Он полюбил Кению, эту маленькую страну, изумрудный лоскуток плато на обширном континенте Африки. Полюбил любовью, отпущенной ему временем, обстоятельствами, людьми, природой; но это была не любовь к Родине…

Сын Бхарата-Индии, страны тысячелетней культуры, он затуманенным взором посмотрел на полки с деловыми папками, на полированный стол с бумагами и ненавистным ему перекидным календарем — и его потянуло домой, в библиотеку, где он мог погладить корешки восемнадцати томов «Махабхараты», «Рамаяны» и самых любимых книг писателей мира…

Крупная муха жужжала над его головой. Джавар был в плохом настроении, что не соответствовало ни его воспитанию, ни его национальным устоям. Где там! Бизнес, производство, рынок! Сей трехглавый дракон, несмотря на то, что человечество якобы отошло от язычества, заставляет поклоняться себе так, что не жаль лба, а жаль жизни и суеты в ней…

Почему так? И почему этот человек, по имени Джавар, пребывает в плохом настроении? Отвечать на эти вопросы — дело социологов, психологов и философов. Но люди означенных профессий, которых он содержит на свои налоги, никогда в его краткой жизни толком не смогут сделать этого.

Он знал, что как капиталист он — ничтожный человек, и ничтожный человек как капиталист… Ибо здесь, в Найроби, и там, в Бомбее, тысячи людей ночуют на тротуарах.

Голубое небо Бомбея прорезали высокие белые небоскребы, роскошные беломраморные храмы с яркими стягами наверху.

Недалеко от Красного форта, «Ворот Индии», рядом с прямоугольной высокой гостиницей «Тадж-Махал» с фигурными окнами в мусульманском стиле шла веселая, почти что праздничная торговля товарами на передвижных лотках. Эти пестро украшенные лотки с матерчатыми тентами-навесами были установлены на велосипедных колесах. Высокие худые парни катали их в ритме звучания дюжины барабанов, которое разносилось далеко вокруг. Головы этих парней и барабанщиков были повязаны вместо тюрбанов разноцветными хлопчатобумажными ангочхами — своеобразными шарфами размером с полотенце.

Лотки с подвешенными к ним бумажными фонариками, гирляндами цветов и разноцветными лентами из фольги, двигались пестрым прямоугольником. Флейты и ситары разносили чарующие звуки мелодий, барабанная дробь и синкопированный бой основных барабанов «держателей ритма» — все это вместе взятое вовлекало исполнителей и покупателей в радостные движения танца.

В центре этого оживленного, пестрого и движущегося прямоугольника — молодая девушка в цветастой, широкой и длинной, по щиколотку, юбке, босая, в переливающейся на солнце зеркальными блестками курти — кофточке-лифчике, с огромными янтарными серьгами в ушах, с серебряными браслетами на руках. Ее длинная черная и тугая коса с вплетенными в нее белыми розами, извивалась по спине, как змея. Юное овальное лицо озаряли большие искристые глаза. На мраморном лбу красавицы, между бровей, сияла знаменитая красно-коричневая тика — кастовый знак и украшение каждой индийской женщины, фокусируя собой все прекрасные черты ее лица. Девушка пела и танцевала, определяя ритм и смысл всего происходящего. Она была как бы мотором этой миниярмарки, похожей на праздник, ее сердце, ее цвет…

На лотках в изобилии были развешаны блузки, сари, платья, юбки, свитеры… Стопками лежали шали, платки, полотенца, белье. Здесь были недорогие украшения в коробках, деревянные и бронзовые фигурки Кришны, Шивы, резиновые куклы и хвосты бурундучков, которыми бомбейские водители любят украшать свои автомобили, а также всевозможные пряности, которыми так богата Индия.

По широкой улице с одноэтажными домами, утопающими в прохладной зелени садов с деревьями манго, бананов, гуаявы, ашоки и окаймленными рядами финиковых и арековых пальм, легкой пружинистой походкой шла Деваки, напевая незатейливую песенку.

Безоблачное синее небо и солнце как бы благословляли жизнь на земле и все сущее на ней.

