На пятом году царствования Бориса все больше людей в Москве исчезало бесследно. Спускался человек в магазин за молоком и домой уже не возвращался. Сперва подобные происшествия случались преимущественно со старыми людьми, и о них, естественно, никто не сокрушался. Как разъясняло телевидение и прогрессивные газеты, предыдущее поколение все равно плохо вписывалось в демократию, мешало развитию рынка, вечно чего-то требовало, голосовало не так, как надо, хотя обижаться старикам было совершенно не на что. Поголовно все они получали хорошие пенсии (до трехсот тысяч в месяц) и пользовались солидными социальными привилегиями — бесплатный проезд в метро и похороны за казенный счет в красивых целлофановых пакетах. Однако злокачественный коммунистический ген, впитанный с молоком матери, был в них неискореним. По образному замечанию одного из умнейших политиков рыночного фланга, все это поколение можно было сравнить с порослью сорняков, удушающих плодородную ниву всемирной цивилизации. Звучало это особенно убедительно, потому что было сказано женщиной.

Майор Литовцев (Лихоманов, Чулок, Серый) был очень чувствителен на грубость. Когда Тамара Юрьевна Поливанова по телефону послала его куда подальше, он покраснел. Матерщинная женщина — это вообще дурной знак.