Он лежал ничком, растянувшись на выступающей воздушной платформе, бледный, расслабленный, без сознания и беспомощный как младенец.

— Спихните его через край, — посоветовал Старый Хроник, ветеран Форейджеров. Его глаза с тяжелыми мешками беспокойно двигались, беспрестанно оглядывая ряды Форейджеров, его кожистая шея морщилась и растягивалась как гармоника.

— Ну… — произнес Торбурн, заколебавшись. Он впервые шел в качестве лидера Форейджеров, и бремя ответственности упало на него в качестве нежелательного сюрприза. Сейчас он качал своей массивной головой, пытаясь думать и планировать, осознавая присутствие шестерых, за которых он отвечал, и стараясь не показать неуверенности, которую он ощущал. Он попытался получить поддержку от других, но его глаза все время двигались: вверх и вниз, влево и вправо, ища, высматривая и оценивая. Форейджер во время экспедиции очень редко смотрел на своих товарищей.

Старый Хроник хохотнул, щелкнул зубами, в его глазах вспыхивало раздражение. — Чего ты боишься, Торбурн? Он не бросится на тебя.

Остальные пятеро — трое мужчин и две девушки — кивнули и рассмеялись остроте. В этом была правда. Старый Хроник, возможно, был слишком стар, чтобы возглавить группу Форейджеров, но он долго прожил, занимаясь делом, которое довольно быстро приносило смерть. И сейчас они понимали мудрость его слов. И все время их глаза двигались, двигались, двигались.

Но он и вправду ребенок! — Амнезия, моя дорогая, — сказал Саймон, потирая тонкими пальцами свой подбородок. — Все исчезло. Все. И это странно. Человек обычно помнит язык, привычки, общую информацию. Обычно он забывает только свою личную историю.

— Его мозг просто не работает. — Делла поднесла один тонкий палец к губам, мысленно исправляя это плоское заявление. — Я имею в виду высшее сознание его мозга не работает. Таламус, контролирующий рефлексы, в порядке. Он крепкий парень, не так ли?

Она обернулась под лампами в пустой аскетической комнате, где стоял единственный стол и стул, и уставилась на чужака, который лежал на столе, обнаженный и угрюмый. Повязка у него на голове белым пятном выделялась на его темной коже. Его широко раскрытые бледно-голубые глаза смотрели в потолок без всякой искры знания, без признаков ума, без всякого проблеска сознания.

Чужак лежал здесь на столе; с первого взгляда было ясно, что это лежит крепкий, способный, безжалостный, упрямый человек, в то же время обладающий отзывчивостью и юмором. Его лицо, сейчас расслабленное и открытое, было хорошо сложено, нос был с благородной горбинкой, губы большие и узкие, подбородок упрямый, однако мягкий — сильное лицо, лицо, привыкшее справляться с людьми и ситуациями и подчинять их воле мозга, управлявшего этой головой и телом. Однако сейчас эта эффективная человеческая машина не была наделена ни умом, ни самосознанием.

— Просто ребенок, — сказала Делла, один уголок ее рта слегка кривился в усмешке, которую не совсем одобрил бы Саймон, она знала. — Как ты назвал его?

Развитие интеллекта в человеческом ребенке не является постоянным движением вверх; когда понимание, знания и навыки накапливаются, они взаимодействуют и заставляют природный интеллект толчками и порывами вырываться наружу. Иногда, когда в блоках информации появляются противоречия, способности ребенка ослабевают; его называют тупым, и варварские наказания в грубых руках могут принести много вреда. — Саймон наклонился вперед, его морщинистое лицо было серьезно под спокойным взглядом Стэда. — Но физически ты не ребенок; твой мозг уже развит. Клетки, синапсы и общая структура, необходимая для запоминания и понимания на более высоком уровне, чем просто автоматические рефлексы, уже существуют.

Делла кивнула, переворачивая страницу на новую алгебраическую задачу.

