…Теперь ей оставалось отправиться только в Там-Сям. Нет, не потому, что далёкие воспоминания до сих пор отдавались в голове звоном многопудовых колоколов. Просто ни в одном пункте, даже Кое-Где, у Дарьки не выгорело.

Попутчиками оказались яркая брюнетка и двое темнокожих мужчин, один из которых — натуральный прощелыга в радужном берёте, словно близнец похожий на давно усмирённого смертью Боба Марли, — вовсе не утруждал себя традиционным «здрасьте, разрешите представиться…» Налил полный стакан чёрного рома и так же молча протянул ей. Теперь она уже почти ничему не удивлялась. Взяла, мельком глянула в бессовестные глаза «покойного музыканта» и, резко, как заправский алкаш, выдохнув, вылакала содержимое большими глотками. Потом поморщилась, взяла со столика дольку шоколадки и, не переодевшись, прямо в уличной обуви, ловко забралась на верхнюю полку. А через минуту уже спала.

Разбудила толстая тётка в синем кителе с золотыми аксельбантами, висящими почти до колен. «Проводница, — несмотря на дикое внутреннее состояние, догадалась Дарька. — Мамочки, неужели я снова в поезде?» И мысли побежали. Запрыгали, сволочи!

Зачем? Куда? Почему? От кого?

Дарие всегда нравилось работать на компьютере, но, программиста — в этом она прекрасно отдавала себе отчёт — из неё б не получилось. В привычном, в классическом значении слова.

Нет, те задания, что поручались и предлагались студентам, девушка выполняла безупречно. Более того, подходила к их решению творчески, что профессуре, конечно же, нравилось. Но сделать нечто по-настоящему своё ей никогда не удавалось. Да, её гораздо больше привлекали не оболочки, чем, в сущности, и являются компьютерные программы, а то, как эти оболочки можно использовать. И правда — стоит ли изобретать велосипед, когда гораздо приятнее на этом велосипеде просто катить вперёд, открывая новые горизонты?

Сначала Дарька увлеклась статичной компьютерной графикой. Она с детства неплохо рисовала, поэтому, достаточно быстро освоив нужные программы, девушка отпустила на волю фантазию и начала набрасывать такие картинки, что, размещённые однажды в Интернете, они довольно быстро разбежались по сети, поражая зрителей не только замысловатыми сюжетами, но и мастерством самого художника. Через некоторое время её работы заметил и по достоинству оценил известный музыкальный продюсер, который и сделал Дарие пробный заказ на оформление нового альбома известной рок-группы. Да и результатом остался доволен. Более чем.

Спустя полгода предложения о сотрудничестве сыпались со всех сторон, но теперь сама Дарька вдруг решила, что графика её больше не увлекает. Нет, она продолжала брать заказы, выполняла их в срок и без явной халтуры, но, скорее, чтобы потешить собственное самолюбие и приобрести некую материальную независимость от матери, с внятным успехом доказывая, что и дочь кое на что способна.

Новым пунктиком стала музыка. «Слепив на коленке», как ей тогда казалось, довольно простенькую, но принципиально новую и кое в чём уникальную программу, Дария занялась сочинением мелодий и последующей их аранжировкой. И опять тот же продюсер, что открыл в ней талант серьёзного иллюстратора, оказался во главе отряда страждущих. Оговорив условия, он записал и выпустил небольшим тиражом её первый диск. И снова Фортуна не выпустила Дарькину руку. Дебютный альбом «электронщицы» доиздавался раз десять и раскупался с такой скоростью, что — не прошло и трёх месяцев — серьёзно пригрозил конкурентам выбить их с вершин чартов.

В Там-Сям так же, как и в других пунктах, в которых она побывала за последнее время, никто о чёртовом адресе слыхом не слыхивал.

Случается, что врут топографические карты и ошибаются карты гадальные, всезнающий Интернет тоже не всегда располагает достоверной информацией, но кто-нибудь из местных старожилов обязательно вспомнит давно переименованную улицу или разрушенный дом, который живёт лишь в потерявших яркость воспоминаниях. Адреса «Tiki, 2» здесь не знали.

И как только Дарька убедилась в этом окончательно, вера её пошатнулась.

