Много-много долгих дней тащились мы по шоссе вдоль побережья в сторону Мавритании — той самой части Алжира, где я родился. И в этот раз на очередном разваливающемся от ветхости автобусе, что, казалось, был погружен в летаргический сон, доползли мы до какого-то городишки, позабытого Аллахом еще прежде, чем он успел подобрать ему имя. Века приходят — века уходят: в арабском мире они будто бы оседают неподъемной тяжестью на облученных крышах тряских, скрипучих автобусов, поддерживать которые в рабочем состоянии гораздо труднее, чем в прежние времена — караваны верблюдов. В пору моего детства эти поездки на автобусах были точно такими же: тогда я сидел или стоял в проходе между креслами в числе других мальчуганов и взрослых мужчин, не считая прицепившейся на крыше дюжины-другой таких же, как я, пассажиров. Тогда, в прежние времена, автобусы проезжали возле самого моего дома. В окнах виднелись головы в тюрбанах и фесках, в вязаных шапчонках, в белых или клетчатых кеффиях. И почему-то всегда одни мужчины. Я обязательно спрошу об этом своего отца, если мне когда-нибудь еще доведется встретить его.

— Отец, — спрошу я, — скажи мне, почему все люди в автобусах — мужчины? Где же женщины?

И всякий раз я представлял себе, как отец воображение рисовало мне его высоким и жилистым, со свирепой черной бородой, с орлиным или ястребиным профилем; в моих фантазиях он был арабом, несмотря на то, что мать уверяла, будто он чистокровный француз, — итак, я представлял себе, как он задумчиво щурится от ослепительного солнца, старательно обдумывая, что ответить своему юному сыну.

— О, Марид, дорогой мой, — скажет отец, и голос его будет гортанным и хриплым, словно идущим из глубины горла, ибо губы его при этом почти не шевелились, хотя мать говорила, что у него вовсе не было такой привычки, — Марид, женщины приедут позже. Мужчины пришлют за ними потом.

— А-а… — только и смог я выдавить в ответ на такие слова.

Позднее, после возвращения из Алжира и Мавритании в места знакомые и родные, я сразу направился в Будайен. Когда-то я проживал в центре этого обнесенного стеной квартала, и течение событий, рок и Фридлендер Бей сделали мое пребывание там невозможным. У меня в Будайене было множество друзей, мне были рады всюду. Но теперь оставались только два человека, привечавшие меня: Саид Халф-Хадж и Чирига, владелица открытого клуба на улице между большой каменной аркой и кладбищем. Дом Чири всегда был моим вторым домом; там я мог спокойно посидеть и выпить, выслушать последние сплетни и не подвергаться нападкам девушек-работниц.

Однажды мне пришлось убить несколько человек, в основном в целях самозащиты. Некоторые владельцы клубов запретили мне появляться в их заведениях: многие из прежних друзей решили, что могут обойтись без моей компании, но Чири оказалась умнее их.

Она настоящая труженица, высокая черная негритянка, с ритуальными шрамами на лице и остро заточенными каннибальскими зубками. Если честно, я не знаю, являются ли ее юшки простым украшением, таким же, как узоры на лбу и на щеках, или же ненавязчиво намекают на то, что обед в ее доме был приготовлен из деликатесов, явно и неявно запрещенных Священным Кораном. Чири — личность с модди, но она считает себя умницей. На работе она всегда бывает самой собой. Свои фантазии она включает дома, где они никому не помешают. Я уважаю ее и за это.

Когда я вошел в дверь клуба, меня приветственно обдала волна прохладного воздуха. Видимо, ее кондиционер для разнообразия решил поработать, несмотря на свой независимый нрав, какой только может и быть у старой, произведенной в России электроники. Мне сразу же стало лучше. Чири была увлечена разговором с посетителем — лысым парнем, голым до пояса. На нем были черные виниловые брюки, искусная имитация настоящей кожи, а левая рука была прикована к поясу наручником. На макушке у него находился имплантат, похожий на цветок щитовидника, и бледно-зеленый пластиковый модуль делал его какой-то другой личностью. Если Чири посвящала ему свое дневное время, то он, возможно, не был таким опасным и противным типом, каким казался с виду.

Чири редко проявляет терпение при обслуживании посетителей. По ее мнению, если кто-то и должен продавать и отпускать клиентам выпивку и наркотики, то это вовсе не обязывает его общаться с ними.