Сначала я хотел назвать эту повесть «Когда не везет». Название как название, не хорошее и не дрянь. Но потом я придумал кое-что получше. То есть это мне показалось, что получше, на самом деле было тоже плохо: «Как Земля меня обидела». В поисках более приличных вариантов я шатался по Курортному Сектору, бродил по пустынным в дневное время переходам, спасаясь от духоты в иллюзорных оазисах криогенных «пятачков» и под трубопроводами клубниколы, и наконец мне пришла в голову мысль, что названия, начинающиеся с вопросительных местоимений, исполнены наивной двусмысленности. Тогда я назвал будущую повесть «Земля». Хотя самое верное было бы — «Роняю грустные слова…».

О героях моей повести… ОН поначалу назывался безлико и плоско: Наш Герой. Очень быстро я понял, что все повествование на такой бодряческой ноте не выдержу, и переименовал главного персонажа в Олега. Почему в Олега — черт его знает. Имя это мне никогда особенно не нравилось. Затем в повесть постучалось отчуждающее прозвище Тот: я хотел, чтобы всем была понятна полная несовместность действующего лица и меня самого. Вспомнив, что так же звали одно грозное божество и — попутно — даже целую семью, описанную известным венгерским писателем прошлого века, я испугался и отрекся от новой идеи, а потом вдруг вытащил карманный комп и набрал четыре буквы. На экранчике высветилось слово «Фант» — сокращение от «фантом».

Слово, без сомнения, дурацкое. Своего сына я бы так не назвал…

Героиню наречем Иолантой. Есть тут одна причина, но о ней в конце.

Свою дочь (которая не родится никогда: Неприятность отразилась и на мне) я тоже так не назвал бы…

Начнем с того, что Фант купался на одном из пляжей Орпоса. Вообще-то он купался в Большом Соленом Бассейне, но так уж принято говорить: купался на пляже. Между нами, он специально выбрал место подальше от центра Курортного Сектора — именно такое, где отдыхающие могли бы не только стоять плечом к плечу и тоскливо взирать на воду, но и лежать, и даже немного поворачиваться, стремясь равномерно загореть в оптимально подобранном излучении недосягаемого светосвода.

Фант подплыл к стенке, взобрался на нее и подставил свою не слишком спортивную фигуру узкополосному ультрафиолету. Рядом с ним на стенке сидел, держа в руках голоаппарат и болтая в воде ногами, человек, как звали которого — неизвестно. Вместе с большой семейной группой человек уже успел побарахтаться в лазурной воде, поплавать осторожным брассом, позаливаться беспричинным курортным смехом и съесть такое количество мутаперсиков, какого хватило бы на пуск и выведение в число передовых небольшой косточкоперерабатывающей фармацевтической фабрики. Параллельно он успевал делать памятные снимки, нимало, впрочем, не заботясь о светотени, резкости, глубине экспозиции, когерентности, коэффициенте нагрузки и прочих глупых премудростях общедоступной голографии.

— Вот, к примеру, у меня родственник есть, — ни с того ни с сего начал этот полнокровный человек, почувствовав приближение Фанта и даже не повернув головы. — Не то чтобы больной или там ненормальный, но с припадками. Бывает так, правда?

— Правда, — на всякий случай согласился Фант.

— Бросится, к примеру, на койку и ногами дрыгает. Или еще чего. Так веришь ли, врачи пятнадцать лет бились — ничего поделать не могли. То-ись, в чем причина — не понятно. На Землю списать? — нельзя, очень нужный здесь человек. А потом, одна баба знаешь чо ему посоветовала, родственнику моему?