Оружие он получил вместе с подробной инструкцией. Любая оплошность означала провал тщательно спланированной операции. И потому он слушал и запоминал… Готовящийся на рассвете заговор должен был изменить целые судьбы – и не только его страны, но, возможно, всего Ближнего Востока и даже мира в целом.

Обыкновенный тегеранский парень, он понимал всю значимость возложенной на него миссии в этой непростой политической игре, затеваемой большими политиками. Содрогнувшийся иранский вулкан грохотал с новым бешенством, извергая лаву очередных великих перемен, в огне которой сгорят новые жертвы. И все же, думал он, почему события, меняющие ход мировой истории, должны происходить именно в его, измученной междоусобицами стране? Сколько еще внешних и внутренних конфликтов предстоит пережить этой древней земле, чтобы на ней воцарились мир и порядок? Казалось бы, только вчера в ООН одной из острых тем обсуждения был Азербайджан – яблоко раздора для великих держав, лакомый кусочек, стоивший жизни тысяч невинных людей, и вот уже грядут новые потрясения. Как долго капля нефти в глазах политиков будет стоить дороже крови несчастных простолюдинов?

Ответов на все эти вопросы он не знал. По большому счету, он был всего лишь исполнителем. На его плечи была возложена не менее значительная роль – роль рычага, способного перевернуть мир: стоило лишь нажать на курок пистолета, хитро встроенного неким изобретательным мастером в корпус фотоаппарата.

Возможно, ему придется пожертвовать жизнью; что ж, тогда его имя – имя мученика, шахида – останется в памяти сограждан символом истинной доблести. Его нарекут героем, положившим конец презренной антинародной монаршей династии! Поэты и певцы будут слагать о нем легенды. Великий подвиг простого тегеранского парня увековечат в народной памяти. Его именем иранцы будут нарекать своих детей. Даже, возможно, улицы и площади городов Великой Персии!.. Мысли о посмертной славе уносили его к вершинам.

Приручить хищную свору – вот как шахиншах называл необходимость обуздывать гнев… Ему по сану положено хладнокровно относиться и к щедростям судьбы, и к ее ударам. Но в этот час Мохаммеду Резу было не до этикетов великих правителей – смесь ярости, недоумения, страха, злобы одолевали его! Они бурлили в нем и клокотали. Вырвавшаяся наружу, эта смесь способна была бы принести куда больше вреда, нежели пользы. Шах это знал, и потому медлил с вопросом. Он и так не проронил ни слова все это время – пока смывали кровь с лица, пока обрабатывали рану…

Тяжело и громко дыша, шах откинулся на мягкие подушки дивана, расстегнув верхние пуговицы еще не скинутого с себя мундира. Того самого мундира со следами неудавшегося заговора. Промелькнувшая мимоходом мысль на мгновение утешила его: впоследствии этот мундир выставят в Тегеранском офицерском клубе как символ преданности шаха своей стране и его готовности пролить за нее кровь…

Наконец шах заговорил.

– Жду объяснений, – свирепый его взгляд был устремлен в сторону полковника Мухтадира Икрами.

– Мы найдем виновных, Ваше Величество, – побледневшее лицо Икрами выдавало его тревогу, и не только за свое положение, но и за жизнь.

Хаджи Али Размара знал цену времени. Умея выждать и полагаясь на волю случая, он получил-таки должность премьер-министра. Впрочем, так же «скоропостижно» он мог потерять ее. Подобное уже происходило до него. И будет происходить после. В смутное время ближневосточной сумятицы легко взойти на олимп власти, но намного легче с него слететь, не говоря уже о том, что порой при этом теряется больше, чем заветное кресло премьера, – теряется здоровье, свобода, жизнь.

Но первое, что терял каждый новоявленный премьер-министр Ирана, пытавшийся по-своему сохранять стабильность в стране, так это свое собственное спокойствие. Такова была дорогая плата, а вместе с ней кара за бремя власти. А власть беспощадна к тем, кому она принадлежит.

Бывший командующий вооруженными силами Ирана генерал Размара понимал это как никто лучше. Это был человек железной дисциплины, привитой ему во время учебы во французской военной академии Сен-Сир, основателем которой являлся великий Наполеон Бонапарт. Али Размара относился к той категории личностей, которые в результате обучения в европейских академиях пытались перенять все самое лучшее из культуры других народов, не забывая традиций, истории и обычаев собственного этноса. Он осознавал пагубность политики Реза Пехлеви, который на свой солдафонский манер прививал западноевропейскую культуру патриархально-консервативному народу Персии. Отдать приказ насильно сдирать с женщин чадру прямо на улицах Ирана, оправдывая это европеизацией одежды своих граждан, мог лишь человек с низким уровнем культуры и кругозора.

Размара был политиком не из их числа, но он и не был шахом. Хотя обладал огромными полномочиями. Он пытался играть на противовесах, стараясь снизить влияние англичан, американцев, шурави и иранской религиозной оппозиции путем поощрений, запретов или незначительных уступок. Порой это вызывало удивление, реже одобрительный ропот, чаще – возгласы недовольства, как со стороны радикальных клерикалов, так и англосаксонских хозяев иранской нефти. Много вопросов, на которые было бы любопытно получить не совсем уклончивые ответы.

