Честно говоря, я всегда удивляюсь и радуюсь, узнав, что мои нехитрые истории, изданные смелыми издателями, вызывают интерес. А кто-то даже перечитывает их.
Четыре книги – «Песня длиной в жизнь», «Хлеб-с-солью-и-пылью», «В городе Белой Вороны» и «Бочка счастья» были награждены вашим вниманием.
И мне говорят: «Пиши. Пиши еще».
Возвращение
«Если хочешь идти вперед, сперва научись возвращаться!» Эти слова писателя Лоренса Даррелла вызывают естественный вопрос: а кто же не хочет двигаться вперед?! Я, например, хочу.
А иначе как бы появлялись мои истории… Без воспоминаний? Без прежнего опыта?! Никак. Вот и возвращаешься. И в памяти твоей всплывает то, что тебе особенно дорого.
А для меня – это рождение первой в моей жизни книги. «Песня длиной в жизнь». Книга про НАС. Про нас с Ним. Моим партнером, другом, мужем. Короче, с моим Узбеком. Про нашу с ним непростую и очень необычную судьбу.
Книга эта прошла путь от отдельных разрозненных записочек, когда я еще не задумывала никакой книги, до (спустя долгое время) самой рукописи. В длительных гастролях, в неуютных гостиницах, в поездах и на стоянках, в долгих ожиданиях опаздывающих самолетов в аэропортах… просто записывались какие-то впечатления… от скуки. И когда уже она появилась, эта рукопись, надо было, чтоб кто-нибудь дал оценку моему первому писательскому опыту.
Выбор пал не на кого-нибудь, а на известного писателя Аркадия Вайнера.
Бумажные кружева
Что дальше?
А что дальше?
Извечный вопрос. Задаешь его себе каждый раз, как после очередного юбилейного концерта. Долго готовишься, нервничаешь… А вот уже все и прошло. И все уже позади. Прошел концерт, и с ним ушло что-то очень важное. Долго и медленно от всего отходишь.
Так и с книгой. Писала… правила… перечитывала… добавляла… убирала… сомневалась. Закончила. Отдала в издательство… И вот он – этот извечный вопрос: а что дальше? Да еще всякие сомнения в голову лезут: а надо ли вообще писать еще? И противное – кому это может быть вообще интересно?!
Действительно. Кому?
Тем, кто, как и мы, родились в прошлом веке? Может быть. Может, и интересно. Потому что – знакомо. А знакомое лучше воспринимается. Как знакомые песни. Их ждут. Им народ радуется, будто старого знакомого встретил. Конечно, если он, этот знакомый, ему нравился.
Мои университеты
Опыт жизни своей писатель Максим Горький называл «мои университеты». А в моем случае, если не считать действительно моего родного Московского государственного, то в разные периоды жизни «моими университетами» был опыт общения с моими, а потом и с нашими домработницами. Это была высшая школа общения с особой частью народа, которая на протяжении многих лет стала нашим спутником по жизни.
Эта школа и стала «моими университетами».
Домработницы у нас были всегда. Или почти всегда. В зависимости от возможности. Материальной. И чем меньше были наши возможности, тем бедней и с большими проблемами были наши помощницы.
Кто-то назвал домработницу «домраба». И напрасно. Еще неизвестно, кто у кого в рабстве. Лишь по крайней необходимости приходилось жить под одной крышей с посторонним человеком, впускать в свой дом, а то и в свою душу чужие характеры и проблемы. Но из общения с этими «пришельцами» мы узнавали много нового. О жизни провинциальной, о судьбах конкретных людей… И естественно, жизненный опыт наш расширялся. Прямо не выходя из дому.
В услужение в чужой дом шли просто от необходимости выжить. Работы нет. Жить не на что. Вот и идешь в прислуги. Жизнь их, как в зеркале, отражала состояние самого общества того времени. И в то же время – положение в этом обществе тех, к кому эти люди приходили служить.
Первый импресарио
В московской концертной организации, которая тогда, во времена СССР, называлась Мосэстрадой, было много редакторов и много администраторов. Редакторы подбирали артистов для концертов. Отвечали за репертуар… Администратор же общался непосредственно с заказчиком концерта, обеспечивал явку участников, заполнял рапортички с репертуаром. И чаще всего он «пользовался» теми артистами, которых давал редактор.
Но были и исключения, когда администраторы работали с артистами напрямую. Наиболее известных и «свободных» в этом смысле было двое. Сейчас их по праву назвали бы продюсерами. Или импресарио.
Это были Павел Леонидов и Михаил Дорн. У каждого из них были «свои» артисты. Конечно, тандем артист – администратор прежде всего совершался с согласия самого артиста.
Павел Леонидов работал с Людмилой Зыкиной, Владимиром Высоцким, Иосифом Кобзоном, Майей Кристалинской.
Михаил Дорн занимался Тамарой Миансаровой, Валерием Ободзинским, группой «Четыре Ю»… А позднее – и нами: Аллой Иошпе и Стаханом Рахимовым.
Бумажные кружева
Дом этот был такой старый, что у него даже не было сил скрипеть. Вот какой старый был дом.
Он стоял в нашем проходном дворе, который одним своим боком выходил на Малую Бронную, другим – на Большую. И устроился дом в углу двора так, чтоб никому не мешать. И не мешал.
Дом был деревянный, двухэтажный. Но на деле первого этажа у него и не было. Вернее, он был, но весь первый занимала только одна большая лестница, которая вела на второй этаж, где и жили люди. Всего две квартиры там было.
В одной из них и жила маленькая девочка моего возраста, с которой мы дружили. Дружили ровно до того времени, пока ее семья не покинула этот «раритет».
Мы с подружкой часто прятались от наших дворовых ребят здесь, на этих лестницах. Это был наш тайный дом. Здесь нам было не скучно. Наоборот. Мы с Люсей поверяли друг другу такие секреты, которые было б трудно доверить яркому свету. А тут… в полумраке, на старой деревянной лестнице, можно было говорить обо всем. Даже о мечтах. Правда, шепотом. Хотя старый дом нас никогда б не выдал.