Эта улица была знакома Деваки с детства. Здесь она играла со своими сверстниками. Здесь гуляла с матерью. А теперь каждое утро шла по родной улице, чтобы заработать на жизнь танцами и пением.

Сегодняшний день выдался удачным: сборы были хорошие. В ее пестром узелке завязаны аккуратно сложенные тридцать пять рупий. На плече Деваки несла длинный шест-штангу, обернутый цветной бумагой, который обычно применяется для сохранения равновесия танцорами на канатах. Оба конца шеста завершали ярко-желтые набалдашники.

Она шла, поглядывая на проезжающих мимо велосипедистов, на ребятишек, играющих в камешки. Мальчишки здоровались с ней, выкрикивая:

Солнце высоко стояло над островом Бомбей, разливая свой жар по всему Малабарскому побережью. Оно уже начало клониться к острову Солсетт, когда Деваки пришла домой после трехдневного отсутствия.

Отец полулежал на высокой подушке на своем неизменном в последнее время ложе-чарпаи и очень обрадовался ее возвращению.

— Дочка, ты ездила на гастроли в Пуну, да? — спросил он.

Нет, папа, я потом тебе все расскажу.

— Ладно, — сказал отец, — иди, поешь, небось, проголодалась.

Вертолет летел из Тибета в Сринагар. Эту насекомообразную машину Викас именовал сарангой, то есть стрекозой. Вести вертолет было хлопотно: машину то и дело раскачивало порывами ветра.

Викас, молодой и крепкий пенджабец, поглядывал через иллюминатор вниз на проплывающие внизу клубящиеся пеной потоки, глыбы камней, валуны и леса деодаров — гималайских кедров. В глубоких ущельях вертолет раскачивало, его обступали грозные стены и осыпи утесов, угрожая разбить хрупкое человеческое изобретение о скалы.

Через некоторое время Викас, подмигнув помощнику, посадил вертолет в аэропорту у хребта Пир-Панджал в шести милях от Сринагара.

Кашмирская долина расположена между Большими Гималаями и хребром Пир-Панджал. На языке урду «пир» — старшина, в переносном смысле — пустынник, святой, отшельник; «панджал» — горы. Исполинские серебристые ели, высотой до семидесяти метров, стройные, как свечи, стояли здесь в прозрачном воздухе наедине с небосводом.

Викас вылез из кабины и вразвалку направился в диспетчерскую. Заполнив журнал вылета и прилета и сдав соответствующие документы, накладные и счета на груз, он сел в машину и укатил в город.

Великолепный месяц куар — самое чудесное время в Индии, быстро прошел.

Для Ананда и Деваки он был вдвойне чудесным: он был еще и медовым. Но увы, все в мире имеет свое начало и свой конец. Закончилось их свадебное путешествие, заполнившее память животворными и глубокими впечатлениями. И если, по Сократу, знание — это воспоминание души, то впечатления эти, знание это реализуются либо при этой жизни, либо в последующих воплощениях.

Ананд, после возвращения из Сринагара в Бомбей, как говорится, с головой ушел в работу.

Раджа представил ему подробнейший отчет о состоянии дел и выдал компьютерный прогноз на будущее.

С дядей Джавахарлалом Ананд часто перезванивался, в основном по производственным делам, решая проблемы сбыта и закупки сырья.

Самолет из Бомбея мягко приземлился в аэропорту Эмбакаси.

Туристы шумно направились к выходу. Было утро, а для туристов это время «сафари» — этим суахилийским словом в Восточной Африке называют любую поездку. Если турист поедет на запад, в глубь горной Кении, он увидит наиболее экономически развитые районы. Изумрудные чайные плантации чередуются здесь с бархатистой зеленью кофейных ферм, огромные животноводческие ранчо — с пестрыми коврами огородов. Мимо них тянутся прекрасные дороги, вдоль которых расположены уютные чистые городки, где африканцы к воскресной заутрене надевают галстук и шляпу.

