О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

Бартенев Пётр Иванович

Пётр Иванович Бартенев (1829—1912) по праву может быть назван первым пушкинистом. Личность Бартенева, историка, филолога, библиографа, многолетнего издателя и редактора «Русского Архива», заслуживает внимания сама по себе, и всё же его вклад в отечественную культуру измеряется прежде всего главным делом, подвигом жизни Петра Ивановича — собиранием материалов о Пушкине. Любовь к поэту, тонкое понимание, исключительный такт — вот на чём основывались все разыскания и исследования Бартенева, вот что завещал он последующим поколениям пушкинистов. 

В сборник включены как основные сочинения Бартенева о Пушкине, так и отдельные заметки, разбросанные по страницам «Русского Архива», наиболее значительные из собранных им в разные годы материалов. 

Для детей старшего школьного возраста.

Составитель, автор вступительной статьи и примечаний Аркадий Моисеевич Гордин

Рецензент — доктор филологических наук Р. В. Иезуитова

lenok555

: Сомнительные по содержанию места в книге вынесены

мной

в комментарии.

П.И. Бартенев — биограф Пушкина

I

Русская культура многим обязана Петру Ивановичу Бартеневу.

Историк, археограф, филолог, библиограф, переводчик, за шесть десятилетий неутомимой деятельности (1851—1912) он сделал столько полезного в различных областях науки и литературы, сколько, казалось бы, не в состоянии сделать одни человек.

Ещё будучи студентом историко-филологического факультета Московского университета, он удивлял окружающих своей эрудицией, владением многими иностранными языками; выполнил несколько оригинальных работ по русской истории и литературе: составил «Словарь к памятникам русской письменности до XIII века», написал сочинения «Об языке и слоге Нестеровой летописи», «Художественное сознание русских поэтов», где наибольший интерес представляют страницы, посвящённые Пушкину, «О разнице подлинной поэмы „Наль и Дамаянти“», перевод которой сделал Жуковский по немецкому переводу «Рюккерта» (это требовало знания санскрита), перевёл с немецкого книгу о Гёте.

Начало систематической исследовательской и литературно-публикаторской деятельности Бартенева относится к 1851 году.

Близко познакомившись с другом Пушкина П. В. Нащокиным, который бережно хранил многочисленные адресованные ему письма поэта, пытливый молодой человек получил разрешение на копирование и опубликование некоторых из них, и в журнале «Москвитянин» в 1851 году появилась подготовленная им работа «Отрывки из писем Пушкина к П. В. Нащокину»

[1]

. Работа эта, по существу, положила начало знакомству широкого круга читателей с эпистолярным наследием поэта.

II

Свою автобиографию П. И. Бартенев начинает так: «Родился 1-го октября 1829 года в сельце Королевщине, в 2-х верстах от нынешней большой железнодорожной станции Грязи…»

[11]

Природа редкой усадьбы, как и живописный Липецк, находившийся всего в 25 верстах, где проводили зимы, размеренный патриархальный уклад жизни состоятельной помещичьей семьи до конца дней по-доброму вспоминались Бартеневу. Правда, были и другие воспоминания, о которых говорится в автобиографии: «…Нельзя же забыть, что у нас на конюшне ещё при жизни маменьки однажды секли дочь кучера Парашу, чем-то не угодившую сестре моей Полине…»

Дворянский род Бартеневых древний. Основатели его упоминаются в летописях XIII века. Отец Петра Ивановича офицером Арзамасского конно-гвардейского полка участвовал в Отечественной войне 1812—1814 гг. и вышел в отставку с чином подполковника. Мать, урождённая Бурцева, приходилась родной сестрой знаменитому гусару А. П. Бурцеву, имя которого встречается у Д. Давыдова и Пушкина.

К 1840-м годам в результате ряда обстоятельств состояние бартеневского семейства совершенно оскудело.