— Стэд, Саймон говорит, что ты учишься так быстро, потому что у тебя есть для этого прекрасное оборудование. Но твой процесс обучения по-прежнему подвержен воздействию новых факторов.

— Так это потому я был так глуп вчера?

— Да, и именно поэтому ты так умен сегодня, а завтра, возможно, снова станешь глупым. В твоем случае эти циклы более быстры и резко изменяются просто из-за того, что ты взрослый. Мы до упора накачивали тебя информацией за прошедшие шестьдесят дней, и ты сейчас по образованию на уровне Охотников и Солдат.

Стэд не мог быть уверен в своих впечатлениях в тот сумбурный момент. Что-то невероятно твердое и роговое ударило его по спине, и он упал. Чудовищная раздутая тень пронеслась над ним. Краем глаза он заметил, что Делла зашаталась, вокруг ее талии обернулось что-то длинное и волосатое. Голубое платье порвалось. Затем его ударил огромный и внезапный грохочущий толчок, грохот огромного взрыва.

Пытаясь подняться, он увидел, что нечто мохнатое вокруг Деллы ослабло, затем скорчилось и убралось, выделяя отвратительный гной. Меч, части которого, не покрытые блестящим густым сиропом, сверкнули, ударил снова.

Делла упала. Стэд потянулся подхватить ее, но протянулась рука Карджила, подхватила девушку, подняла и унесла ее.

Стэд оцепенело пополз за ними.

Карджил опустил Деллу, обернулся и схватил Стэда за руку, освобождая его. Что-то мягкое, теплое и пушистое обволакивало ноги Стэда. От прикосновения к этой отвратительной обволакивающей мягкости ему снова стало нехорошо и до боли свело челюсти от резкой реакции.

Вечер, во время которого Стэд впервые вышел в свет, утопал в огнях.

Цветистые фигуры свободных от работы Контролеров проплывали у него перед глазами. Безумное разнообразие костюмов, блеск драгоценностей, смеющиеся раскрашенные лица, звуки музыки, потоки вина, щедро льющиеся из рада кранов в резервуары в форме раковин, столы, ломящиеся от изящно украшенных аппетитных лакомств, громкий смех и шум голосов, криков, приветствий, обрывков песен, вся эта картина безудержного веселья вызвала у него головокружение.

Электрические обогреватели вокруг стен распространяли лучистое тепло, от которого постепенно раздевались как мужчины, так и женщины. Люди Аркона жили в прохладном мире; они любили тепло, и Контролеры могли себе позволить его столько, сколько хотели.

Особенное чувство охватило Стэда, чувство, которого он раньше никогда не испытывал, но в глубине души понимал, что это ощущение сродни тому, что он испытывал, общаясь с Деллой. В словаре это называли смущением. Но почему он должен смущаться, если все эти люди пришли сюда, чтобы пожелать ему всего хорошего и попрощаться с ним?

Подталкиваемый вперед, он позволил поднять себя на стол, в руке у него оказался стакан с напитком. Взглянув вниз, он увидел массу раскрасневшихся, смотрящих вверх лиц, блестящие глаза, улыбающиеся рты, сверкающие зубы. К нему поднимались стаканы, целый лес белых рук тянулся вверх.

С шумом поставив свой единственный чемодан перед таможенником, Дэйв Кэродайн принялся рассказывать свои старые истории. Здесь, в этом Центре Галактики, где звезд и планет было больше, чем зернышек в гранате, таможенный досмотр проводился серьезно. Его болтовня не была рассчитана на то, чтобы прикрыть или как-то отвлечь внимание от контрабанды. Это был простой треп, чтобы скоротать время.

Он с готовностью открыл свой чемодан. Планета называлась Гамма-Хорака и не она была главной целью Кэродайна. Снаружи — на поле — какой-то тягач с нелепым двигателем отбуксировывал звездолет с подушки. Уже выстраивались ярко одетые люди — остальные пассажиры с сотен других планет. Каждый человек, отмечал с усмешкой Кэродайн, считал свою собственную планету Золотой Вершиной цивилизации, конечно, после Рагнара и доброго старого ОСМ.