Молодой плотник Кахлил Тахмасиби находился в главном молитвенном зале тегеранской мечети.

Устланный коврами пол, сводчатые арки, расписанные

айатами

Корана стены мечети, свисающая из-под огромного купола яркая люстра – все гармонично материализовывалось в теорию о краткосрочности человеческого пребывания на земле. Кахлил стоял посреди этой гармонии, философски поглаживал свою густую бороду, и думы его были о вечности, что уносит душу ввысь – по той самой золотой нити, соединяющей люстру с куполом… Никаких излишеств в аскетическом убранстве мечети. Оно и понятно: ничто не должно отвлекать молящегося в стенах Дома Аллаха.

Совершив свой полуденный намаз, Кахлил оглядел стоящих рядом людей, читающих Коран. Царило идиллическое безмолвие, нарушаемое легким шепотом молящихся и чтецов. Делая легкие маячные движения – для лучшего запоминания, чтецы были погружены в священный текст. Во время таких погружений они могли запоминать по нескольку сур, состоящих из множества

айатов

.

Кахлил задержался в мечети не только для заучивания молитв и чтений священных стихов. Он ждал человека, который должен был несколькими незначительными фразами дать отсчет началу главной миссии его жизни. Лавры «мученика» Насера Фахрарая не давали покоя многим из тех, кто хотя бы в мыслях не пытался избавить землю Персии от жадных и подлых кяфиров. Более достойного места в истории своей страны они не находили. Не каждому дано быть сыном солдата-конвоира и стать шахом великой Персии, кто-то должен расчищать дорогу, а кто-то – ходить по ней, утверждая новый порядок справедливости и братства. Главное, чтобы хозяин не был чужаком…

– Мне казалось, что я о вас все знаю. Но в последнее время стал задумываться: а так ли это? Вполне возможно, в вашей биографии есть много чего интересного, что я мог бы упустить. Не хотите сами что-то добавить, Рустам? Мы соперники, но, думаю, все-таки не враги. Могу поклясться, все личное останется в пределах этой машины.

Икрами вел свой «мерседес», подаренный шахом, по ухабистой дороге. Он пригласил Рустама на чай, обещая преподнести небольшой сюрприз. Проигнорировать это приглашение Керими не мог. В свете последних событий каждая мельчайшая крупица информации оценивалась на вес золота. Временами даже закоренелые противники пожинают плоды успешного сотрудничества. Вычислить шаги врага намного легче, чем действия предателя в собственном стане. Поэтому такие встречи, хоть и были редки, все же имели место. Во время таких нечастых встреч каждая из сторон вымывала свои гранулы золота в мутном иле.

Март возвестил о себе началом бурных событий. Прогнозы советского дипломата двухлетней давности относительно новых политических убийств стали сбываться. Список высокопоставленных жертв не остановился на премьер-министре Али Размара. После него был убит министр образования… Не говоря уже о десятках потерь рядовых людей, как на улицах, так и в тюрьмах шаха. Ситуация накалялась и пока не достигла своего пика, как бы нелепо это ни звучало. Март еще только распускал почки…

– Вы не похожи на человека, который пускает слезу, выслушивая грустные истории на вечере воспоминаний, – Рустаму совсем не хотелось выворачиваться наизнанку перед полковником шахской охраны.

– Полноте, Рустам. В этом большом теле, – Икрами стукнул себя кулаком в грудь, – живет ребенок. Большой, наивный и честный ребенок. Многие считают меня грозным псом охраны, но я лишь верный хозяину офицер. А в жизни я не такой страшный и беспощадный. Поэтому вы можете раскрыть ваши маленькие тайны доброму джину-великану. Возможно, это поможет нам лучше понять друг друга.

Телефонный звонок разбудил Керими в половине четвертого утра. Учащенно забилось сердце. Ночные звонки, будь то телефонные или дверные, навевают отнюдь не радужные мысли и воспоминания для советского человека. Рустам не забыл, что находится в Тегеране, но непрекращающаяся трель телефона вернула его на десятилетия назад. В те кошмарные времена, когда в один день сломалась жизнь его семьи, как и судьбы целого поколения тридцатых годов, граждан первой страны социализма, «общества справедливости и благополучия».

За все долгое время работы в диппредставительстве СССР его только дважды вызывали ночью. Это не практиковалось и не приветствовалось, так как приковывало к советским работникам болезненное внимание местных спецслужб. Что же все-таки там стряслось? Неожиданно задрожала рука, потянувшаяся к телефонной трубке.

– Срочно приезжайте, – на другом конце линии был слышен тревожный голос посла Ивана Садчикова.

– Что случилось?

– Наши источники сообщили, что в декабре прошлого года в Вашингтоне состоялась встреча сотрудников МИб с представителями ближневосточного отдела ЦРУ. Обсуждали совместный план по дальнейшему взаимодействию в иранском вопросе.