Первоначальное образование Пётр Бартенев получил в рязанской гимназии, где учился с марта 1841 по июнь 1847 года. Об этих своих гимназических годах, педагогах и системе обучения он подробно рассказал в автобиографии. Строго регламентированный казарменный режим с 5 часов утра. Телесные наказания по любому самому незначительному поводу. Чтение только по ночам — читать что-либо, кроме учебников, даже произведения классиков, запрещалось. На депансы (развлечения) в год 5 рублей.

III

Фамилию Пушкин Бартенев впервые услышал ещё ребёнком. Он вспоминал, как все в доме надели траур, а мать плакала, узнав о гибели поэта. Мальчику было тогда восемь лет. Потом гимназия — увлекательные уроки словесности А. Г. Крастелева, заучиванье пушкинских стихов. Университет — постоянное общение с М. П. Погодиным, С. П. Шевырёвым — такими близкими к Пушкину людьми, естественно, часто вспоминавшими, рассказывавшими о нём, — ведь со времени его гибели прошло всего немногим более десяти лет! Не случайно о Пушкине писал Бартенев в своём первом самостоятельном студенческом сочинении. И конечно не случайно ещё студентом в 1850 году посетил П. Я. Чаадаева, а затем попал в дом П. В. Нащокина, подружился с ним, получил доступ к хранившимся у него письмам поэта.

С публикации этих писем, последовавших затем записей воспоминаний Нащокина и его жены и началась та неутомимая собирательская и публикаторская деятельность Бартенева-пушкиниста, которая продолжалась более полувека и принесла такие важные результаты, оказала такую неоценимую услугу науке, так обогатила наши знания о Пушкине. Трудно назвать другой пример столь беззаветного служения благородной цели сохранения в памяти поколений достоверных свидетельств о великом человеке, служения с юных лет и до глубокой старости.

Напомним, что начинал Бартенев тогда, когда имя Пушкина в широких кругах русского общества ещё не звучало столь громко, а обстоятельства его жизни и вовсе были малоизвестны. В правительственных же сферах любая популяризация поэта вызывала явное неодобрение.

30 сентября 1850 года с целью «собирать предания о незабвенном поэте» побывал любознательный студент у П. Я. Чаадаева. «Я встретил самый радушный приём, какого и ждал, судя по отзывам других об этом человеке, хотя и предубеждён был несколько не в пользу его нравственного характера… Но та цель, с которой я к нему поехал, была удовлетворена даже более моих ожиданий. Он был со мною совершенно откровенен, и я провёл с ним больше 13 часов в беспрерывной беседе о Пушкине. Ни от кого ещё я не слыхал стольких подробностей, и немудрено: он был ближайший человек к Пушкину. Кроме разговора мы читали письма, которые к нему писал Пушкин, и он делал мне на них пояснения»

«Единственно во имя Пушкина», по его словам, свёл Бартенев знакомство в 1851—1852 гг. в Петербурге с С. А. Соболевским и П. А. Плетнёвым.

IV

М. П. Погодин называл Бартенева «настоящим биографом», имея в виду его страстную увлечённость и редкую добросовестность в собирании фактов, относящихся к жизнеописанию Пушкина.

Действительно, задачу биографа Бартенев видел прежде всего в честном, объективном изложении фактов, характеризующих жизнь и творческую работу поэта. Он полагал, что факты должны говорить сами за себя и не нуждаются в пространных комментариях. В апреле 1862 года он писал П. А. Плетнёву по поводу «Материалов» П. В. Анненкова: «Как досадывал я на Анненкова, которого впустили в самый кабинет Пушкина и который больше умствовал в нём, нежели исполнял долг жизнеописателя»

[36]

. А десятилетие спустя, в начале 1874 года, по-видимому в связи с выходом книги Анненкова «Пушкин в Александровскую эпоху», о том же писал П. А. Вяземскому: «Анненков имел доступ к бумагам, оставшимся после Пушкина; они были ему отданы в 1854 году, когда он издавал сочинения Пушкина. Удержав их у себя, теперь, вместо того, чтобы просто их напечатать, он разбавляет их своими рассуждениями и каверкается перед ними… Любое письмо Пушкина, по вашей милости украшающее „Русский Архив“ сего года, важнее и лучше целой статьи Анненкова»

[37]

.