Вот эти две группировки действительно стоит навестить.

Наступила пора вопросов и лжи.

— Имя?

На следующее утро, за завтраком, Роусон представил девушку как Шарон Огилви. Она тепло улыбнулась и пожала руку.

— Тоже из Ахенсик, мистер Картер.

— Мы встретились совершенно случайно, — поспешно сказал Роусон. — У нас нет ни общего дела, ни чего бы там ни было.

— Да, конечно, — вежливо ответил Кэродайн.

Интересно, что по мнению этих двоих он мог подразумевать под «чего бы там ни было». Ну что ж, все казалось очень просто, и, конечно, это было не его дело.

Во время всей этой суматохи, его сигара была прочно зажата губами. Он задумчиво улыбнулся. Это был один из его коронных номеров.

Агентство по перемещениям оказалось на удивление неприметным. Через небольшую, покрытую коричневым металлом дверь, он прошел во внутренний дворик, вымощенный камнем, где перед стойкой, прямо во дворике, необычного вида светло-зеленые деревья распустили свои широкие плоские листья. По дворику все еще передвигались обслуживающие автоматы, подрезая, подравнивая и подстригая газоны. Где-то освежающе звенела вода, и экзотические цветы усыпали кирпичную стену. Все было столь успокаивающим и расслабляющим, что Кэродайн еще больше насторожился. К этому времени он уже примирился с тем, что не получит визу на Альфу. Сейчас он шел как бы только на процедуру. В любом случае, он устанавливал контакты, а для бизнесмена контакты — это источник его жизненной силы и работы.

Он уселся в уютное пластиковое кресло, указанное ему автоматом, и стал ждать. Наконец, через дворик прошла спокойная, улыбающаяся, очень располагающая к себе женщина и села напротив. Ее седые волосы были искусно уложены, на ней было изумрудного цвета платье и со вкусом подобранные украшения.

— Мистер Картер? Мистер Джон Картер?

— Совершенно верно.

Кэродайн сидел в своем халате у окна своей комнаты и наслаждался огнями ночного города. Культура расы каким-то странным образом могла быть установлена по использованию света. Гамма-Хорака увлекалась ярким освещением, дисплеями, рекламой и добивалась, чтобы все это было видно за мили. В то же время от Коунги он слышал о милях плохо освещенных улиц, расползающихся и гноящихся по окраинам.

Робота, очевидно, вывели из строя. Дверь тихо открылась и Аллура Коунга быстро вошла в комнату, крепко закрыв за собой дверь.

Кэродайн сказал:

— Вы не ошиблись, мисс Коунга?

— Нет. Я пришла туда, куда хотела, мистер Картер. Но, я думаю мы можем называть друг друга Джон и Аллура. Нам многое предстоит сделать вместе.

Весь обратный путь Грэг Роусон сидел, сжав зубы, и молчал, изредка отвечая односложными, явно грубыми словами. Очевидно, у него что-то не получилось. Кэродайн подозревал, что дело было не в аварии. Техника уже настолько стала лишь обслугой человека, что любые обломки могли быть абсолютно спокойно списаны.

Было бы интересно узнать, что же так беспокоит Грэга Роусона.

Аллура была оживлена, полна радости жизни и триумфа, что также ставило Кэродайна в тупик.

Шарон пришла в себя и была столь же возбуждена и легкомысленна в своем веселье, как и Аллура. Кэродайн был слишком опытен, чтобы принимать ее веселье за правду, и был уверен, что эти трое знали, что он многое понимает. И интересно, как далеко они готовы идти.

Неужели все это просто из-за того, что у него, стараниями Гарриет Лафонде, была виза на Альфу? Одно ясно — чтобы убедить его начать шпионить, им придется поработать лучше, чем они работали до сих пор.