Ещё бы! Москва, а потом Манчестер и Мумбаи, Париж и Нью-Йорк, Стокгольм и Вена, Коломбо и Лондон, Петербург… и даже жестокий Кое-Где, а теперь вот и невообразимый Там-Сям ответили одинаково: «НЕТ. ЭТОТ ОБЪЕКТ НАМ НЕ ИЗВЕСТЕН».

Решили совместить полезное с приятным. Полезное для Дарии и приятное для Эрно.

«Юнайтед» вечером принимал у себя «Арсенал», и молодой человек, будучи ярым болельщиком последнего, даже обрадовался, узнав, что подруга собирается в Манчестер.

Дарька даже к стадиону его не повезла — настолько вымотала дорога. Высадила возле шумной толпы лондонских фанатов, которые шли в нужную сторону, сама же, крутанув пятака, покатила в сторону клуба, в котором и должна была пройти встреча. Слава Богу, тот находился недалеко. Иначе сошла б с ума, продираясь сквозь нескончаемые красно-белые стада, гремящие трещотками и вопящие кричалками.

Ей повезло. На парковке перед заведением было пусто, если не считать антикварного чёрного «мерседеса» с левым рулём. Его машина? Поставив свой крошечный «мини» на соседнее место справа, Дария глянула в зеркальце, поправила макияж и, подхватив сумочку, вышла из машины. Открыв багажник, достала упакованную Фергюсовой секретаршей посылку.

В небольшом уютном зальчике джаз-клуба за стойкой сидел всего один посетитель. Бармена тоже не наблюдалось. Даже на горизонте. Футбол!

В маленькой каменной будке возле самых ворот сидел, ссутулившись, худощавый человек неопределённого возраста. Одет был просто, если не сказать плохо. Рваная стёганая телогрейка на голое тело, лоснящиеся на бёдрах брюки, пыльные валенки. Если б кому-то вздумалось перекрасить густой и снежно-белый ёжик его волос, покрывающий бугристый череп, и чуть разгладить глубокие морщины, прорезавшие бороздами лоб, мужчине можно было бы дать лет тридцать-тридцать пять. Нынче же вряд ли кто рискнул бы сказать, что ему меньше семидесяти.

Чёрные глаза до поры не выражали ни единого чувства, тупо уставившись в одну точку, а именно — на маленькую красную кнопку, мерцающую меткой лазерного прицела на стене возле не застеклённого оконного проёма. Мужчина, видать, крепко задумался, потому что далеко не сразу услышал из-за стены окрик, адресованный непосредственно ему. И только когда гул от мощного удара в окованный металлом створ завибрировал в воздухе и начал быстро разноситься послезвучием грозового грома над Приёмной площадью, привратник словно нехотя вытянул перед собой костлявую десницу и коснулся кончиком длинного и, на удивление, ухоженного ногтя светящейся метки.

Йокарный Бабай, чье щекотливое положение Феририуса раздражало не меньше, чем удручало, последнее время вёл себя не просто вызывающе. Демон всем своим видом выказывал форменное неуважение. На грани презрения.

Да и прапос чуть не каждый день думал о том, в кого он сам превращается. Не без внутреннего содрогания.

Некогда грозный демон-разрушитель, один из ближайших сподвижников самого Владыки Мрака, потом — добрых три тысячи лет — влиятельный серафим, «малая правая рука» Всевышнего, Ферериус нынешний, втихомолку спрашивающий совета своего отражения, вызывал у многих обитателей обеих Сфер лишь насмешки. И прижизненные соболезнования, что ещё неприятней.

Должность Полномочного Разводящего Посла вопреки надеждам не вернула былого влияния, не принесла желаемой свободы. И совсем уж не обеспечила пробивной силой, необходимой для решения серьёзных вопросов. Порой Ферериусу казалось, что наказание за в общем-то невинную шалость — неудачную попытку опреснения мирового океана Земли, — начавшееся в пропановой камере с искусственно растянутым временем, не только не закончилось, но даже ещё толком и не началось.