Разумеется, Бартенев не прав. Талантливый профессиональный литератор, критик П. В. Анненков своими книгами создал первую, и для того времени весьма замечательную, биографию Пушкина. «Рассуждения» его, даже спорные, всегда содержательны и тонки. Но в словах Бартенева — не зависть конкурента, а принципиальная позиция. Факт в его понимании важнее «рассуждения». Это отнюдь не означает, однако, что он слепо фактографичен, что факт для него — самоцель, факт без осмысления. Только осмысление понимается им не как рассуждения по поводу, а как систематизация самих фактов. Именно такого принципа придерживается Бартенев, когда предпринимает попытки создания самостоятельного жизнеописания Пушкина на основе «строгого исторического изучения».

Первая из этих попыток — очерк «Род и детство Пушкина», написанный за два года до появления работы Анненкова, на основе собранного уже к этому времени «скарба» разнообразных документов.

Впервые Бартенев пытается дать довольно подробное изложение истории предков Пушкина, учитывая интерес к ним поэта и отражение этого интереса в его творчестве. Изложение здесь, естественно, не полное и не лишено неточностей, но для своего времени — это наиболее серьёзное освещение вопроса с использованием многочисленных первоисточников, в том числе «семейственных преданий», сообщаемых самим Пушкиным.

Биографические исследования и заметки

Род и детство Пушкина

В последней книжке «Москвитянина» за прошлый 1852 год, между материалами для истории русской словесности, которыми нередко украшается журнал этот, напечатана небольшая статья под заглавием:

Для биографии Пушкина

. Кому дорога память великого поэта, тот прочёл её, конечно, с живейшим любопытством. Она принадлежит Александру Юрьевичу Пушкину, родственнику покойного (со стороны матери). Хотя вся она состоит из подробностей, относящихся более к предкам и родственникам поэта, нежели к нему самому, но тем не уменьшается её занимательность и важность. Сам Пушкин дорожил древностью своего рода и самыми мелкими известиями о своих предках; и хотя это уважение проистекало, быть может, от особенных, частных обстоятельств, тем не менее оно многозначительно. Итак, нельзя не поблагодарить почтеннейшего Александра Юрьевича за сообщённые им сведения

[41]

.

Сведения эти тем более дороги, что до сих пор в нашей литературе очень мало было говорено о роде Пушкиных. Всё, что мы о нём знаем, заключается почти исключительно в кратких заметках самого поэта и в немногих указаниях Бантыш-Каменского, который (замечу мимоходом) во втором томе своего «Словаря Достопамятных Людей» (изд. 1847 года) напечатал самую полную в настоящее время биографию Пушкина. Правда, родословная Пушкиных напечатана в известной «Родословной Книге», изданной в 1787 году в Москве, её можно найти также в «Родословной Книге», напечатанной недавно в десятой книжке «Временника» Общества Истории и Древностей, но это не более как исчисление собственных имён… К тому же эта родословная не идёт дальше конца XVII столетия.

Постараемся сказать несколько слов об этом предмете, более определительных.

Прежде всего представляется вопрос о древности рода Пушкиных, об этой древности, которою так дорожил незабвенный поэт. Пушкины происходят от прусского

[42]

выходца

Радши, мужа честна

, по выражению летописца

[43]

. Этот Радша выселился к нам в княжение св. Александра Невского. Но от него ведут свой род Пушкины вместе со многими другими родами; настоящий же предок их, от которого пошло их имя, был некто

Итак, Пушкины пользуются почти пятисотлетнею давностью своего существования на Руси, и поэт справедливо, хотя с некоторым преувеличением, хвалился своим

Примечания

Печатается по публикации в журнале «Отечественные записки». 1853. № 11. Отдел II. С. 1—20. Позднее не перепечатывалось.