Джавар и Ананд взяли свои чемоданы и вышли из здания аэропорта, миновав таможенный досмотр. Воздух был прозрачным и синим. Видно было далеко вокруг. Перед зданием аэропорта под огромнейшим баобабом пестрели шумные закусочные.

Дядя и племянник сели в такси, и через полчаса их уже встречал Дараян. За его спиной возвышался с неизменным острым копьем в руке сын Африки — Мумба.

Встреча была шумной. Мумба был чрезвычайно обрадован тем обстоятельством, что сюда, в Найроби, приехал племянник его хозяина.

В Бомбее было свежо, ясно и прохладно. Недавно закончился барсат — сезон дождей. Голубое небо нежилось в теплыни. Несмотря на бесконечные потоки машин, запрудившие улицы, дышать было легко.

Ешода вышла в сад и позвала:

— Кишен!

Малыш, лет четырех в коротких голубых штанишках и белой рубашечке с короткими рукавами, аккуратно подстриженный и причесанный, весело играл с обезьянкой. Пестрый попугай выкрикивал какие-то непонятные слова, сидя на стебле широкого и длинного бананового листа.

— Кишен! — повторила Ешода.

Пуна. Золотой город. Его невозможно забыть. В далеком прошлом здесь побывал русский негоциант Афанасий Никитин и восторженно отозвался о нем. Это столица маратхов. Стоит он на горах и в окружении гор. От Бомбея, от побережья, дорога идет в глубь штата Махараштра пересекая рощи и поля, к городу Пуна, чистому, зеленому, городу чудесной погоды.

Цыганский табор расположился в небольшой живописной долине. Седовласый цыган, старый мудрец, сидел у остывших углей костра. Он поправил сбившуюся набок хлопчатобумажную ангочху, которой была повязана его седая голова, и в это время услышал знакомый и певучий голос.

— Добрый день, дядя Чопра! — поприветствовала его молодая и красивая цыганка.

— О, моя милая плясунья и певунья! Садись рядком, поговорим ладком. Поешь рису. Небось, изголодалась за длинную дорогу!

— Спасибо, дядя Чопра! — весело ответила та, мигнув бархатными ресницами. — Я только что поела.

Здание окружного суда из красного кирпича выглядело неприветливо. У его подъезда в два ряда стояли несколько десятков автомобилей разных марок.

«Мерседес» остановился, шумно шурша толстыми протекторами, и из него вышли Джавар и Деваки. Ананд припарковал машину в крайнем ряду и вышел из нее.

Небольшой зал заседаний, стены которого были облицованы гималайским дубом, был полон. Шум вентиляторов смешивался с возбужденными голосами людей.

— Встать, суд идет! — послышался голос секретаря.

Судья в темной длинной тоге и двое присяжных заняли свои места. Судья стукнул деревянным молотком, объявляя, что заседание суда открыто. Прокурор зачитал заявление Джавахарлала Натха о родительских правах его племянника с супругой на Кишена Саксена. Адвокаты, представляющие интересы обеих сторон, произнесли короткие речи.

На чайных плантациях уже девятый раз за сезон собирали чай. Пестрели ангочхи и разноцветные сари. Глиняные кувшины звонко погружались в прохладную ключевую воду…

«Мерседес» медленно спускался по извилистой горной дороге. Позади, в зеленых садах остался прекрасный город Пуна. Под деревьями стояли каменные изваяния кобр-наг. Вот прошла молодая женщина с блюдцем в руке. Она поставила молоко у норы кобры и пошла прочь. Слева был виден беломраморный храм. У его входа на постаменте под огромной коброй возвышался могучий Баларама, брат Бога Кришны. Рядом — изображение бога Шивы, шею, руки и голову которого обвивали каменные кобры.

— Кобра священна, — сказал Ананд, бросив взгляд на Деваки, — под сенью многоголовой кобры сидел Будда во время проповедей, обратив ее перед этим на путь добра силой своего учения. На кобре, воплотившей в себе идею вечности, покоится в волнах мирового океана бог Вишну — покровитель добра и закона.

— Спасибо, дорогой супруг, за лекцию.

Ананд засмеялся.