Невольные записки

Амстиславский Леонид

В последнее время модными стали истории, описывающие современный российский бизнес, путь изначально скромных завлабов в олигархичьи кресла. Но порой этот путь приводит и на нары. Тем не менее история тюремной России (которая далеко не всегда совпадает с историей России уголовной) волнует россиян почему-то гораздо меньше.

Амстиславский рассказывает во всех подробностях и этапах вхождение в нынешнюю тюремную среду, рассказывает о поразительных в своей абсурдности историях попадания под суд и чудовищных приговорах, возрождающих атмосферу Кафки в стране, где сталинизм (судя по тюрьмам) так никогда и не умирал. После прочтения его записок становится ясно, почему международные общества по правам человека давно уже приравнивают содержание в российских тюрьмах и следственных изоляторах к пытке. Но население России, похоже, исходит из мнения, что вся страна – это одна большая палата номер шесть в колонии строгого режима. И потому спокойно относится к этому наиболее изощренному виду издевательства над человеческим достоинством под названием «камера».

Текст Леонида Амстиславского – поразительный документ, где тюрьма 1990-х увидена изнутри, глазами заключенного. Картины тюремного быта, нравов и морали вызывают в памяти наиболее яркие образцы лагерной прозы и публицистики, от Евгении Гинзбург до Александра Солженицына. Прочтение этой книги стоило бы сделать обязательным уже в школах – по крайней мере, в тех из них, где уже начинают изучать детство пионера Вовы Путина. Может быть, заодно и родители школьников ознакомятся с этим позорящим Россию документом, и хоть у кого-то из них зародится сомнение в пользе жизни в негражданском обществе.

Валерия Новодворская

© Леонид Амстиславский, 2017

© Издательство «Моя Строка», 2017

Часть I. А дальше – «Матросская тишина»

Уважаемый господин редактор!

[Письмо доставлено в редакцию журнала Индекс/Досье]

Мне известно, что Вы нашли время и возможность ознакомиться с частью материалов, предложений и записок, которые мне удалось отсюда передать. Огромное Вам за это спасибо! Не только от меня лично, но и от 116 моих сокамерников, живущих на 46-ти квадратных метрах в СИЗО 48/1. И еще от нескольких тысяч человек (точное число заключенных в этом СИЗО – тайна не только для нас, но даже и для «вертухаев» – контролеров), находящихся здесь.

Словарь тюремных терминов

Аленка

 – мусорное ведро.

Баланда

 – тюремная ежедневная пища. Завтрак: рыбкин суп; обед: первое – кислые щи или борщ, второе – пшенка или сечка; ужин – та же сечка или пшенка. В сутки также выдается полбатона несъедобного хлеба.

Братва

 – наиболее уважаемая категория ЗК.

БУР

 – Барак Усиленного Режима.

Верблюд

 – человек из хоз. блока («хоз. банда»), разносящий дачки по хатам – «X».

Прием и «сборка»

Из ИВС нас отправляют в «Матроску». Идет погрузка в автозак. В каждой из двух клеток, рассчитанных максимум на шестерых, уже забиты человек по 15.

Нас осталось еще восемь. Из-за восьми человек никто не станет гонять автозак еще раз. Конвой начинает утрамбовку. Двоих забили в стакан. (Отдельная клетка на одного человека – особо опасного преступника, в автозаке). Лицом к лицу. Иначе не помещались. Но дверь стакана все равно не закрывается.

Конвой упирается в нее сапогами и доминает. Еще по трое в каждую клетку. Мне не повезло: восьмой – последний. Мною, используя решетку клетки, трамбуют остальных. Упираюсь лицом в чье-то пальто. Стараюсь наклонить голову, чтобы упереться лбом, а не носом. Иначе задохнусь. Конвой наваливается на решетку и навешивает замок.

Минут 10–15 стоим. Конвой что-то утрясает с документами. Кто-то уже стонет: «Командир, поехали – дышать нечем!»… «Выдыхай через жопу», – ржет конвой. Наконец двинулись.

Едем более часа. В нашей клетке 2–3 наркомана. У них ломка. В середине пути у одного из них начинается рвота.

Шмон

Ярко освещенное помещение. Это – единственное помещение в «Матроске» (из тех, которые я видел сам) – по настоящему хорошо освещено. Во всех остальных – серо-голубой полумрак. Площадь – метров 35–40. Посередине, во всю длину – оцинкованный стол, похожий на те, на которых разделывают мясо в столовых. Шмонщиков шесть человек: две женщины и четверо мужчин. Нам велят вывалить из своих баулов и пакетов на стол все наше барахло. Все в одну кучу.

Вываливаем, стараясь все-таки отделить свои шмотки от чужих.

– Пустые баулы – в угол!

– Теперь раздеться всем догола! Трусы, носки – все долой! Озираясь на двух шмонщиц, которые стоят с каменными лицами, не обращая на пас никакого внимания, раздеваемся. Стандартные «приколы» по поводу размера и состояния члена, «разработанности очка» и т. п. У кого-то непроизвольная эрекция. Тут уже реагирует шмонщица. Перегнувшись через стол, резко, наотмашь бьет по члену пластмассовой линейкой.

В противоположной (за столом) стене – незаметная дверь и два окошка-бойницы. Мы, прикрываясь руками, выстраиваемся друг за другом в узком промежутке между столом и стеной, становясь в очередь к той самой, незаметной сначала, двери. Очень тесно, мы вынуждены прижиматься друг к другу. Стоит ли объяснять реакцию? Люди не спали уже более полутора суток. Нервы на пределе. А тут еще кто-то почти упирается тебе в зад. Даже понимая, что это не специально, что твое собственное положение по отношению к впередистоящему точно такое, – остаться «спокойным» невозможно.

Фотографирование

Сразу после «игры на рояле» (то же самое, что «катать пальчики») нашу группу из 10 человек ведут фотографироваться. Сначала на специальном планшете пластмассовыми буквами набираются наши инициалы и год рождения. Фотограф нервничает. Он тоже не спит в эту ночь.

В центре – вращающееся кресло, фиксирующееся в двух положениях – профиль и фас. Сбоку к креслу приварен длинный металлический штырь, на котором фотограф крепит планшет с уже набранными на нем нашими данными.

По очереди занимаем место в кресле. Голова фиксируется, чтобы у всех был одинаковый угол. Уверен, что любой нормальный человек, увидев эту фотографию, будет убежден, что перед ним законченный преступник.

Еще бы: у каждого семи, – десятидневная щетина, лица немытые, волосы нечесаные… Люди, не спавшие около двух суток. Голодные и злые, испуганные и растерянные. Оскорбленные и непонимающие.

Наконец, пройден и этот круг. Мы снова попадаем на сборку. Нам навстречу идет другая партия.