Этот сон — с самыми различными вариациями — снился ему с самого детства. Сон был ярким, цветным и протяженным по времени. Иногда он видел все события как бы со стороны, иногда — был персонажем собственных сновидений. Порой он не понимал речи тех, кого видел, порой понимал — хотя не во сне, а в жизни так и не выучился чисто говорить на этом языке, да и понимал слова с трудом, с пятого на десятое. Но то в жизни, а во сне все было совершенно, абсолютно иначе.

В детстве он не мог представить себе, к чему все это снится. Вот только спросить было совершенно не у кого.

С некоторых пор — примерно, когда ему исполнилось шестнадцать — начал догадываться. Теперь — знал почти наверняка.

Да и в самом деле — если кому-то снится один и тот же сон, это наводит на некоторые подозрения, не правда ли? Врачи — приземленные материалисты — начнут искать проблемы со здоровьем. Но проблем-то у него не было! Никаких проблем!

А может, дело совсем в другом? Может, перед ним прокручивалась некая информация? И он должен ее отыскать?

Той весной, когда в городе началась эта странная цепочка событий, почти в каждом киоске звукозаписи, перекрывая обычный заунывный блатняк и еще более тоскливую попсу, из динамиков лилось нечто куда более приятное:

— Пел Бутусов.

Вообще-то, по иным песням можно очень точно датировать события. Очень редко можно вспомнить, когда именно ты услышал ее в самый первый раз — а потом песня взяла и стала частью твоей обыденной жизни. Так было с пугачевским «Арлекино», так было с «Ламбадой». Ну, и Бутусов с Шевчуком тоже постарались на рубеже тысячелетий.

Однако, вот вопрос — а куда же шагала по городу та самая девушка? На этот счет у господина Бутусова есть очень точное указание — «по Пушкинской на Лиговский в обход». Конечно, если он дает концерт в Москве или в ином городе, слова эти мало говорят фанатам. Но петербуржец, а уж тем более — любящий рок вообще, а Бутусова с Шевчуком и БГ — в частности, — отлично обо всем догадается. На Литовском есть отличный рок-магазин, а по Пушкинской в обход девушка наверняка отправилась, чтобы поболтать с подругами с тусовки, которые разместились на скамейках у памятника Поэту. Благо весенняя погода к тусовкам как раз располагает…

2005 год,

Санкт-Петербург.

Дождь все-таки начался. Но Марине он был совершенно не страшен — скорей, наоборот. Она любила гулять по городу в дождливую погоду. Ну а в мае и зонтик был совершенно ни к чему.

Она медленно шла по старинным улицам и переулкам, стараясь избегать слишком людных мест. И при этом — совершенно не уставала. Говорят, что дорога к дому друга длинной не бывает. А если это —

дорога в доме друга

, а друг — твой город? Какая уж тут усталость…

Дом.

2005 год,

Санкт-Петербург.

Охранник при входе полагается любой уважающей себя конторе. Даже, скорей, не охранник, а привратник. Мало ли кому и зачем нужно прийти. Или, скажем, выйти…

Да-да, именно так. К примеру, в офисе на Петроградской иногда и задержанных приходилось поселять — временно, разумеется. Да и вообще, такая ситуация — это самое настоящее ЧП.

Когда Марина впервые оказалась в офисе (а случилось это почти год назад), ей было сказано, что раз она — стажер, то, естественно, доступ ей открыт в любое время дня и ночи. И, кроме того, что совершенно незаметная охрана будет знать ее в лицо, на нее настроят и «привратника».

2005 год,

Санкт-Петербург.

— Шляпа! — воскликнул Казарский, едва завидев Рэкки. — Старая шляпа!

Конечно, Рэкки был «свой парень», но чтобы вот так обращаться к нему, к начальнику, да еще и при посторонних. Честное слово, или обстоятельства были совсем уж крайними, или он сошел с ума. Марина еще в машине именно это и заподозрила.

