Легкий аромат апельсина заставил Самсона вынырнуть из задумчивости. Он оторвался от унылого российского пейзажа, проносящегося за окнами вагона курьерского поезда Москва – Санкт-Петербург, и повернул голову направо. В полуметре от него стоял волоокий мужчина с сигарой в руке, источавший тонкий, тревожный, волнующий запах. Юному провинциалу еще не случалось встречать в своей жизни мужчин, пахнущих апельсинами. А этот, в костюме из темно-синего шевиота, был еще и очень элегантен: жилет в размытую темную полоску, в тон удлиненному пиджаку, ловко обрисовывающему талию и покатые плечи, высокий воротник, жемчужная булавка в галстуке плотного шелка.

– Простите, – раздался мягкий баритон попутчика, и улыбка обнажила ровные, белоснежные зубы, не затененные аккуратно уложенными с помощью фиксатора короткими каштановыми усами. – Я вам не помешал?

Самсон разомкнул пересохшие губы и застенчиво улыбнулся в ответ. Он и сам толком не знал, помешал ему попутчик или нет: как и всем девятнадцатилетним юношам, ему хотелось одновременно и одиночества, и общения. Однако сейчас он больше всего опасался показаться в глазах столичного щеголя невежей.

– Нет, нисколько, – ответил он, – я просто волнуюсь. Впервые увижу столицу.

– Ясно, – собеседник выпустил клуб ароматного дыма, и голубоватое облачко медленно окутывало Самсона, – вы из провинции! Ваши чувства мне понятны, ведь я ненамного старше вас, и хорошо помню трепет предвкушения первого знакомства с сим чудным градом. Позвольте представиться: помощник присяжного поверенного Эдмунд Федорович Либид.

В полицейском участке Самсон пробыл недолго. Благодаря усилиям господина Горбатова дело ограничилось объяснениями и составлением протокола. Хотя полиция и задержала Самсона как возможного убийцу, поскольку он убегал с места происшествия, но госпожа Горбатова и ее супруг, не кривя душой, показали, что в момент выстрела юный гость столицы находился рядом с ними, у саней, а стреляли в извозчика откуда-то справа. Кроме того, железнодорожные билеты подтверждали, что юноша прибыл в Петербург издалека, а посему вряд ли имел мотивы убивать первого встречного извозчика, каковым являлся покойный Яков Чиндяйкин, приписанный к извозному двору Макарова; а в столице все извозчики, облаченные в единообразные синие суконные поддевки до пят да в круглые меховые шапки, похожи, что семечки в огурце. Более того, при первоначальном дознании было установлено нечто странное: убитый с какой-то целью загримировался, нацепил фальшивую бороду. Видимо, боялся за свою жизнь…

Помощник пристава Серпентиди никак не мог взять в толк, кому понадобилось лишать извозчика жизни. Он склонялся к тому, что убийца, возможно, целил в кого-то из супругов Горбатовых, но промахнулся. Развивать эту тему он не стал – больно уж грозен и сердит был статский советник, – а осмелился задать лишь формальный вопрос: имелись ли у Горбатовых в Петербурге враги? Оказалось, что злосчастные седоки, свидетели убийства, в недавнем прошлом томичи, и обзавестись в столице врагами, готовыми на грех смертоубийства, никак не могли.

В сопровождении курьера пострадавшие Горбатовы были отправлены на дежурном извозчике домой, а Самсон усажен в неудобные санки с низкой спинкой: он решил ехать по адресу, который значился на обратной стороне визитки господина Эдмунда Либида.

После нежданного приключения юноша чувствовал себя прескверно. Столица ему уже не нравилась. Огромные здания с освещенными окнами, за которыми шла чужая, непонятная жизнь, равнодушная толпа людей, чьи лица искажал лиловатый свет электрических фонарей, наполняли душу страшной тоской. От каракулевых саков, котиковых манто и бобровых воротников, сотнями встречавшихся на Невском, веяло сырым холодом.

Остатки коньячного хмеля выветрились из головы, и Самсон с беспощадной ясностью осознал свое незавидное положение: один в чужом городе! Проигравший в карты все деньги! И Эльза, Эльза!.. Что же ему делать?