Ничего не видно. Всю корчму заволокло дымом, который валит из дверцы только что растопленной печи. Из облака дыма доносится звонкий детский голосок, ему вторит, подгоняя, нетерпеливый голос мужчины:

— «Вайоймер» — «и обратился», «Ашем» — «Всевышний», «эл Мойше» — «к Мойше», «леймойр» — «так говоря».

Когда дым стал рассеиваться, из облака показалась огромная печь, а перед ней — что-то большое, бесформенное и темное. Как будто часть печи вдруг отделилась и пришла в движение, зашевелилась, превращаясь в человека с огромным животом и длинной рыжей бородой. Потом показался широкий длинный стол, уставленный разного размера бочонками с водкой. Повсюду лежали кипы тканей, на полке — свечи. За столом, раскачиваясь над раскрытой книгой, сидел еврей с завитыми пейсами, в изношенной ермолке, укутанный в какую-то женскую телогрейку, перевязанный платком и накидкой. Рядом на бочонке с водкой сидел мальчик, одетый во все белое: белый халатик, белую шапочку, белый талес-котн,

[1]

— и, как отец, раскачиваясь над Пятикнижием, повторял своим звонким голосом:

— «Вайоймер» — «и обратился», «Ашем» — «Всевышний», «эл Мойше» — «к Мойше», «леймойр» — «так говоря».

Но отцу с сыном не дали долго сидеть за столом. У печи снова зашевелилась огромная, темная, неуклюжая фигура. Теперь стало видно, что это здоровенный поп. Будто часть печи шагнула вперед, качаясь на двух ногах. Поп засунул кисти рук за свой широкий пояс, мотнув головой, так что высокая меховая шапка съехала на затылок. Пот струился по его низкому лбу, капли скатывались с волосатого носа и пропадали в бесконечной рыжей бороде. С минуту поп смотрел на еврея, потом заговорил:

Смеркалось. Снег под окном стал красноватым, потом фиолетовым. Ветер, прилетавший из степи, стучался в стены, и казалось, если его не впустят, он сорвет с дома соломенную крышу. В корчме было уже совсем темно. Поп, после того как Маруся изгнала из него беса, упал на скамью возле печи и заснул. Его храп, как звук пастушьего рожка, разносился по всему дому.

Из-за перегородки появилась корчмарка, Юхевед. Она держала горящую лучину, освещавшую ее молодое, свежее лицо и многочисленные чепчики и шали, в которые она была закутана. Юхевед подошла к печи и зажгла фитиль, торчащий из сосуда с воском. Потом вытащила корыто и принялась сыпать в него муку.

— Что ты делаешь, Юхевед? — спросил Мендл.

— Надо тесто замесить для халы. Печка уже нагрелась.

— Что это ты затеяла халы посреди недели?

Граф Конецпольский приехал в Злочев на охоту. И в охотничьем замке давал бал. Злочевский управляющий послал Мендла в Немиров привезти оттуда еврейскую капеллу, а также закупить перчатки, чтобы потом продавать их гостям. Вельможным нужны перчатки, чтобы танцевать с паннами.

Охотничий замок с высокими готическими башнями был ярко освещен множеством свечей в кованых подсвечниках. Паны в кунтушах

[8]

с воротниками, покрывавшими плечи, в широкополых гусарских шляпах, с огромными павлиньими перьями в руках приглашали на мазурку дам, одетых в белые атласные платья, по-королевски украшенные горностаевым мехом. Еврейские скрипки выводили, тянули мелодию, нежно, сладко позванивали цимбалы немировской капеллы. Ясновельможные паны бряцали в такт музыке острыми бронзовыми шпорами. Панночки постукивали золотыми каблучками меховых сапожек. А Мендл с выглаженными перчатками метался от одного вельможного к другому и предлагал:

— Прошу вас, перчатки для танца с прекрасной панной.

После каждого танца вельможные бросали перчатки и хватали у Мендла свежую пару. Не пристало танцевать с другой дамой в тех же перчатках. Шлоймеле, сын Мендла, с развевающимися пейсами шнырял под ногами вельможных, подбирал брошенные перчатки и относил отцу. А отец клал их в деревянный пресс, разглаживал и снова подбегал к вельможным:

— Поменяйте перчатки, панове, угодите дамам, поменяйте перчатки. Негоже танцевать с ясными паннами в несвежих перчатках, панове!

Вскоре по всей Подолии и Волыни, где только ни жили евреи, разнеслась весть, что появилась новая община. Злочев получил разрешение на синагогу, и евреи стали стекаться туда со всей округи. Приезжали из Корсуня, из Чигирина, ехали из-за Днепра, из Люблина, из Лохвицы, из Переяслава. Злочев славился как прибыльное место: близко к Сечи, можно вести торговлю с казаками. Даже из Малой Польши приезжали, услышав на ярмарках в Ярославе и Люблине, что в Злочеве есть теперь еврейская община.

Первым делом начали строить синагогу. Каждый пожертвовал что мог. Женщины принесли свои украшения. Из Немирова пригласили двух мастеров.

Два года длилось строительство. Участвовала вся община. Синагоге предстояло служить двум целям: быть местом молитвы и защитой от врагов.

Поэтому строили ее как крепость, с железными дверьми и засовами. Кузнец Нахмен выковал дверь, ограду для бимы

[11]

и огромные светильники. Незатейливая работа, простая кузнечная работа, но какая любовь, какое старание! Все свое мастерство, все умение вложил кузнец в светильники и ограду. А резчик Бурех! Под присмотром двух мастеров из Немирова вырезал он всевозможные фигуры и украшения, которые когда-то в детстве научили его резать: голубей, оленей, львов, символы всех двенадцати колен и двенадцати месяцев. Ночи напролет сидел он и работал при свете лучины, чтобы украсить синагогу. И каждый, кто ездил на ярмарку в большие города и там находил что-нибудь подходящее: отрез шелка для занавеса на ковчег, или кресло пророка Ильи,

[12]

или какое-нибудь украшение, — тут же покупал это и привозил домой для синагоги.

А женщины сидели ночами в корчме у жены Мендла, Юхевед, и, напевая, расшивали драгоценностями занавесы и чехлы для свитков Торы.

Нельзя сказать, что молодая семья, Шлойме и Двойра, слишком хорошо жила после свадьбы. И, к стыду Шлоймеле, это была больше его вина. Ему уже почти исполнилось тринадцать, дело шло к бар-мицве,

[18]

он ходил в хедер, изучал Гемору

[19]

и чувствовал себя в море Талмуда как рыба в воде. Он уже знал все законы семейной жизни, записанные в брачном договоре, все обязанности жены перед мужем и мужа перед женой. Знал даже, как дать жене развод. И все же Шлоймеле, хоть и заглянул во все закоулки обоих миров, хоть и умел выстроить Вавилонскую башню комментариев, нередко получал в хедере хорошую порку. Учитель мало считался с тем, что Шлоймеле играет важную роль мужа, главы семьи. И муж зачастую вымещал свою обиду на чепчике жены. Сидит молодая жена на пороге корчмы, играет, делает куличики, а муж подходит, срывает с нее чепчик и насыпает в него целую горсть песку:

— Вот тебе, будешь знать, как надо мной смеяться!

— Тебя за это в аду огненными прутьями высекут! — кричит жена.

— Это на тебе грех, ты стоишь с непокрытой головой.

Обиженная женушка отвечает: