Смагина Евгения Борисовна родилась в Москве. Окончила классическое отделение филологического факультета МГУ. Работает в Институте востоковедения РАН, занимается переводческой деятельностью и преподаванием. Публиковала стихи в журналах «Новый мир», «Знамя», «Грани» и др.

Покидая Рим

Мы улетаем рано утром, Когда на горизонте плоском Спят города, тысячегранны, Огнем ночей утомлены; И, уходя, обличьем смутным, Отображеньем, отголоском Несем с собой чужие страны, Душистый дым, цветные сны. Они живут неодолимо И ожидают только срока: Отвлечься, замолчать, забыться — И вот в лицо задышит зной, И терракотового Рима Жизнелюбивое барокко Растет, тревожится, клубится, Играет пылью водяной. И там, вокруг себя не глядя, В фонтанной пылевой прохладе, Не слыша медленного звона Соборного, к листу склонясь, Забыв о ремесле и плате, Как бы с самим собой в разладе, Художник с площади Навона Однажды нарисует нас. И мы сойдем с того портрета, Объем и краски обретая, И без труда на их наречье С прохожими заговорим. Нас примет улица крутая, Обнимет каменное лето, Холмы поднимут нас на плечи, И Вечный Рим... душистый дым... * * * Квадраты крыш разбросаны по склонам — Цветною смальтой на холме зеленом. Леса, селенья, пашни и стада Ненастье пузырем облепит бычьим, Предохраняя землю, как обычно, От плесени и Страшного суда; Но Джона Донна бронзовый глагол Уж не смыкает с небесами дол. Январский Понт раскачивает воды, Линялые от стирок непогоды. Пустые ветры веют из степей; Покинутая лира намокает И только сиплым звоном намекает, Что пройдена еще одна ступень И Публия Овидия рука Не тронет струн, расстроенных слегка. Налет времен густеет на сонете, Как прозелень на бронзовой монете. Что время дарит, нам легло на плечи, Но всякому уменью есть предел — Не нам дано заполнить тот пробел, Манящее зиянье в русской речи, И Бродского Иосифа печать Страстям и гневу повелит молчать.

Insomnia

Зачем сидишь до полуночи...

Строка романса.

Не спи до полунбочи, безмолвствуй у окна. Смотри: течет весна по трубам водосточным. Ручьи вдоль тротуаров, прозрачный ток ветров — времен немолчный шорох и переулков кровь. И снова нас поманит в проем дворов и лет московского романа незамкнутый сюжет, цепляясь за края ландшафта в ветхой раме, проулками, дворами, той плотью бытия, где, общность затая, секрет любовный, кровный, по линии неровной проходит жизнь твоя — по линии отрыва листов черновика, где все-то вкось да криво, не впрок, не на века. Туда, где, закрывая всех снов и слов пробел, осмыслит твой удел бессмыслица живая — твоя немая сказка, исток твоих затей, начало и развязка в сетях твоих путей. Не с ней ли входят косо в фонарный светлый конус апрель, дождем пронизанный, и снегопад рябой; ее ли птичий голос звучит меж прутьев голых, где ветви и карнизы живут одной судьбой. Покуда ночь пророчит пути и времена (хоть речь и не ясна и общий смысл неточен) и капля камень точит под козырьком окна — с небес падет весна, не спи до полуночи.

Стекол Ирина Исааковна родилась в Москве, окончила Историко-архивный институт, печаталась в газете “Дом кино”, журналах “Огонек”, “Нева”. В 1991 году эмигрировала, живет в Мюнхене. В “Новом мире” публикуется впервые.

СОБАКА И ЖЕНЩИНА В ПРЕДЛАГАЕМЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ

Моя Анна падка на лесть. Я этим беззастенчиво пользуюсь. Укладывая ее по вечерам, рассыпаюсь в комплиментах:

— Ты моя милая, самая лучшая, любимая, самая любимая в мире...