Первая специальная работа на эту тему, сочинение Бартенева, естественно, страдает неполнотой и рядом неточностей. Ср.:

Модзалевский Б. Л

. Род Пушкина // Модзалевсккй Б. Л. Пушкин.— Л., 1930.— С 19—63;

Модзалевский Б. Д., Муравьёв М. В

. Пушкины: Родословная роспись.— Л., 1932;

Вегнер М

. Предки Пушкина.— М., 1937;

Веселовский С. Б

. Род и предки А. С. Пушкина в истории: Исследования по истории класса служилых землевладельцев: (Монография).— М., 1969;

Телетова Н. К

. Забытые родственные связи А. С. Пушкина.— Л., 1981;

Левина Ю. И

. Прадед мой Пушкин// Пушкин: Исследования и материалы.— T. XIII.— Л., 1989.— С 256—266. О детстве Пушкина подробнее рассказано в первой главе следующей работы Бартенева: Александр Сергеевич Пушкин: Материалы для его биографии. 

Александр Сергеевич Пушкин

Материалы для его биографии

Глава I. Детство

Александр Сергеевич Пушкин родился 26-го мая 1799 года, в день Вознесения

[97]

, в Москве, на Молчановке. Он был второе дитя Сергея Львовича и Надежды Осиповны, которые за год до его рождения оставили Петербург 

и

поселились на житьё в Москве

[98]

. Таким образом древняя столица наша может внести Пушкина в длинный список славных людей, которых дала она отечеству. В ней Пушкин провёл первые, самые важные годы жизни, и оттого впоследствии с такою верностью и с таким чувством говорил о ней в своих произведениях.

Кто же были люди, посреди коих начал жизнь свою поэт, кто были первые его воспитатели?

[99]

Об отце его мы знаем

[100]

только то, что он был человек пылкого, несколько раздражительного нрава, отличался светскою любезностью, блестящим по своему времени образованием, сценическим искусством, каламбурами, словом, имел все достоинства и все недостатки того лёгкого французского воспитания, которое получали достаточные русские дворяне в конце прошедшего столетия. Быстрота в переходе от одних ощущений к другим, пылкость и лёгкость характера, и острота ума, без сомнения, перешли в наследство сыну. Мать поэта была родная внучка Африканца; самая физиономия обличала её южное происхождение: её называли прекрасною креолкою. По преданию, она тоже отличалась живостью нрава и добродушием. Молодые супруги, занимавшие выгодное положение в обществе по родству и связям (поэта крестил дальний родственник — граф Артемий Иванович Воронцов), любили свет и его увеселения. Но в доме у них жила старушка Марья Алексеевна Ганнибал, мать Надежды Осиповны. Женщина старинного воспитания, выросшая в глуши России, дочь Тамбовского воеводы, Марья Алексеевна отличалась здравым, простым образом мыслей. Более или менее чуждая иноземных обычаев, она говорила только по-русски, и впоследствии её письмами к внуку в Лицей восхищался барон Дельвиг. Она-то, без сомнения, была первою воспитательницею будущего поэта. К ней, в рабочую её корзинку, залезал малютка Пушкин глядеть на её рукоделье и слушать её рассказы. Она любила вспоминать старину, и от неё Пушкин наслышался семейных преданий, коими так дорожил впоследствии. Она рассказывала ему о знаменитом арапе Петра Великого и о других родственниках и предках своих и своего мужа. Так, мы знаем, например, что любимый рассказ её был о дедушке её Ржевском, к которому езжал Пётр Великий

По счастию и няня у Пушкина была настоящею представительницею русских нянь. Знаменитая, воспетая Языковым, Арина Родионовна мастерски рассказывала сказки, сыпала пословицами, поговорками, знала народные поверия и бесспорно имела большое влияние на своего питомца, не истреблённое потом ни иностранцами-гувернёрами, ни воспитанием в Царскосельском Лицее. Про неё-то, конечно, говорит Пушкин в одном из лицейских стихотворений (Сон, см. т. IX, стр. 307):

Она была простая дворовая женщина, отпущенная на Волю, но не захотевшая покидать прежних господ своих. Пушкин нежно к ней привязался. Впоследствии мы ещё будем иметь случай говорить о ней.