— Что? — Рэкки с неудовольствием уставился на главу филиала. — Стажер не выдержала твоих проверок?

Некрополь. Некро-полис. Иначе говоря — город мертвых. Или — мертвый город.

Есть такое место к северу от Петербурга, которое именно так и можно назвать — некрополис. И если б он был один — так ведь нет! Ведь есть и еще такие города — огромные куски земли, где никто ничего не сеет. Хотя, как сказать… Здесь — своя посевная, которую устраивают круглый год старость, неурядицы нынешнего времени, болезни, а в последнее время — все чаще и чаще — насильственная смерть.

Кладбище и в самом деле было городом мертвых — совсем непохожим на небольшие деревенские погосты или на кладбища в черте города. Там могилы теснились, плиты едва не наползали одна на другую, а уж если ставились оградки, то так, что человек мог протиснуться между ними разве только боком. Да еще — и это непременно — на тех кладбищах росли деревья, укрывая тенью могилы.

Здесь было все иначе. Если городские кладбища гармонировали с историческим центром, то Ковалевка полностью принадлежала миру типовых однообразных домов.

Кладбище возникло где-то четверть века назад. Были даже времена — в самом начале перестройки, — когда «особо идейное» начальство запрещало ставить кресты над могилами, зато потом отстроили даже небольшую церковь. И каждый день здесь появлялись все новые и новые могилы. А над прежними возникали памятники — иногда скромные, порой — аляповато-безвкусные, роскошные, стоившие, пожалуй, цену очень хорошей квартиры для живых людей.

«Наш самолет совершил посадку…» Сообщение для пассажиров передавалось на русском и на английском. Точнее, сперва на английском, а уж затем — на русском. Что и неудивительно, поскольку принадлежал самолет британской компании и прибыл он из Лондона.

Пассажиры, как всегда, слегка оживились, отстегнули ремни, кто-то смотрел в иллюминатор — на посадочную полосу, по бокам которой стояло множество самолетов, и российских, и зарубежных.

Симпатичная и очень скромно одетая темноволосая девушка тоже прильнула к иллюминатору. Подумать только — еще полгода назад она страшно хотела отправиться на практику в любую страну. Просто потому, что нигде еще не была. Правда, в первый раз ей пришлось побывать в Британии поневоле, но это — совершенно особый случай…

Марина (так звали пассажирку) подавила вздох. Слишком резко в тот момент на нее обрушилось все произошедшее, и, наверное, это было правильно — отправить ее на пару месяцев подальше от города, от привычной компании… от переживаний. Под руководством этой странной леди Ховарт можно быстро отучиться от всех переживаний. И не дай небо сделаться врагом для ее нынешней временной начальницы — уж лучше сразу в море со скалы!

Впрочем, когда начальство позвонило и заявило: «А знаешь, Марина, надо бы тебе от Британии отдохнуть», — леди Ховарт не стала возражать. Да и вообще, кажется, практиканткой из России она была вполне довольна — насколько можно понять по этой даме, всегда одетой в строгий деловой костюм.

Смена заканчивалась, и кассирша в суточнике уже готовилась идти домой, сдав кассу своей подруге, которой предстояло сидеть здесь всю ночь. Народу было не слишком много, к тому же, лица оказывались знакомыми и привычными — эти люди появлялись здесь едва ли не каждый день.

За полгода, что она здесь работала, можно было изучить не только покупателей, но и запросы каждого из них. К примеру, тот парень в темном свитере (сейчас он был вторым) наверняка взял банку кофе. Он всегда берет кофе и несколько пачек сигарет. А приходит часто, и всегда один. Неужели он один и выпивает весь этот кофе?

А вот у той пожилой женщины — полная корзинка. И печенье, и крабовые палочки, и даже пара бутылок пива — а наверняка ведь сама не пьет. Не похоже, чтобы она вообще пила.

Но это — без разницы. А вот то, что у этой бабушки никогда не бывает мелких денег — гораздо хуже.

