Капитан Краснов поднялся на каменную лысину сопки и осмотрелся… Во все стороны, если не замечать лагеря в распадке и дороги к нему, пейзаж был единообразен, но не удручал: желтый сентябрьский пушок, наброшенный на черные столбики лиственничных стволов, создавал настроение праздничной задумчивости. Нежная хвоя малорослых северных деревьев отработала свой срок и готовилась опасть под первыми ударами мороза. Знание этой краткости природного торжества и вызывало у Краснова грусть, которая, однако, вместе с паутинками "бабьего лета" уносилась последним теплым ветерком в безмятежно безоблачное небо. И парила над суетой мира.

— Страна маленьких палок, — сказал Краснов громко. — Воздух чист, прозрачен и свеж.

Он поправил на правом плече ППШ, висящий вниз стволом, и всмотрелся в распадок. Еще не слышная из-за расстояния, по дороге от лагеря двигалась машина.

— "Старателя" увозят, — сказал Краснов. И усмехнулся странному свойству своей психики: на работе у него никогда не проявлялась эта привычка — разговаривать с собой вслух. — Видно, воздух разный, — он снова усмехнулся, — в лагере и здесь.

Невидимый с дороги, он проследил, как полуторка проследовала по распадку на север. В кузове дрожали пустые бочки из-под горючего, а спиной к кабине на лавке сидели трое — "старатель" и два автоматчика по бокам.

— Просыпайся, автоматчик!

Голос был Светкин. В глаза Краснову бил свет.

— Куда? — Краснов был еще наполовину во сне. — Зачем? Рано еще…

Он сначала узнал керосиновую лампу с отражателем, потом разглядел красивое лицо Светланы, почти без следов усталости.

— Рано? — Она коротко рассмеялась. — Ошибаешься, начальник, уже послеобеда.

Солнце показывало полдень.

От маленького костерка тепло не требовалось — его развели для веселия. По очереди подбрасывали мелкие сухие веточки, обломанные с ближайших деревьев. Светлана одна зябла — с голыми ногами, — оттого сидела ближе всех к огоньку и щепотками сыпала в него сухие желтые хвоинки, которых нагребла под себя целый ворох.

Молчали почти уже час. Почти молчали.

Краснов не представлял, о чем могут думать хозяева этого мира. Сам же он постыдился бы открыть свои мысли, потому что их не было. То есть была всего одна. Она с тупой настойчивостью крутилась на одной ноте, как выщербленная патефонная пластинка: "С той стороны тоннеля мы так бы не сидели… С той стороны тоннеля мы так бы не сидели… С той стороны…" Время от времени он встряхивал головой, чтобы сбить затупившуюся иголку на какую-нибудь другую мысль, но больше мыслей не было. В голове слышалось шипение, затем снова звучало: "С той стороны тоннеля…" Даже редкие, осторожные вопросы хозяев и собственные односложные ответы не мешали чертовой пластинке вертеться.

Вопросы задавал неугомонный Ганс Христиан, остальные молчали.

Только они успели взбежать по каменным ступеням на эстакаду, как послышался отдаленный шипящий свист. Звук нарастал с севера, и скоро по мощному стальному рельсу, проложенному внутри бетонного желоба, примчался ярко окрашенный вагон, отдаленно похожий на те, что Краснов когда-то видел в метро, только более обтекаемый, утепленный и комфортабельный. Был он довольно длинный и кабины машинистов имел с обеих сторон. Колес видно не было. Казалось, вагон не катится, а скользит по рельсу, будто всасывая его в себя через квадратную дыру. Дыра была как рот, единственная фара-прожектор выступала как нос, а окно машиниста напоминало мотоциклетные очки, вырезанные из одного выпуклого стекла.

Дверь сдвинулась, вошли и помчались.

Эстакаду, по которой бесшумно летел вагон, Такэси назвал просто — монорельс. Ганс Христиан сообщил официальное его название, оказавшееся весьма знакомым Краснову и Светлане, — Колымский Путь. Почти так же называлась автодорога в ТОМ мире, откуда они пришли. Но опасная Колымская трасса виляла и тащилась среди сопок, изматывая грузовики и губя шоферов, которые рисковали ехать в одиночку, а эта, прямая и тонкая, как школьная линейка, лежала ребром на сопках, презирая все неудобства и питаясь электричеством от часто расставленных вдоль нее никогда не устающих ветряков. Ветряки, как флюгеры, сами ловили малейший ветерок и внешне медленно махали очень длинными и узкими лопастями.

— Мне кажется, — щебетала Светлана, что по вечерам они улетают в свои гнезда отдыхать. Стая белых ветряков!

В вагоне было пусто, и она не стеснялась своего экзотического вида. Впрочем, экзотичности у них поубавилось, потому что ППШ они спрятали у входа в тоннель и всей воинственности у них только и осталось, что звезда на пряжке, горсть патронов в кармане да разряженный пистолет в сумке Такэси.

Машинально Краснов запел тихонько, глядя в стол:

По курсу вставал Магадан,

Столица Колымского края…

Светлана толкнула его в бок:

— Вась! Эта тетка на меня пялится.