Глава 2. Лицей

В предыдущей главе, излагая первые годы жизни Пушкина, мы упомянули о том, что переходя из младенчества в отроческий возраст, он уже сделался предметом толков и споров в небольшом кругу родных и знакомых, обнаруживая высокие способности, быструю понятливость, удивительную память, остроту ума, наконец талант стихотворческий.

Понятно, что родители и родственники стали заботливее думать о воспитании такого ребёнка и, недовольные воспитанием домашним, которое при упомянутой смене учителей и гувернёров не могло быть удовлетворительно, решились отдать его в общественное учебное заведение! В то время, т. е. около 1811 года, ещё славился своим устройством и воспитанниками благородный пансион при Московском университете, состоявший под ведением А. А. Прокоповича-Антонского. Мы не знаем, отчего Сергей Львович не отдал сына в этот пансион. Может быть, направление пансиона не совсем согласовалось с образом его мыслей. Родители Пушкина нарочно поехали в Петербург, чтобы разведать, куда бы лучше поместить сына

[119]

. В Петербурге уже несколько лет пользовался известностью благородный иезуитский институт

[120]

; но в высшем обществе, к коему принадлежал Сергей Львович, особенно славился один частный пансион, учреждённый и прекрасно устроенный аббатом Николем, впоследствии устроителем Ришельевского лицея, и в то время находившийся в ведении некоего аббата Макара. Там воспитывались дети из лучших семейств. Туда же намеревались отдать и Пушкина

[121]

. Невольно додумаешь о том, что стало бы с ним, какое бы получил он направление под руководством аббата. Кажется, не ошибёмся, если скажем, что, к счастию его, в то время открывался Лицей в Царском Селе.

Лицей, прекрасный памятник заботливости Государя Александра Павловича о просвещении России, имел на Пушкина влияние решительное. Не говорим уже о том, что постоянная жизнь в царскосельском уединении, посреди прекрасных тамошних садов, питала в нём чувство изящного и любовь к природе;— Лицей подействовал и на ум его, сообщив его мыслям определённое направление, и на сердце, дав возможность рано развиться нежным склонностям дружбы, чувствам чести и товарищества, одним словом, он вполне раскрыл все его способности. Пушкин вспоминал о Лицее, как об отеческом крове, как о родимой обители. В 1827 году, посетив Царское Село в первый раз после семилетней отлучки, он обращался к садам его с такими стихами:

Во многих других стихотворениях видна та же нежная привязанность. Итак мы обязаны поговорить о Лицее сколько возможно подробнее.

Глава 3. 1817—1820

В предыдущих главах представлены возможно полные сведения о днях младенчества и о лицейской жизни Пушкина. Мы остановились на половине 1817 года, на выходе его из Лицея. Если спросят, каков же был Пушкин в эту пору, какие свойства и какой характер имел он, переходя к жизни самостоятельной, то нам должно будет уклониться от окончательных определений и решительных приговоров и, однажды навсегда напомнив читателю заглавие нашего труда, отослать за ответом на этот и другие вопросы ко всему предыдущему изложению. Здесь переданы только материалы для биографии, отнюдь не настоящая биография, для нас, по крайней мере, доселе невозможная.

Но, уклоняясь от оценки и суждений решительных, не можем не назвать Пушкина, как поэта, счастливым любимцем судьбы. В самом деле, ничто не мешало, напротив, всё благоприятствовало поэтическому его развитию. Он родился посреди людей, которые вместе с первыми впечатлениями передали ему любовь к прекрасному, страсть к словесности и к просвещению во всех родах. В Лицее был полный простор для усовершенствования талантов. Вообще Пушкин имел возможность удовлетворять своей любознательности и страсти к чтению. Знавшие его уже в то время удивлялись его начитанности. Все лучшие произведения словесности, и преимущественно французской, вся анекдотическая часть истории, были ему знакомы в подробностях, и про него можно сказать, как про Онегина, что

