Глеб ждал этот день целый месяц. Четыре недели напряжённой работы без выходных подходили к логическому завершению, которое должно было представлять для него вознаграждение. В чём будет заключаться это вознаграждение, он ещё не решил. В какую форму, в какой образ это вознаграждение обернётся, Глеб думал часто, особенно когда этот выходной день становился всё ближе и ближе. Он представлял себя стоящим на берегу реки с удочкой в руках, в окружении пробуждающегося, покрытого утренней дымкой леса. Иной раз ему представлялось, что он карабкается на горную вершину с фотоаппаратом, чтобы запечатлеть живописные виды, пейзажи и весь окружающий мир в том проявлении свободы, которую он испытывал в данный момент, чувствуя сброшенный груз забот, больших и малых повседневных обязанностей, превративших его жизнь за последний месяц в беспросветную рутину, напоминающую бытовую каторгу.

Иногда вечерами, падая от усталости и лёжа на кровати с отяжелевшими веками, Глеб даже думать боялся об активном отдыхе, которому хотел посвятить свой единственный выходной. В такие моменты, ещё сохраняя способность фантазировать перед тем, как погрузиться в глубокий сон, Глеб мечтал о том, когда он сможет, удобно устроившись в кресле с любимой книгой в руках, потягивая ароматный чай, погрузиться в сладостное одиночество и состояние душевного и физического покоя. И непременно нужно будет отключить телефон, домофон, а также радио и телевизор, чтобы ничего на свете не беспокоило его уединения, его отдыха от всего и от всех.

Глеб хотел вернуться в себя. Ему казалось в последнее время, что он стал терять своё внутренне мироустройство, свою индивидуальность. Рутина превратила его в механическое устройство – в робота, выполняющего ежедневные операции по отлаженной бесперебойной программе. Глебу стало казаться, что эта монотонная программа сталкивает его к деградации, к обезличиванию, к потере самого себя. Он действительно нуждался в отдыхе, как никто другой. Месячник напряжённых дел подходил к завершению – доживал последние часы. Сделанная работа становилась достоянием его личной истории. Впереди завтра, когда он счастливым от свободы будет предоставлен самому себе.

Глеб был семейным человеком, поэтому даже законные выходные дни проходили в хозяйственных заботах, связанных с обустройством дома, ремонтом сломавшегося чего-либо, походом по магазинам с целью закупок провианта на предстоящую неделю. Иногда он оставался нянчиться со своей маленькой трёхлетней дочкой. Исполнение роли няньки Глеб сравнивал с работой грузчика на поточном производстве: в студенческие годы ему доводилось подрабатывать таким образом. Провода это сравнение, обi,им было одно – «не минуты покоя» на протяжении всего дня. Сегодня как раз такой законный выходной, вернее, выходной от службы. Служебная работа плавно переходила в домашнюю. Облегчения от этой комбинации Глеб особо не испытывал, потому что главным отдыхом для себя считал уединение.

Ну, ничего! Оставалось ещё немного потерпеть, и наступит настоящий выходной – выходной от домашних и служебных работ, когда все члены его семьи будут отсутствовать дома. Вот тогда-то и можно будет расслабиться.

День расслабления приближался медленно. Время как назло еле тянулось, испытывая его терпение. Поэтому, чтобы ускорить процесс ожидания, Глеб, оставшись со своей трёхлетней дочкой, принимает решение отправиться за город на дачу к своим родителям. Смена обстановки, чистый лесной воздух, общение с дедушкой и бабушкой должны были разнообразить «культурную программу» для маленькой девочки, а заодно уменьшить нагрузку папы Глеба.

Меркантильный ход Глеба, призванный объединить приятное с полезным, оправдался только наполовину. Новая обстановка заинтересовала, но и насторожила ребёнка: девочка, редко видевшая бабушку и дедушку, не отходила ни на шаг от папы – единственного близкого человека в такой незнакомой обстановке. Даже когда дочка освоилась, не позволяла папе надолго исчезать из поля своего зрения.

Глебу ничего не оставалось, как повиноваться желанию ребёнка. Он то и дело носил дочку на руках; затем возил на спине, изображая слона; то, усадив её себе на шею, скакал по двору, как лошадка. Скачки периодически сменялись запусками бумажных корабликов в дачном бассейне. Достав с чердака старую игрушечную коляску, девочка катала куклу, а её папа должен был сопровождать эту прогулочную церемонию, прохаживаясь из одного конца дачной улицы в другой. Затем опять возобновлялись скачки и запускание корабликов. Самое интересное маленькую гостью на даче ждало вечером. Девочка увязалась за Глебом в баню – вот где можно было вдоволь плескаться водой и не бояться лить её на пол, а потом, сидя верхом на папе, бить его берёзовым веником по спине и заливаться смехом от того, как папа пыхтит, напоминая перегретый паровоз. После бани вечерняя программа продолжилась лазанием по тёплой русской печке, которую натопила бабушка, чтобы ночью в доме было не холодно спать.

Проснувшись с первыми лучами солнца, Глеб поцелуями и поглаживаниями разбудил дочку. Девочка в растерянности сидела на кровати, потирала кулачком глаза и не понимала, зачем её разбудили в такой ранний час и зачем куда-то надо собираться, когда здесь, на даче, так хорошо и удивительно приятно. Глеб торопился: ему нужно было быстро собрать ребёнка, вернуться в город и успеть отвезти дочку в детский сад, тем самым освободить себя на целый день от лишних забот и предаться долгожданному отдыху.

Окончательно проснувшись, девочка начала капризничать, давая понять и папе, и бабушке, и дедушке, что никуда не хочет ехать. Глеб начал нервничать. Не давая опомниться ребёнку, он уверял, что они ещё раз приедут на дачу и так же весело будут здесь проводить время, а сейчас необходимо вернуться в город, нужно ехать домой.

В голове Глеба стали мелькать тревожные мысли, он боялся, что дочка может окончательно раскапризничаться. Уговаривая дочку ехать, он намеренно не произносил слово «садик», заменяя его словом «домой». Зная, как тяжело дочка по утрам собирается в детский садик, Глеб опускал эту тему, не давая ситуации выйти из-под контроля. В его планы входило настроить дочку на поездку домой, а вот там уже, в городе, поставить её перед фактом, что надо идти в садик.

Увещевания и уговоры папы, скрашенные горячими оладьями и утренним чаем бабушки, возымели успокоительный эффект: девочка дала себя умыть, одеть и усадить в машину. Попрощавшись с дедушкой и бабушкой, девочка радостно махала им ручкой из окна папиного автомобиля, осознавая, что очень скоро она приедет к ним ещё раз в гости, возможно, завтра, а может быть, сегодня, – думала девочка, не совсем понимая смысл этих временных категорий и часто путая их между собой.

Всю дорогу девочка оживлённо, с деловитостью, свойственной трёхлетним детям, пересказывала папе о том, как хорошо они играли на даче, ходили в баню, лежали на печи. Девочка периодически замолкала, смотрела задумчиво в окно, а потом, словно возвращаясь мыслями к пережитому, спрашивала отца: