Книга рассказывает об удивительной природе Чукотки, о том, как хрупки природные связи животного и растительного мира Крайнего Севера, как невосполнимы потери от бездумного, а чаще умышленного вторжения в ее жизнь.
Природа — мать наша, а отношение к родителям у всех народов от века — мерило душевной и гражданственной чистоты. Помнить об этом призывает нас книга.
Хочется верить — его услышат
Территории, расположенные к востоку от Колымо-Индигирского междуречья, принято называть Крайним Северо-Востоком. Именно в этих местах более двадцати лет прожил Николай Балаев. Здесь он работал в геологии рабочим, инспектором Охотскрыбвода, сотрудником газеты «Полярная звезда», заведующим перевалбазой совхоза имени Ленина Шмидтовского района. И как результат его многолетних наблюдений — щемящая сердце книга «Ураган «Homo sapiens». Вначале позволю себе несколько слов об этом удивительном, очень экологически хрупком крае.
Природа его, благодаря близости двух океанов, наделена уникальными чертами. Это лиственничные и смешанные леса равнин и низменностей, горные лиственничные редколесья и редины с зарослями ерников и кедрового стланика в подлеске, зональные арктические и беринговоморские тундры.
С высоты птичьего полета вся эта красота выглядит еще удивительнее: среди редкостойной лиственничной тайги и гарей, покрывающих склоны и шлейфы гор, надпойменных террас и ледниковых морен, едва различимы узкие ленты пойменных лесов. Темно-зеленые пятна кедрового стланика вначале ярко вздымаются по крутым склонам выше редколесий, а потом пропадают в кажущемся безбрежным сиренево-сером пространстве пустынных каменистых тундр.
Горные рельефы, речные долины, разнообразие подстилающих пород, характер расположения вечной мерзлоты, различная степень континентальности климата, особое распределение почв, растительного покрова, многообразие животного мира — все это оказало влияние на формирование экосистем Северо-Востока. Сегодня они существуют и функционируют, как сказали бы ученые, в крайне мозаичной форме.
На описываемой территории есть уникальные ландшафты, которые относятся к разряду реликтовых. Но они имеют крайне ограниченное распространение, а потому представляют интерес прежде всего как памятники природы и как объект научных изысканий и палеогеографических реконструкций.
Рассказы
Дай нам волю
— Ноль восемьдесят шестой, отвечайте, — сказал Диспетчер.
— Слушаю, — отозвался Командир.
— Закончили работу у геологов?
— Да. Топаем домой.
— Тут телеграмма от колхозников, — помолчав, сказал Диспетчер. — Просят санрейс в верховья Пегтымеля, пастух в третьей бригаде заболел. Это от вас недалеко, почти по маршруту.
Кымыне, внучка Окота
В морозном воздухе густо пахло кровью. Окот шел по изрытому снегу, лицо закаменело, глаза в узких щелях век отсвечивали льдом. До Вальки долетал только шелест слов:
— Нырок… Мытлынэн… Конъачгынкен…
— Три… Пять… Девять… — Валька тоже считал. Малахай — в руке, от сбитых в колтун волос валит пар, капли пота висят на бровях, под носом, на небритом подбородке.
Олени лежали вдоль речки в неестественных позах. Один — на брюхе с растопыренными ногами, второй — откинув голову почти к спине, третий — изломанной бесформенной грудой. Вокруг чернели пятна крови. Окот несколько раз наклонялся к одному, особенно крупному, качал головой. На склоне — остатки важенки: клочья шкуры, хребет, рога.
Следы стаи повернули от речки к сопке.
Ищи-свищи
Росомаха покинула тропу, натоптанную на расстоянии двух прыжков вокруг плиты, и осторожно шагнула к человеку. Он не шевельнулся. Высоко поднимая лапы, чтобы не задеть когтями снег, она сделала еще шаг. Прислушалась. Ничто не нарушало молчания и покоя. Росомаха приблизила дрожащий кончик носа к локтю неподвижной фигуры. Да, человек мертв: от него не лучится даже слабое тепло — первый признак жизни любого существа. Бояться нечего. Росомаха зубами дернула рукав телогрейки. Человек медленно завалился на бок. Из его коленей выпала бутылка и брызнула, бесцветная жидкость. Несколько капель попало на лапу. В воздухе пополз отвратительный, перехвативший дыхание запах. Росомаха сморщила нос, задрала голову к спине и длинными прыжками отскочила в сторону. Запах не исчезал. Она запрыгала дальше, тряся головой и фыркая. Наконец снег вычистил лапу, и росомаха остановилась.
С тех пор как под сопкой поселились люди, росомаха редко навещала эту часть владений, превратившуюся в источник самых разнообразных, непонятных и потому пугающих осторожных обитателей тундры, звуков. Однако голод иногда пригонял росомаху к большому ящику на краю поселка, где всегда находилась хоть какая-нибудь пища. А вот сегодня ночью по дороге к ящику встретился человек. Как же подойти к нему, минуя страшный запах? Опуститься по склону вместе с чистыми волнами предутреннего морозного воздуха?
Росомаха короткими прыжками побежала вверх, но в это время в поселке захлопали двери, и среди балков, беспорядочно разбросанных вокруг буровых установок, зазвучали голоса:
— Вася! Васе-ек!
— Ребята, у кого Васька-Дизелист? Запускать пора…
Старик и волки
Трук-трук! Трук-трук! — покряхтывал снег.
Иногда большой пласт оседал с громким вздохом «шру-ух-х», и ноги на короткий миг теряли устойчивость.
Весной нижние слои снега постепенно испаряются. С середины дня до вечера, когда все залито солнцем, ноги проваливаются в пустоты. А утром, когда наст еще крепок, под тяжестью человека оседают целые купола, и изнутри вылетают клубы теплого воздуха. Если в снежном куполе прорезать щель и сунуть туда замерзшие руки, сразу ощутишь, как горяча живая грудь земли.
Трук-трук! — покряхтывал снег. — Трук-трук!
Старый охотник Питычи давно был на пенсии, жил на центральной усадьбе совхоза и работал теперь, пока позволяли силы, заведующим пушной мастерской.