Страсть к чтению и богатый запас разнородных сведений спасли Пушкина от пустоты, от того, что можно назвать литературною болтовнёю, и на самых первых порах сообщили положительность и убеждающую силу его произведениям. С другой стороны, первоначальные его опыты обратили на него общее внимание ещё в стенах училища и заслужили лестное для самолюбия одобрение лучших представителей нашей словесности. Это самое, вместе с чувством чести, развитию которого так сильно содействовало внутреннее устройство Лицея, рано пробудило в Пушкине сознание сил своих, столь спасительное при начале всякого поприща.

На 19-м году жизни Пушкин окончил учение в Царскосельском Лицее. В трогательных выражениях распростился он с местом, которое так дорого было его сердцу. В самый день выпуска, 9-го июня 1817 года, пишет он стихотворение

Примечания

Печатается по публикации в газете «Московские ведомости». 1854. № 71, 117, 119; 1855. № 142, 144, 145. Позднее не перепечатывалось.

Этот биографический труд Бартенева, по существу, первая попытка объединить основные накопленные к середине 1850-х гг. материалы о жизни и творческой работе Пушкина. Не избежавший ряда неточностей и субъективных оценок, он тем не менее содержит много важных новых сведений. Появившиеся почти одновременно «Материалы для биографии А. С. Пушкина» П. В. Анненкова не лишили его значения в большой степени первоисточника. Именно как к первоисточнику обращались и ныне обращаются к нему все интересующиеся Пушкиным.

Пушкин в южной России

(Материалы для его биографии, собираемые П. Бартеневым)

[302]

1820—1823

В предлагаемой статье я намерен передать собранные мною сведения о жизни Пушкина на Юге России, в Екатеринославе, на Кавказе, в Крыму и в Бессарабии. Рассказ мой обнимает собою немного больше трёх лет, именно с мая месяца 1820 по июнь 1823 года. Время это отмечено в истории русской словесности и русской внутренней жизни самыми свежими, благоуханными цветами пушкинской поэзии; в эти три года вполне развернулся блистательный гений Пушкина, и его имя пронеслось во все концы России.

Но прежде чем приступить к настоящему предмету моего рассказа, я почитаю нужным изложить сколько возможно подробнее обстоятельства удаления Пушкина из Петербурга.

В «

Материалах для биографии Пушкина

», составленных П. В. Анненковым, о первой ссылке Пушкина рассказывается следующим образом (стр. 69—70). «Поводом к удалению Пушкина из Петербурга была его собственная неосмотрительность, заносчивость в мнениях и поступках, которые не лежали в сущности его характера, но привились к нему по легкомыслию молодости, и потому что проходили тогда почти без осуждения. Этот недостаток общества, нам уже к счастию неизвестный, должен был проявиться сильнее в натуре восприимчивой и пламенной, какова была Пушкина. Не раз переступал он черту, у которой остановился бы всякий, более рассудительный человек, и скоро дошёл до края той пропасти, в которую бы упал непременно, если бы его не удержали снисходительность и попечительность самого начальства». Вот почти всё, сказанное г. Анненковым о ссылке Пушкина; к этому он прибавляет только, что Пушкина сослали к Инзову, и что он был обязан Карамзину смягчением своей участи. Я нарочно сделал эту выписку, потому что в этих словах высказано довольно общее мнение о Пушкине и о тогдашнем времени; но мне кажется, что внимательное историческое рассмотрение дела не дозволяет вполне согласиться с таким отзывом почтенного критика и биографа, и что многие обстоятельства должны извинить молодого Пушкина.

Прежде всего, по моему мнению, не следует забывать, что Пушкин учился в Царскосельском Лицее, а Лицей и учреждён был именно для того, чтобы приготовлять

Примечания

Впервые опубликовано в газете «Русская речь» и «Московский вестник». 1861. № 86—104. Отд. отт. М., 1862. Перепечатано в «РА» 1866. № 8—9. Стб. 1089—1214. Отдельной книгой вышло посмертно в Москве в 1914 г. Печатается по публикации в «РА».