Кассирша уже успела сдать выручку, и теперь требовала с каждого: «Мелочь, готовьте мелочь!»

Как правило, люди вроде Изабеллы предпочитают не бывать там, где много людей. Многолюдные гуляния вроде пивного фестиваля, шумные толпы в день города — уж точно не для них. Да и в «час пик» в метро они не любят соваться. Как там заповедал классик? «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя»? Правильно сказано! А отсюда вывод: хочешь быть свободным от общества — не живи в обществе. А Изабелле давно уже хотелось быть свободной от общества.

Вот только сделать это было невозможно. И собственными правилами приходилось пренебрегать. Особенно сейчас, когда она, наконец-то, решилась покончить с нечистью, которая питалась именно толпой. Эмоции людей толпы были необходимы

твари,

как воздух или еда. Вот именно, людей толпы. Тех самых, для которых в разные эпохи придумано очень много названий. Как правило, очень добрых. Например, «чернь». Или же — «быдло».

«Быдло!» — с отвращением прошептала Изабелла, словно бы сплевывая это слово. Среди тех, кто гнался за счастьем и находил собственную смерть, других и не попадалось, да и быть не могло. Только быдло, которое уверили, что оно вытянет счастливый билет. Просто так, «на халяву», как принято говорить в этой стране, ныне избранной полем деятельности для нечисти. Быдло легко становилось

меченым

. И умирало, так и не сознавая, что, собственно, приключилось. Ну, или же

меченый

умирал после встречи с Изабеллой — тем более, не понимая ничего, но, по крайней мере, почти безболезненно.

Для поиска

меченых

Изабелле и приходилось поступаться собственными правилами. Пожалуй, будь ее воля, она села бы в электричку и уехала бы куда-нибудь в Павловск — подальше от Петербурга с его шумом и толпами на Невском, от людного метро и толчеи в универмагах. Пожалуй, она уезжала бы туда рано утром, а возвращалась бы в город поздно вечером, весь день гуляя по старинному парку. …Но в это время

тварь

из далекого города в Европе будет вытягивать энергию и жизнь из очередных жертв. И этому пиршеству Изабелла должна помешать. Иначе и прогулка по безлюдным аллеям парка, и одиночество будут ей не в радость.

Неважно, что жертвами становятся искатели «счастливого билета», люди толпы, «чернь». Во-первых, и в толпе изредка попадаются люди — ведь не все жертвы

— Нам известно, что нам ничего не известно, — Рэкки оставалось лишь развести руками и процитировать Хайяма, когда выяснилось, что стало со вторым зомби. Точнее, самого зомби так и не обнаружилось — зато разрытая не слишком глубокая могила была в наличии. Обыск в квартире покойного (он жил один, поэтому квартира сейчас пустовала, хотя на нее готовились предъявить права какие-то из дальних родственников), принес единственный результат: анкету с вырезанным купоном — почти что двойник той анкеты, что обнаружилась в вещах умершей биологички.

— Зомби исчезли, где они обретаются — неизвестно никому, чего следует ждать — неведомо… — Продолжал Рэкки свою пессимистичную речь. Но на занудство или панику это похоже не было — сейчас шеф «Утгарда» был собранным, как никогда. — Задачку нам подкинули.

— Не скажи, что так уж ничего, — Корвин покачал головой. — Анкетки, контракты… Похоже на след, да и ты сам говорил, что мертвячиной тянет…

— Говорил, конечно. Только ты же отлично знаешь: зомби создаются не просто так. Обязательно нужна какая-то цель. Они выполняют волю создателя, а потом рассыпаются в прах. А здесь что мы видим? Больше похоже на результат хорошего проклятия, я бы это не стал сбрасывать со счетов. А анкетка — возможно, попытка сбить со следа.

— Выходит, их создатель знает о нас? Тогда сослуживцы этой Лидии Максимовны отпадают…