Ингвар, ярл, сын Асмунда, в святом крещении Филипп, рождённый в Исландии, назвавший второю родиной Русь, — поведаю вам эту сагу и свидетельствую, что всё в ней одна правда и ничего, кроме правды.

Потому что, как говорит Писание, «имеющий уши да слышит», я же и слышал, и видел всё своими глазами. Я был с Харальдом и в битве при Стикластадире, и на службе у Ярислейва, как мы, варяги, зовём русского князя Ярослава; я плавал с Харальдом по Средиземному морю, сражался в Африке, где он положил восемьдесят городов к ногам греческих царей, вместе с ним осаждал Мессину и Сиракузы. Глупые трусы были далеко, когда в святом городе Иерусалиме наши мечи охраняли от неверных Гроб Господен.

Трижды ранила меня стрела, сарацинский меч рассекал плечо до кости, был я брошен в темницу в Царьграде и живым вернулся на Русь, где живу поныне и умру в кругу детей и внуков.

Час сей близок, и хочу рассказать о том, что видел и слышал не славы ради, но в поучение младшим. Ибо, повидав мир, узнал, что не одна доблесть украшает мужчину, но любовь и мудрость, и не терял среди войны мига, чтобы грамоту и книжное учение постичь.

так, жил человек по имени Харальд, сын Сигурда, сводный брат Олава, норвежского конунга, убитого при Стикластадире. И когда Олава убили, на норвежском престоле сел Свейн, язычник, а Харальд бежал в Гардарики к конунгу руссов Ярислейву Мудрому, сыну Вальдамара Крестителя, где был принят с почётом. Многих тут принимали беглых искателей престола: служили у Ярислейва Эдвин и Эдуард, британские принцы, и наш Магнус — сын Олава, и Андрей, будущий король угорский, Харальд же был надо всеми старшим.

Как-то у конунга был пир. Его устроили в большой гриднице каменного дворца, где жил конунг. Стены гридницы были обиты красным бархатом, а потолок расписан изображениями Христа, Господа нашего, и святой Богородицы. Нигде на Руси не было покоя богаче.

Ярислейв сидел на возвышении со своей женою Ингигерд — дочерью конунга шведов, и с дочерьми Анастасией и Эллисив, третья же дочь, Анна, была ещё мала для пиров. По левую руку от конунга были митрополит Феопемпт, пресвитер Илларион и заезжий знатный грек, ниже сидели другие мужи, и среди них Харальд. А за длинными столами, на которых было вдоволь яств и питья, пировала дружина.

еперь время вспомнить о греке, который приглашал Харальда на службу к императору Гриклайда. Этого человека звали Кевкамен Катакалон. Он был в большом почёте у василевса, потому что лучше других знал о делах в Гардарики и часто там бывал. И когда стало известно, что Харальд с дружиною приплыл в Миклагард, как мы, варяги, зовём Царьград, Катакалон поспешил Харальду навстречу.

Он приходит со свитой к бухте Золотого рога, где видимо-невидимо кораблей со всех стран света, смотрит и говорит:

   — Что-то я не вижу корабля Харальда. Варяжскую ладью я бы сразу отличил от других.

   — И не увидишь, высокочтимый спафарий, — отвечают люди из свиты, — ибо Харальд войдёт в бухту не на вёслах, а под парусом, с попутным ветром. Так он сам сказал.

ил человек по имени Георгий Маниак. Он был греческий стратиг, что значит полководец. Рост его был сажень, и окружающие смотрели на него как на гору; голосом он обладал громовым и в остальном был такой же. Этот Маниак отвоёвывал для конунга греков Сицилию, которую занял эмир Абдулла ибн Моэз.

Он осадил город Сиракузы, но долго не мог его взять, потому что город был защищён крепко. Вот как-то раз в стан Маниака приплывает из Миклагарда один знатный грек по имени Андроник. Его ведут к шатру Маниака, и он находит, что полководец крепко спит после обеда.

Андроник говорит:

   — Не удивительно мне, что Сиракузы ещё в руках сарацинов, если сам стратиг предпочитает сон сражению.

ри дворе русского конунга Ярислейва жил мальчик по имени Магнус. Был он сын короля Олава Святого, убитого при Стикластадире, и племянник нашего Харальда. Лет ему было одиннадцать, был он весьма ловок телом, но умом дерзок и в поведении заносчив. Во всём Киеве, а то и во всей Гардарики не было, прости меня Господи, несноснее мальчишки.

Однажды сидит Эллисив в княжеских палатах с девушками, и они вышивают узоры на церковные воздухи, в чём дочь конунга была великая мастерица. И тихо поют подобающие такому занятию песнопения. Как вдруг на суку дерева, что близко от окна, появляется Магнус. И свистит так, что все вздрагивают. Магнус же весело скалит зубы, качаясь на одной руке, подобно дикому пифику, а в другой руке у него мешок.

— Здравствуй, сестрица! — говорит он Эллисив.

   — Здравствуй, братец неназваный, — говорит Эллисив. — С какой новой шкодою явился?