Самый полный свод биографических данных, относящихся к кишинёвскому периоду южной ссылки Пушкина. Ср.:

Томашевский Б

. Пушкин.— Кн. I (глава «Юг»);

Трубецкой Б

. Пушкин в Молдавии.— 5-е изд.— Кишинёв, 1983 (здесь подробная библиография);

Двойченко-Маркова Е. М

. Пушкин в Молдавии и Валахии.— М., 1979 (автор вносит ряд дополнений и уточнений в воспоминания современников Пушкина и работы предшествующих исследователей).

О стихотворении Пушкина «Памятник»

(Я памятник себе воздвиг нерукотворный)

В подлинной рукописи стихотворение это не озаглавлено и имеет эпиграфом первые два слова из известной оды Горация

[485]

. Слова эти (как видно из приведённого выше наброска)

[486]

приходили на мысль Пушкину ещё в Одессе, когда он писал строфы Онегина, в которых говорит о своём поэтическом бессмертии:

В одной из ранних тетрадей его находится заметка, где он говорит, что, при всей несоизмеримости способов, он имел в последние годы Александровского царствования более влияния, чем всё министерство народного просвещения. В светлые минуты свои Пушкин отличался необыкновенно-ясным сознанием своих сил и своего значения. Нет, однако, сомнения, что он никогда бы не решился печатно говорить о памятнике самому себе, как это сделал в оглашённом при жизни духовном завещании своём другой великий наш писатель

[488]

.

Стихотворение «Памятник» имеет значение поэтической автобиографии, писанной про себя, в последние месяцы жизни, когда мысль о близкой кончине беспрестанно занимала Пушкина и после того, как он уже заказал себе могилу в Святогорском монастыре, где теперь лежит.

«Памятник» напечатан в первый раз через четыре года по смерти Пушкина, в дополнительном издании его сочинений 1841 года. Через шесть лет после этого вышла известная «Переписка с друзьями», где Гоголь говорит Жуковскому по поводу этого стихотворения: «Хотя в

Наполеоновом столбе

виноват, конечно, ты; но положим, если бы даже стих остался в своём прежнем виде, он всё-таки послужил бы доказательством, и даже ещё большим, как Пушкин, чувствуя своё личное преимущество, как человека, пред многими из венценосцев, слышал в то время всю малость звания своего пред званием венценосца» и проч. (Соч. Гоголя, изд. 1880, IV, 602). Признаемся, что мы не видим тут «доказательства», о котором говорит Гоголь. Это место в «Переписке» Гоголя долго оставалось загадочным. Мы напрасно обращались к П. А. Плетнёву и князю П. А. Вяземскому за разъяснением, и только теперь подлинная рукопись Пушкина выясняет, в чём дело

[489]

.

Подлинный текст Пушкинского «Памятника»

Для сличения приведём первоначальный Горациев образец и Державинское стихотворение, которому (по замечанию ещё Белинского) подражал Пушкин.

Гораций

(книга 3-я, ода 30)

Exegi monumentum aere perennius

Regalique situ pyramidum altius,

Quod non imber edax, non Aquilo impotens

Passit diruere, aut innumerabilis

Annorum series et fuga temporum,

Державин

(Гротовское изд. 1, 785)

В заключение несколько слов о бронзовом памятнике, открытом в Москве 6-го июня 1880 г. Можно бы составить целую большую книгу из того, что говорилось и печаталось по поводу этого события. На радостях, что открытие, наконец, последовало, забыли обратить внимание на то, что памятник обошёлся слишком дорого. По оглашённым отчётам выходит, что напр. памятник князю Воронцову в Одессе, представлявший художнику больше затруднений, украшенный тремя превосходными барельефными картинами и отлично исполненный, стоил слишком вдвое дешевле Пушкинского. На собранные деньги можно было, кроме постановки памятника, выкупить право издания сочинений Пушкина и издать поэта в подобающем ему виде, а не так спешно, как он теперь в последний раз издан.

