Издавать это – просто преступление. Коллеги засмеют. Но он пристал как банный лист. Обещает выкупить треть тиража. А еще треть возьмет по его просьбе благотворительное общество, помогающее детям-сиротам. Бедные сиротки! Нет, нельзя отказать. Ладно, давай разбираться. На то ты и хозяин, и главный редактор, и все на свете.

Так, первый рассказ. Печатать его нельзя ни в коем случае. Одно только название чего стоит – «Смерть всей семьи». Значит, так: герой приходит жить в семью своей молодой жены. Там, естественно, тесть с инфарктом и теща, которая героя немедленно возненавидела. Поэтому теща пытается отравить зятя толченым стеклом по примеру диетологов товарища Сталина. Пока она кормит его в соответствии с этой диетой, тот трудится в спальне над ее дочерью. Как-то он обращает внимание на тещу и, ни слова не говоря, загибает ее прямо на кухонном столе. Теще такой прием приходится по душе, и она начинает своего мужа выгонять из дома на прогулки. Возвратившись раньше времени с одной из прогулок, тесть услышал из спальни характерные звуки, вошел туда и получил очередной инфаркт. На похоронах рыдающая дочь слышит от рыдающей матери признание в грехе. На следующее утро герой находит жену бездыханной с пустой бутылочкой от снотворного в руке. Теперь убитая горем теща пытается найти успокоение в церкви; она ходит туда трижды в день через оживленную дорогу и, естественно, попадает под автомобиль. В конце рассказа герой сидит на скамеечке возле трех могил с пистолетом в руке. Остается множество вопросов: где он взял оружие, умеет ли он им пользоваться и будет он стреляться или нет?

Нет, такое печатать нельзя. Я понимаю, что герой – это автор. Ему хочется улучшить свою жизнь, изменить ее, стать, хотя бы в рассказе, сильнее, сексуальнее. В жизни он просто тряпка. Тесть здоров как бык и как бык кроет тещу и соседок в своем подъезде. А теща… ну, что касается тещи, у меня бы не встал ни при каких обстоятельствах. И как это бедному автору пришла в голову мысль отодрать тещу?

Один мужик приехал впервые в незнакомый город и попытался устроиться в гостиницу. Это происходило при советской власти, поэтому свободных мест не было. Ему не удалось сунуть администратору деньги: та сидела за железной решеткой, предохранявшей ее от давки командированных. Кроме того, перед ней было только маленькое оконце, в которое счастливчик протягивал паспорт. С деньгами не вышло.

Мужик сунулся к швейцару в ливрее. Тот внимательно осмотрел просителя и показал на огромную толпу напрасно ожидающих свободных мест. Оставалась еще возможность поговорить с уборщицей. Но та беспомощно развела руками, сказав, что если бы она могла с этой ведьмой договориться, то была бы уже миллионершей.

От отчаяния мужик пошел в будку телефона-автомата, позвонил в гостиницу и представился сотрудником горисполкома. На что администратор равнодушно сообщила, чтобы ей не морочили голову, поскольку в горисполкоме есть отдел, принимающий приезжих и выдающий бронь на гостиницу.

Тогда этот мужик написал записку, протолкался через толпу с криком: «Позвольте, я по брони горкома», и просунул записку в окошко. Администратор, полная дама средних лет с обесцвеченными волосами, приняла записку и прочитала ее. Затем пригнулась к окошку и сказала:

– Пройдите к служебному входу.

Ремонт трамвайных путей сузил и без того неширокий проезд. Водители нервничали, машины сигналили. По центру улицы рабочие отбойными молотками вскрывали асфальт и выворачивали старые шпалы. Новые шпалы, пропитанные чем-то черным, подвозились и складировались штабелями в ожидании укладки. Разгружали с машин и переносили шпалы женщины из бригады дорожных рабочих.

Мимо группы женщин, одетых в серые замызганные спецовки, проезжал кремового цвета «бентли». Женщины по двое носили через дорогу шпалы и укладывали их возле трамвайных путей. Машина остановилась, пропуская очередную пару женщин, согнутых под тяжестью пропитанной шпалы. Мотор «бентли» мягко и негромко урчал. Водительская дверца отворилась, водитель в униформе проворно выскочил и открыл заднюю дверцу. Из машины вышел седой мужчина в черном костюме, сорочке и галстуке. Он направился к шпалам, аккуратно обходя грязные подтеки на асфальте и выбирая место, куда поставить ноги в черных лаковых туфлях.

Женщины положили шпалу в груду. Одна из них присела прямо на шпалы, вторая выпрямилась и потянулась, разминая затекшую поясницу. Мужчина подошел к ней, поклонился и что-то произнес. За грохотом и шумом дорожного движения слов слышно не было. Женщина склонила голову в согласии. Мужчина повернулся и махнул рукой водителю. Тот юркнул на сиденье и включил в машине музыку на полную мощность. Водительскую дверь он оставил открытой.

По улице, перекрывая шум дорожного движения, поплыла божественная музыка Моцарта. Рондо из «Маленькой сюиты». Мужчина подал руку женщине, она приняла ее; другой рукой он прикоснулся к ее талии. И они заскользили в танце.

Вскочил чирей на заднице. Болезненный – страшно! Присесть невозможно. Завтракал стоя. Кое-как смазал чирей йодом и пошел на работу. Чтобы не вызывать вопросов, почему не садишься за свой стол, решил связаться с другими отделами. Стал решать дела, давно требующие ответа. Заходил к смежникам, обговаривал вопрос и летел дальше. К концу работы вызвал начальник, похвалил. Сказал, что не ожидал, сказал, раз так идут дела, назначает его исполняющим обязанности на время своей командировки. Выдал ему список дел на неделю.

Дома поужинал стоя, смазал йодом чирей, и, лежа на животе, весь вечер смотрел телевизор.

С утра, морщась, занял кресло в кабинете начальника. Подписал срочные бумаги, стоя выпил кофе, поданный секретаршей, и пошел по этажам решать вопросы по списку начальника. Пришлось дважды записываться на прием к директору департамента. Во второй раз директор обратил на него внимание, пригласил сесть. Ответил, что ни минуты времени нет, если можно – зайдет попозже или завтра. Зашивается с работой. Только еще приступил к исполнению обязанностей начальника отдела. Директор благожелательно сказал, что ему кажется, что с работой он вполне справляется. Подкинул ему два проекта на проработку.

Дома опять возился с чирьем, телевизор не смотрел, лежа на животе, работал над проектами.

С утра в кабинете подписал срочные письма, не присаживаясь, принял приятеля, с которым сидел за соседними столами, и подписал ему заявление на отгул. Затем направился в соседний отдел согласовывать один из проектов, порученных директором, записался к нему на прием и был принят после обеда. Директор одобрил. Весь конец дня посвятил обсуждению с сотрудниками второго проекта. За столом не сидел, все замечания записывал на доске. Сотрудники панибратски заявили, что его не узнают. Он засмеялся, представив себе их реакцию на причину его активности.

Ольга Васильевна отмывала Иринку в ванной, с жалостью рассматривала худенькое тело девочки, многочисленные царапины и синяки и не спеша расспрашивала:

– Родители, говоришь, в Воронеже?

– Только мамка.

– А папа?

– А отца у меня нет.