В старину рекламу лепили куда ни попадя — на щитах вдоль дороги, на крышах домов и автобусов, да и на самих домах и автобусах. Даже вывешивали рекламные видеоэкраны в салонах автобусов.

Это было при царе горохе, теперь об этом и вспоминать забыли. Рекламу отсылают прямо в сознание будущих покупателей напрямую от внешнего излучателя. Антеннами усажены все здания в городе, а особо мощные потоки пробиваются в сознание потребителей с орбитальных спутников.

Прогуливаешься вот так себе пешком в свое удовольствие по улице в ясный денек, а рекламы чередуются перед внутренним взором в зависимости от близости и мощности ближайшего излучателя. Противопотные носки перед внутренним взором сменяются ароматизированными гигиеническими прокладками или трехслойной туалетной бумагой с нежными ворсинками. И кроме них ничего перед собой не видишь, аж бесит. Так недолго и под машину угодить. Особенно сейчас, когда любой может за отдельную плату получить на ветровое стекло пропуск, дающий право колесить где ему вздумается — хоть по тротуару, хоть по лестничным маршам на колоннаде.

На работе в офисе тоже ничего перед собой не видишь. Твой внутренний взор пичкают политическими новостями и идеологическими установками на тему мультикультурализма, толерантности и преданности идеалам либеральной экономики, либеральной демократии, либеральной свободы и неограниченных прав свихнувшегося на сексе и деньгах человека. Тебя призывают бросить все и кинуться на борьбу за гендерное равенство феминисток, против домашнего насилия и за однополый секс. До того допризываются, что работать некогда — рабочего монитора перед собой не видишь. Мало им того, так еще и внутрикорпоративная реклама призывает к тесной спайке с администрацией, то есть пристально следить за своим коллегой и добросовестно докладывать по начальству о всех его грешках и промашках.

Даже на минутку наедине со своими мыслями не останешься, даже не посидишь бездумно в информационной тишине. Если бы только реклама. Мощные генераторы преображения внешнего пространства по несколько раз в день рисуют всё новую картину домов, площадей и улиц. Идешь на работу по городу, раскрашенному в золотистых и серебристых тонах, а после работы выходишь из офиса на улицу — и картинку поменяли. Не поймешь, где ты находишься среди ядовито–сине–желтых домов под розовым небом. Муниципальные власти вовсю стараются продать туристам и другим гостям столицы цветастую картинку города. За индуцированными в твоем сознании красотами не увидишь обшарпанных фасадов, давно не ремонтированного дорожного покрытия и добитого общественного транспорта. Все покажется блестящим и идеально чистеньким, как на выставке.

В кухню решительно вошла молодая женщина в форменном мундире под погонами:

— Гражданин Ветчинкин?

— Как вы сюда попали? — разинул рот хозяин и уронил пельмень в тарелку.

— У вас дверь не заперта. Мы пришли с официальным визитом. Мы при исполнении, нам можно входить и без предупреждения.

— А в чем дело? — судорожно прожевал и проглотил пельмень Ветчинкин. — Кто вы такие?

Фархад опять ей сделал ручкой. Светка весь день ревмя ревела чисто по–бабьи, как будто только вчера из деревни, где живут со старой матерью ее две дочки. Сморкалась, всхлипывала и подвывала пришибленной сучонкой, колыхаясь всем телом, как расползшийся студень. Размазывала слезы по щекам вместе с полосами туши, покрывая лицо бесформенными пятнами, как боевой раскраской диверсанта из американского кино.

Светка уже вот пятнадцать лет как мечтает «выйти замуж за границу», а Фархад — иностранец. Папа у него целый генерал, а дедушка — вождь племени в своем Афганистане. Ничего, что там стреляют. У них на вилле под Кандагаром будет надежная охрана, обещал Фархад.

Шесть лет они прожили вместе. Хотя и как сказать — вместе? Все шесть лет совместная жизнь протекала по одному и тому же алгоритму — гражданский муж ночевал у нее два–три дня в неделю и притом только по будням.

В этой недоделанной семье Светка была добытчиком — торговала вразнос при дороге чем попало. Могла и своим телом, если желающий найдется. Но любителей экзотики всегда немного. Фархад не допытывался о ее верности, хотя для порядка читал нотации о том, как правильно подготовить себя к роли жены правоверного мусульманина, — ей нельзя пригубить алкоголя даже по праздникам или затянуться сигаретой, а также ходить в коротком платье без длинного рукава, в туфлях на каблуках и без косынки. Всех правил шариатского поведения для женщины Светка еще не затвердила, но уже терпеливо сносила побои кандидата в мужья. Вот за эту черту, признавался Фархад в редкие минуты сердечных откровений, он ее особенно любил.

Если бы Светка узнала, что Фархад как огня боится скандала с любой из своих трех жен в Афганистане и четырех в России, может быть, и дело бы со свадьбой ускорилось. Фархад держит своих жен в разных кишлаках и городах, лишь бы те не сговорились и не выступили дружно против гуляки мужа.