– Кто именно присутствовал на этой встрече? – спросил Керими, делая карандашом конспирированные записи в блокноте. – Имен не назвали?

– Если это отдел Ближнего Востока и Африки ЦРУ, то, скорее всего, не обошлось без Кермита Рузвельта, главы отдела, а также шефа иранского подразделения Джона Ливита и, вероятно, его заместителя Джеймса Дарлинга.

– А с английской стороны?

Наступило время переходить от слов к делу. Затянувшаяся неразбериха в иранском вопросе стала раздражать не только англичан, но и их заокеанских союзников. Страх окончательной потери Ирана и его попадания в сферу интересов Советского Союза заставил спецслужбы США и Великобритании приступить к решительным действиям по восстановлению своего утерянного влияния в регионе. Вот где понадобились способности и опыт знаменитого востоковеда, архитектора, археолога, в будущем основателя Принстонского общества любителей восточных ковров, а по совместительству тайного агента ЦРУ Дональда Ньютона Уилбера. Возможно, он не пользовался такой же славой и известностью, как легендарный Лоренс Аравийский, но то, что ему было поручено спланировать совместную с англичанами операцию по свержению законного правительства Ирана, говорило о незаурядных способностях этого человека. Разработанный им план свержения станет прообразом будущих цветных революций, мелких переворотов в различных странах разных континентов. Благодаря своим бесчисленным поездкам в города и села Азии и Африки, экспедициям по горам, ущельям, тайным тропам Египта, Афганистана, Индии, Сирии, Персии, Уилбер прекрасно ознакомился с культурой, религией, историей Востока. Он понимал психологию народов, населяющих данный регион. Как опытный востоковед, Уилбер хорошо был осведомлен об их вкусах и страхах, предпочтениях и неприязнях. Он знал их слабые места, как непревзойденный мастер акупунктуры, втыкающий иглы в нужные нервные точки. Уилбер осознавал, как нужно проводить сеансы рефлексотерапии, чтобы излечить больного, при этом поставив его в полную зависимость от лекаря. Прекрасный психолог и разведчик, он сыграет одну из главных ролей в секретной операции «Аякс» по устранению от власти доктора Мосаддыка.

В середине мая Уилбер прибыл в столицу Кипра, чтобы представить окончательный вариант свержения Мохаммеда Мосаддыка своим английским коллегам, которых представлял Норман Дарбишир, агент английской секретной службы в Иране. Они сидели за столиком на балконе частного дома, откуда открывался прекрасный вид на Средиземное море. Чашки с кофе и небольшая ваза с фруктами расположились между записями Уилбера и Дарбишира. Даже не верилось, что в таком райском уголке Земли зарождались основы будущих адских политических игр.

– Мы определились в тактике предстоящей операции, которая, по нашему мнению, должна положить конец правлению Моси, которого вы так ненавидите, – Уилбер глотнул горячий кофе.

– Вы или мы? – спросил Дарбишир.

Аминулла Сафарджиан смотрел на труп молодого мужчины, придушенного охранником офицера французской секретной службы Симона Ортиза. Сафарджиану стало неприятно. Он смотрел на это молодое лицо, на котором запечатлелся миг мучительного ожидания неминуемой гибели. Кровавые ссадины от ремня опоясывали шею убитого. От столь крепкого захвата глухонемого убийцы еще никому не удавалось выбраться. Сафарджиан был далеко не слабым человеком, но ему все же пришлось приложиться платком к лицу, чтобы подавить неприятные рефлексы – он мысленно представил, что это безжизненное тело могло убить его самого.

– Кто этот несчастный, Симон?

– Он следил за вами с самого Парижа, мсье Сафарджиан. В его швейцарском паспорте указано имя Жака Сонля. Мы проверили данные. Паспорт оказался фальшивым. При нем было оружие, и он следовал за вами по пятам – в том же поезде из Парижа в Ниццу, потом в Каннах, Сан-Тропе и на обратном пути. Он регистрировался в тех же отелях, где оставались и вы. Этот тип не упускал вас из виду ни на минуту.

Маршрут Сафарджиана не ограничивался одним городом, чтобы не вызвать подозрений, хотя кому надо, тот знал все, и труп ведущего слежку за Аминуллой тому подтверждение. Обычная двойная игра – помогали всем, кто мог оказаться на коне. Шансы команды Сафарджиана были так же высоки, как и шансы других игроков.

Очень коротко и ясно изложил свою мысль Серж Драгуноф, скрываясь под вымышленным агентурным именем. Рустаму было все понятно в этом лаконичном и весьма прозрачном сообщении. Девочка – это принцесса Ашраф, мальчики – Аминулла Сафарджиан и парочка английских агентов, а несчастный пудель, как бы цинично это ни звучало, был задушенный глухонемым Лулу агент Драгунофа – Жак Сонля.

Шифрограмма Волченкова, адресованная помощнику посла СССР в Тегеране, несла в себе более подробную информацию: