старых, не оправдавших себя методов борьбы. Правда, Милюков сразу же делал оговорку, что не осуждает ни армию как таковую, ни вооруженную борьбу. «Я лишь считаю, — писал он одному из своих корреспондентов, — невозможным продолжение вооруженной борьбы под командой Врангеля, его офицерства и его политиков-чиновников»
2
.
В течение двадцати последующих лет Милюков редактировал «Последние новости», и большая часть передовых статей была написана им самим. Именно в этих статьях получили отражение его идейные, программные и тактические установки. Милюков прежде всего считал нужным подчеркнуть, что перемена тактики вовсе не означает перемену цели борьбы. И он пользовался каждым случаем, чтобы критиковать тех, кто уповал только на «белые штыки». «Принимавшие непосредственное участие в вооруженной борьбе, — писал Милюков, — психологически не могут оторваться от своего прошлого, хотя события и выбросили их в совершенно иную жизненную обстановку. Они все еще считают возможным продолжать борьбу в старой форме, не успев сознать, что объективные условия делают это совершенно невозможным»
3
. Что же касается русского народа, то он, оказывается, не является инертной массой, над которой можно проделывать те или иные «опыты освобождения». Это, по мнению Милюкова, главный вывод из всего печального опыта гражданской войны.
Ведя полемику со своими оппонентами, Милюков предпринял некоторый экскурс в историю кадетской партии. Идеология этой партии, по его словам, никогда не была идеологией революционной. С момента образования «партии народной свободы», и в 1905–1907 гг., и позже, в годы войны и уже начавшейся революции, писал он, «мы стояли на позициях необходимости предотвращения революции…»
В Берлине, Лондоне, Белграде, Константинополе, Софии среди кадетов образовалась оппозиция Милюкову. В газете «Руль» было опубликовано заявление разошедшихся с Милюковым видных кадетских деятелей И. Петрункевича, Ф. Родичева, Н. Астрова, графини С. Паниной. Они писала, что все «началось из-за отношения к армии, эвакуированной из Крыма, и вступления на путь соглашения с социалистами… Расхождение на этой почве создало резко враждебные настроения и решительное осуждение «новой тактики»»
Остатки кадетской партии раскололись на «правых» и «левых» со своими собственными центрами н органами печати. Те и другие оставались непримиримыми врагами Советской республики, но между ними шел спор о способах и формах антисоветской борьбы. Одни считали необходимым всемерно поддерживать командование разбитой белой армии, с которой связывали свои надежды на возвращение в Россию; другие, в том числе «демократическая группа» Милюкова (в нее входило сначала около 20 человек, в том числе члены ЦК кадетской партии М. М. Винавер, Н. К. Волков, П. И. Гронский, И. П. Демидов, А. И. Коновалов, В. А. Харламов), заявили, что в борьбе с большевиками поддержку от Европы и Америки может получить только «объединенная русская демократия, вышедшая из мартовской революции» 1917 г.
4. «Смена Вех» и возвращение на Родину
Известно, что настроения, которые в конечном счете базировались на признании возможности сотрудничества с Советской властью, затрагивали представителей разных слоев эмиграции с первых лет их пребывания на чужбине. Еще в то время, когда заканчивалась гражданская война, среди эмигрантской интеллигенции возникло сменовеховское, или, как его еще называют, нововеховское, течение.
Один из главных идеологов сменовеховства — Н. В. Устрялов, видный кадет, председатель восточного отдела Центрального комитета «партии народной свободы», поддерживавший, по его собственным словам, омское правительство Колчака «до последней минуты его существования», выпустил в Харбине после падения этого правительства сборник своих статей. По мнению Устрялова, в сфере политической практики никогда ни в чем нельзя зарекаться: сегодняшний враг может стать завтра другом, и наоборот. «После крушения власти адмирала Колчака и генерала Деникина русские националисты очутились как бы над неким провалом… Начинать с начала то, что трагически не удалось при несравненно лучших условиях и при неизмеримо богатейших данных, могут в лучшем случае лишь политические Дон-Кихоты. Следовательно, нужно искать другой выход». Устрялов призывал пойти «на подвиг сознательной жертвенной работы с властью (Советской. —
Л. Ш.
), во многом нам чуждой… но единственной способной в данный момент править страной, взять ее в руки»
1
.
Эта мысль повторялась и в выступлениях других сменовеховцев, притом находившихся в разных странах. «Мы считаемся с тем, — заявил, например, в Париже бывший член Временного правительства и обер-прокурор Синода В. Н. Львов, — что /64/ Советская власть представляет собой национальную силу русского народа. Наша политика сводится к признанию того, во-первых, что факты остаются фактами; во-вторых, что советская организация сильна и жизнеспособна»
2
.
Почти все эти люди, прежде чем проситься в «союзники» к большевикам, попробовали счастья в лагере белогвардейской контрреволюции. Разгром «белого движения» и разочарование в нем привели их к идейному кризису, который кончился «сменой вех». Они увидели, что нет другого выбора, и вынуждены были возложить на большевиков все свои надежды на возрождение былой мощи России. Жизнь заставляла их верить, что решить эту задачу могут только новые силы, вышедшие из революции.
Пожалуй, главным отправным пунктом сменовеховской идеологии стало вот это признание силы Советской власти, которой внутри России более не противостоят, по выражению Устрялова, «организованные, солидные элементы». Отсюда делался вывод о необходимости «примиренчества» с Советской властью, о неизбежности совместной работы с большевиками. Но сразу же в тактике сменовеховцев наметились две противоречивые тенденции.