Лицо, близко знавшее Пушкина, на вопрос наш, как ему нравится памятник, отвечало: «Я недоволен им по двум причинам. Во-первых, такой шляпы Пушкин не имел, да и с трудом мог бы добыть её, так как таких шляп тогда не носили; во-вторых, главная прелесть Пушкина в его безыскусственности, в том, что он никогда не становился на ходули и отличался необыкновенною искренностью и простотою; а тут Пушкин представлен в несвойственном ему, несколько вычурном положении».— Нас уверяли, будто шляпа на памятнике переделывалась и сначала была круглая, с какою Пушкин представлен на одном из снятых при его жизни портретов.

Недоумеваем мы также, отчего ограничились одною панихидою в церкви и отчего не последовало окропления памятника святою водою, как это было с памятниками Ломоносова, Державина и Карамзина: Пушкин умер верующим христианином.

Самое празднование происходило как-то торопливо. Оставлена почему-то мысль собрать на площади избранных воспитанников учебных заведений. Кстати: дочери известной писательницы, графини Е. П. Ростопчиной (дарование которой ценил Пушкин, бывавший в её доме обычным гостем) просят нас заявить, что не были положены к подножию статуи венки и ленты, присланные ими из Италии и Парижа.

Примечания

Впервые опубликовано в «РА». 1881. № 1. С. 233—237. Это первая публикация перебелённого полного текста, с поправками и датой: «1836 авг<уста> 21. Кам<енный> остров».

Стих. «Памятник» посвящена книга академика М. П. Алексеева «Стихотворение Пушкина „Я памятник себе воздвиг…“» — Л., 1967. 

«Медный всадник» А. С. Пушкина. Вновь найденные стихи

Екатерина Вторая, женщина, как известно, вовсе не слезливого нрава, говорит (в одном из писем своих к Гримму), что она умилилась и растрогалась, когда перед нею открылся воздвигнутый по её замыслу памятник Петру Великому. Это было 7 августа 1782 года, на другой день праздника

Преображения

, и Государыня смотрела на торжество открытия из нынешнего помещения Правительствующего Сената в Петербурге. Екатерина, государственным умом своим и отлично-усвоенным Русским чувством, постигала великое значение этого памятника. Это не только медная хвала преобразованию, но и олицетворение всей новой Русской истории. Медный Всадник попирает змею недоумений и безоглядно мчится вдаль, грозный и в то же время ликующий. Сравните это изображение с памятником под Липами в Берлине, и вам ясно представится характер обоих народов и стран

[492]

. Оба изваяния отличаются сходством со своими подлинниками. Самый конь Берлинского изваяния выступает с какою-то оглядкою и осторожностью, а

В наши дни утратилось несколько обаяние медного Петербургского Всадника: стеснена площадь, на которой он красуется; самое изображение заслонено чрез меру раздвинутым садом, и вечером, когда проезжаешь теми местами, уже не так отчётливо, как прежде, выступает Пётр

Чудесно-художественный образ Петра Великого памятен и дорог Русскому сердцу: он будит в нас потребность и обязательство учиться; он живо напечатлен в каждом из нас, кто сколько и когда-нибудь останавливался мыслью и болел душою над судьбами родной земли. Глядя на этого Всадника либо вспоминая про него, Русский человек невольно задумывается о значении Петровского переворота, об наших отношениях к старшим братьям общей Европейской семьи, о том, сколько потрачено сил на созидание Петровской столицы, как много пролито Русской крови ради нашей совместной политической жизни с Европою, как мало узнано и усвоено, и зато как много пренебрежено и позабыто…

Примечания

Впервые опубликовано в «РА». 1881. № 3. С. 228—240.

Публикация содержит ряд неточностей. См.: ПСС.— Т. 5.— С. 436—499, а также:

Пушкин А. С

. Медный Всадник // Изд. подгот. Н. В. Измайлов.— Л., 1978.— (Лит. памятники).