Демоны-подстрекатели и ангелы-хранители, основные его клиенты, шли со своими проблемами беспрерывным, хоть и не очень бурным потоком. Жалобы их были похожи друг на дружку, как солдаты армии клонов из кадров известного фильма — все без исключения касались профессиональной деятельности. Где-то низший превысил относительную вседозволенность и вышел за рамки должностной инструкцией, где-то крылатый пренебрёг высокой моралью… Такие конфликты решались прапосом на раз. Заявление потерпевшего снабжалось нужной резолюцией, ответчику «ставили на вид» или давали выговор (пару раз одного и того же хранителя от души высекли розгами — заслужил) и возвращали к месту службы.

В произошедшее невозможно было поверить, но факт — вещь упрямая.

Татьяна Власовна Клюжева действительно умерла. Ровно через тринадцать минут, предсказанных Ферериусом. И от разрыва сердца.

Миша, который не раз видел чужую смерть, сейчас, при виде бездыханного тела «Берёзы», ёжился и откровенно чего-то побаивался, ощущая в душе нечто, что, должно быть, некогда испытывали несчастные рабы, которых должны похоронить в одной могиле с усопшим хозяином. Агафонову казалось, что временно невменяемый Клюжев, стоящий теперь на коленях рядом с диваном, на котором до сих пор лежало остывающее тело его супруги, поднимет вдруг голову и метнет в него из глаз парочку убийственных молний.

Но обошлось.

— Михал Михалыч…

Миша посмотрел на часы. Без пяти восемь. Что ж, время ещё есть, а новых мыслей… Сумбур какой-то, честное слово.

Во-первых, дневник репрессированного художника таковым назвать можно было с огромной натяжкой. Ни дат, ни мест, ни реальных имён. Записки о наболевшем? Интересно, слов нет! Но в чём польза?

Во-вторых, цифры. По всему получалось, что бессмысленную на первый взгляд цепочку, которую Агафонов составил из нумерации глав дневника, он видит не впервые. Но когда? Где? Чёрт… Блокнот же!

Миша вытащил из кармана пиджака, висевшего на спинке стула, записную книжку и сравнил выписки. В точку. Те же самые — 3-5-3-7-3-9-3-7-3-5-3. Не Фибоначчи, конечно, но последовательность есть. Что ж, спасибо тебе, Влас Степанович. Шифр твой прост, как крестики-нолики. Так и задумано?

Агафонов взял из папки стопку листов и повернул к себе титулом, на котором размашистым рабоче-крестьянским почерком было нацарапано: «з/к Якушев Влас Степ., Кир. лаг. о/н, Но.-57975; 1/VI-1920 г. — 1/VI-1952 г. Завал. в шахте Но.-4. Пров.: серж. Гулькин В.И.»

Без пяти десять Миша вышел из квартиры и запер за собой дверь не на один замок, а на оба, что делал лишь в исключительных случаях. Когда уезжал больше, чем на два дня.

Будучи человеком самодостаточным и даже самоуверенным, Агафонов не был лишён тщеславия, посему размышления часовой давности не только не возбудили предательских сомнений, но лишь раздразнили аппетит. Неуёмный. Приятно ж попробовать новое блюдо. Ну, если это, конечно, не жаренные на солидоле тараканы.

В конце концов, тотальная поляризация мира — не такая уж бредовая идея. Краски красками, оттенки оттенками, но есть чёрное и есть белое. Есть. А неверие в собственные силы — непозволительная роскошь. Тем более сейчас, когда девчонку надо вытаскивать из её дурацкого состояния. В себя она ушла! Нет, дело не в деньгах, которые заплатит щедрая мамашка за спасение единственного чада. Хотя, если не кривить душой, в них тоже. Но главное в другом. Взялся решать проблему — реши её. Любой ценой. Бросать на ветер обещания — это ж терять авторитет. Не только в чужих глазах, но и в собственных. Плохо. «Чёрное».

Серебристый «ламборгини» нервно подрагивал у подъезда, нашёптывая урчащим, голодным до гонки мотором техногенные сказки московской ночи. Ферериус, оперевшись локтем на крышу, стоял лицом к подъездной двери и докуривал сигару, крохотный огрызок которой мерцал на фоне чёрного неба далёким красным карликом, обволакивая светом и дымом шевелюру продюсера (или кто он там?) в мистический кокон.

— Добрый вечер, — поздоровался Миша. — Едем? Или постоим, подождём падающей звезды?