В последнее время мне очень хочется обзавестись оружием.

Честно-честно. Скажете, для городской двадцатипятилетней девицы желание заиметь оружие — странная заумь? Дурацкая прихоть? А вот фиг вам. Для интроверта, который каждый день видит пугающие странности, это желание закономерно. Сначала-то всё было более спокойно… Впрочем, вру. Сначала я перепугалась до потемнения в глазах. Видеть то, что видела, — это не для слабонервных. Но постепенно привыкла, хотя вздрагивала часто, тут же изображая такое лишнее движение — чаще, будто суматошно оглядываясь, чтобы «те» не поняли: их видят. Во всяком случае, со временем я убедилась, что, кроме меня, больше никто не видит этого… кошмара. А ещё убедилась, что я не шизофреник и все эти дела мне не мерещатся.

Меня зовут Лида. Работаю в скучнейшем цокольном магазинчике, торгующем пряжей, среди множества других магазинчиков в этом доме, больше похожих на дореволюционные лавки. Основное отличие моего: его угловое помещение отдельное, а не часть стены, делённой на тесные прилавки, как в соседнем подвальном лабиринте. Продавщицей и главной здесь племянница хозяйки целой сети таких магазинчиков с пряжей и обоями. Зовут Аделией. Красиво, звучно. Правда, совсем не созвучно внешности — она невысокая блондинистая толстушка со всегда безмятежным пухлым лицом, в щеках которого глазки утонули до блестящих щёлочек. Возможно, я описываю её по контрасту с собой. Я-то худая, как щепка. Как говорится, никаких округлостей ни сзади, ни спереди. Да и внешность у меня непримечательная: одного взгляда точно не хватит, чтобы меня запомнить. Тусклая, даже невзрачная брюнетка… А Аделия… Мало того, что довольно симпатичная девица, так ещё и, к моей зависти, общительная.

Но в магазине Аделия главная только по блату. Продавец из неё… Она ничего не запоминает и ничего, соответственно, не знает: ни названия пряжи, ни её состава, ни того, сколько и какой пряжи надо для той или иной вещи. Хотя журналов перед носом — куча. Меня потому и взяли в пару к ней, помощницей на деньги, которых еле хватает на квартплату, что я-то, в отличие от Аделии, помню о товаре всё и с ходу могу назвать всё, что интересует покупателя.

В общем-то, мне повезло, честно говоря. Я оказалась в магазине в нужный момент — когда Аделия мекала и бекала, пытаясь объяснить крупногабаритной тётеньке, чем отличается мохер с пятьюдесятью процентами акрила от такого же, но с тридцатью. Вязать мне часто приходилось. Так что вступила в беседу, и тётенька ушла довольная и с сумкой пряжи, а Аделия предложила мне подработку. Она легко уговорила свою тётку-бизнесменшу пристроить меня в магазинчике на подхвате. Та пришла, провела со мной настоящее собеседование и осталась довольной.

Дверь в магазин распахнулась, а брат как обалдел, так в себя и не пришёл до сих пор. Пришлось изображать мегеру, готовую убить мальчишку за то, что он неправильно разложил мотки пряжи. Выкрикнув ещё пару фраз, обращённых к нему, потом я, словно по инерции, рявкнула на вошедших телохранителей (вот уж кого узнала сразу):

— Чего вам?! Мы ещё не открылись!

Один даже попятился от неожиданности, а второй недовольно оглядел помещение и кивнул первому:

— Пошли! Нам тут делать нечего!

— Ходят тут разные, а потом нитки пропадают! — вдохновенно от плеснувшего в кровь адреналина завопила я им вслед, стараясь загородить от «телохранителей» Димку, который просто оцепенел, таращась на «гиен».