В последнее время у Юлия было очень странное состояние какой-то непонятной ему самому раздвоенности, и он ничего не мог с этим поделать. Юлий словно разделился на две половинки, и каждая из них хотела своего, причем желания эти были противоположные и друг друга исключающие, так что добиться внутренней гармонии было решительно невозможно.

Юлий даже подумал, что он начинает сходить с ума, и несказанно этому факту обрадовался. Сумасшедшего никто не стал бы держать в пилотах, а потому, как только полковник Ройс узнал бы о его болезни, Юлия бы комиссовали.

Юлию было плевать, если бы его вышибли из армии со столь неутешительным диагнозом, который поставил бы крест на продолжении гражданской карьеры. Юлий не задумывался о дальнем будущем. Он даже о ближайшем будущем не особо задумывался. Он вообще не мог долго думать о чем-нибудь, кроме двух его противоречивых желаний.

Одна половина Юлия категорически не желала умирать. Умирать или быть убитой, что в принципе одно и то же. Но весь мир сплотился, чтобы свести Юлия в могилу. Смерть подстерегала его за каждым углом и не давала спокойно и шагу ступить. Смерть ждала его в боевых вылетах, смерть пряталась на базе, выжидая момент, чтобы наброситься на него из темноты.

Вторая половина Юлия мечтала о суициде. Причем не о каком-то абстрактном мужественном суициде, о возможности бросить свое боевое судно вниз и разбиться о поверхность или погибнуть в героическом таране… Нет. Ему хотелось тупо застрелиться.

Полковник Ройс был высоким, смуглым и крепким человеком и всегда казался Юлию вырезанным из цельного куска дуба. Ему было лет шестьдесят, и на его военной карьере можно было смело поставить крест. Генеральские погоны ему явно не светили – мешало плебейское происхождение и полное отсутствие тактического таланта.

Полковник тоже понимал, что он достиг своего потолка, но не оставлял надежды продвинуться и с подчиненными вел себя как родной отец. Ему казалось, что именно так должен вести себя настоящий боевой генерал.

Юлия он все время называл сынком. Юлия это раздражало, но, поскольку полковник Ройс командовал всей базой, жаловаться на него было некому и приходилось терпеть.

К полковнику Юлия привели утром все те же недружелюбные типы из MP.

Полковник был хмур, неулыбчив, глушил черный кофе и курил сигару.

– Он назвал меня эгоистичным, самовлюбленным аристократичным ублюдком с Нарциссовым комплексом, трясущимся за свою шкуру и морочащим всем голову, – пожаловался Юлий. – Поднимаю на пять и меняю две карты.

– Но ты такой и есть, – сказал Клозе. – Поддерживаю и поднимаю еще на пять.

– Я – пас, – сказал Карсон.

– Я тоже, – сказал Дэрринджер.

– А я еще поиграю, – сказал Малышев.

Утром Юлия вызвал к себе контрразведчик.

Майор Дэвис воспринимал свое назначение на базу 348-М как ссылку. Поскольку ему не удавалось забавляться в боевых вылетах, пилоты и механики сторонились его, а общаться с рядовым составом он считал ниже своего достоинства. Майору Дэвису было куда скучнее остальных, и он развлекался, подозревая окружающих во всех смертных грехах, особенно если таковые грехи карались расстрелом.

Впечатление о его работе немного смазывалось тем фактом, что на базе за весь период его службы так никто и не был расстрелян, но майор Дэвис не терял надежды и старался вовсю.

Когда Юлий вошел в кабинет майора, на большом дисплее контрразведчика красовалось его личное дело с фотографиями и отрывками из официальной хроники. Юлий ненавидел свое досье. На его взгляд, для двадцати пяти капитанских лет оно было неприлично объемным.

Юлий со всем возможным комфортом попытался устроиться в неудобном кресле для посетителей и вперил в майора взгляд своих невинных глаз.

Через два дня пятнадцать пилотов, в том числе и Юлий, были вызваны в тактический отдел для инструктажа перед боевым заданием. Инструктаж проводил подполковник Финли, глава разведсектора.

Финли было лет сорок, и он был похож на какого-то актера из голографического сериала, но Юлий не помнил, на какого именно. Те же загар, ежик седых волос и пронзительный взгляд серых глаз. Финли, видимо, знал об этом сходстве, поэтому носил тросточку, как и тот актер, и очки без диоптрий. В век совершенства медицинских технологий это выглядело не просто старомодно, но и смешно. Тем более в армии, представители которой должны являть собой воплощение телесной безукоризненности.

Еще Финли был очень смелым человеком, а на взгляд Юлия это являлось большим недостатком для разведчика.

Идеальный разведчик, опять же в представлении Юлия, должен быть законченным трусом и перестраховщиком. Он должен десять тысяч раз проверить и сопоставить полученные им сведения, прежде чем отправить людей в бой, который вполне может для кого-то из них стать последним.

Но Финли был не из таких. Он был отчаянный смельчак, каким может быть только человек, твердо знающий, что его боевой пост находится в тылу, и не утруждал себя длительным анализом ситуации. Он обожал «разведку боем» и на памяти Юлия трижды отправлял людей бомбить вражеские объекты, называя такие полеты «легкими прогулками» и не удосужившись проверить наличие вокруг объектов противовоздушной обороны. На одной из таких «легких прогулок» Юлий потерял восьмерых своих коллег и вернулся на базу на искалеченном истребителе, состоящем исключительно из пробоин, сквозных дыр и очагов возгорания. Для него до сих пор оставалось загадкой, каким чудом эти жалкие останки сумели принести его обратно на базу.

Юлий лежал на пляже, и теплое тропическое солнце ласкало его своими лучами. Глаза Юлия были закрыты под темными очками, он просто лежал и слушал доносящийся до него плеск воды и гомон отдыхающих.

Юлию было хорошо по нескольким причинам.

Ему было тепло, и он мог валяться на пляже без одежды.

Война и негостеприимная заболоченная Сахара временно оказались от него очень далеко, и перспектива вернуться к боевым действиям в ближайшем будущем ему не светила.

Ему дали майора, и он ждал нового назначения. И совсем не факт, что это новое назначение снова приведет его на Сахару.

Катастрофа произошла в полночь.

Катастрофу звали Изабеллой, но тогда Юлий и Клозе этого еще не знали.

По настоянию Клозе они отправились в бар, куда обычно пилоты не захаживали. Клозе мотивировал это решение тем, что в баре превосходная живая музыка. Клозе любил строить из себя эстета и делал вид, что разбирается в джазе.

Юлий в джазе не разбирался и не мог отличить госпел от спиричуэла и тромбон от саксофона. Его раздражала тяга подданных Империи к замшелым культурным ценностям, мода на которые держалась последние двести лет. Он не любил «Биттлз», принципиально не читал Хемингуэя и Дюма, не смотрел смешные двухмерные фильмы из местечка под названием Голливуд в захудалой американской провинции и не умилялся при взгляде на картины Репина, Шагала и Васнецова.

Юлий заказал в номер ящик коньяка, забаррикадировал дверь тяжелым диваном, закрыл окна, выключил все средства связи, набрал в ванну воду, поставил рядом коньяк, пепельницу и зажигалку, залез в ванну прямо в одежде и начал пить.

Потом ему стало неудобно лежать в одежде, он стянул с себя рубашку и брюки и продолжил пить.

Потом он немного поспал, проснулся, освежил воду, сделав ее погорячее, и снова продолжил пить.

Юлий умел грамотно обращаться с алкоголем и мог неделями ходить в состоянии легкой эйфории при минимальном потреблении горючей жидкости. Но сейчас ему было не до того. Ему хотелось надраться до беспамятства и раствориться в этой горячей воде.

Впервые в жизни его отвергли. Отвергли, не объяснив причин, разом, внезапно и вдруг.

Клозе теперь не отступал от него ни на шаг. Боялся повторения попытки Юлия утопиться в воде и коньяке одновременно.

Клозе был настолько впечатлен дальним родством Юлия с правящей фамилией, что стал считать себя ответственным за столь благородную кровь. Юлий надеялся, что у него это быстро пройдет.

Когда Юлий был молод, глуп и занимал в пресловутом списке наследования шестьдесят восьмое место, он был очень горд тем фактом, что является не просто дворянином, но стоит на верхней ступени иерархической лестницы. А когда он был ребенком и занимал шестьдесят пятую строчку, он даже мечтал, что когда-нибудь сам займет место верховного главнокомандующего и будет править железной рукой. Сначала он научился считать и понял, что этого никогда не случится, а потом он научился думать и остался весьма доволен тем фактом, что этого не случится никогда.

Ему нравилось быть графом. Мелким графом, младшим сыном своего отца, не имеющим прав на основной титул. Это предоставляло ему возможность пользоваться всеми привилегиями дворянства, но избавляло его от большей части дворянских неудобств. Конечно, главной привилегией дворянина было право умереть за императора, но вот как раз без этого Юлий надеялся обойтись.

Армия для него была обязательным и неприятным препятствием на пути к той праздной и приятной жизни, о которой он мечтал во время учебы в академии.

– Ты обратил внимание на странную тенденцию? – спросил Клозе. – В армии число нормальных людей падает прямо пропорционально росту их званий. Если среди лейтенантов нормальных парней процентов девяносто, то среди капитанов их уже шестьдесят, среди майоров – пятьдесят, среди полковников – двадцать, а среди генералов – вообще считаные единицы. Неужели люди портятся в процессе продвижения по карьерной лестнице? Ты расскажешь мне, как это происходит, когда станешь генералом?

– Сам узнаешь.

– Я никогда не стану генералом.

– Почему?

– Я для этого слишком нормальный.