Здравствуйте, дорогие читатели. Добро пожаловать в мой мир — мир на заре времен, мир каменного века, в котором существуют два разумных вида. Один из них произошел от обезьян и называет себя людьми, второй — от всем известных представителей кошачьих и именуется львинами, хотя люди и кличут их пренебрежительно гривастыми. Являясь хищниками и обитая на одной территории, оба вида ненавидят друг друга и находятся в состоянии затяжной войны, за исключением двух племен, более века назад объединившихся в одно сообщество — редчайший случай… Как случилось, что их представители забыли о былой вражде и нашли общий язык? И возможно ли мирное сосуществование людей и львинов других племен?

Читайте роман «Человек льва» и, возможно, вам удастся ответить на эти вопросы…

Желаю хорошего настроения!

Отдельная благодарность моему сыну Льву за идею и моему мужу, несмотря на активную помощь которого этот роман все же был дописан…

Алтарь

— возвышение из камня или других материалов, служащее для исполнения религиозных обрядов. В повести это — гранитная плита.

Брага

— спиртной напиток из ягодного или фруктового сока. Может быть весьма крепким.

Варахи

— племя людей. Живут в пещерах, искусны в обработке камня и кости, изготовлении оружия, выделке кож, лечении травами.

Гривастый

— львин. Прозвище дано людьми и у львинов считается оскорбительным.

Долбленка

— лодка, выдолбленная из цельного ствола дерева.

Мрах сидел на ветке и мечтал. На яблоню он влез еще на рассветес дерева, выросшего посреди стойбища, когда отец львинка еще не родился, было удобно обозревать окрестности. Но виды, знакомые с раннего детства, Мраха не интересовали: ни река, с журчанием несшая свои богатые рыбой воды буквально в полутысяче локтей от стойбища, ни горы на востоке, круглый год питавшие эту реку снежными шапками, ни далекий лес, кишащий разнообразным зверьем: он выглядывал отряд охотников, ушедших на промысел три дня назад. Не то чтобы в поселении голодали: нет, запасов пищи хватало, просто львинок соскучился по отцу и втайне надеялся, что тот все-таки принесет ему котенка леопарда. Мрах уже давно мечтал о собственном ручном леопарде, да и отец, вроде, не возражал, но мать категарически запретила — боялась, что хищник начнет нападать на коз. Только львинок все равно ждал…

— Мрааах…Мрах! Слезай! — громкий голос матери заставил его вздрогнуть и покрепче ухватиться за ветку. Это же надо, так задумался, что не услышал шагов! Вот вам и великий и непобедимый охотник! А если бы на месте мамы оказался тигр? Ругая себя за недопустимую для охотника небрежность, львинок полез вниз: тигр тигром, а мама повторять не станет. Кстати, а откуда в центре стойбища тигр?

— Не знаю, — честно ответила стоявшая под деревом мама — последний вопрос Мрах неумышленно задал вслух: — А ты видел в стойбище тигра?

Мрах спрыгнул на землю и чуть не упал — нога неловко подвернулась. Мама подхватила сына и крепко прижала к себе. Ее желтые глаза смеялись.

— Что, большой был тигр?

Конечно, они опоздали.

Рыбаки уже закончили разгрузку и теперь, мокрые и усталые, но довольные, собирали последние снасти.

Плоты, пустые, тяжелые, облепленные серебристой чешуей, сохли, вытащенные на берег, и сами напоминали больших чудовищ. Оставлять их в воде было опасно — после недавно выпавших дождей река вздулась и запросто могла унести плоты вниз, а то и вовсе разбить: лови потом по бревнышку, строй заново, да и без рыбы останешься.

А селенье у людей немаленькое, душ пятьсот. Чем кормиться будут? Да и с соседями делиться надо — львины тоже до рыбки охочи.

Рыбалка, надо сказать, в этот раз вышла богатая — две ямы завалили, и не какой-нибудь мелочью, а отборными, крупными осетрами. Да еще сом попался локтей в пятнадцать — здоровый, усатый…Замаялись на шесты насаживать да в поселок таскать — у рыбаков до сих пор плечи ныли. Но зато теперь на ближайшую седьмицу едой обеспечены, и на зиму часть закоптить можно. С львинами тоже поделиться — на мясо сменять. Всем хватит!

Ночь опустилась внезапно, застав мальчиков врасплох. Занятые борьбой с взбесившейся рекой, они не смотрели по сторонам и прозевали наступление темноты. Луна и звезды спрятались за набежавшими облаками, начал накрапывать мелкий дождик. Убежище искать было поздно — куда пойдешь, когда ничего не видно на расстоянии вытянутой руки? Промокшие, замерзшие и голодные, Эрих и Мрах забились в гущу ветвей гигантского дерева, не дававшего защиты от дождя и холода, но хотя бы могущего спрятать от хищников. Ночь прошла ужасно, в беспрерывном страхе и тщетных попытках немного согреться. Спать мальчики не могли — слишком продрогли и перепугались. И как тут не перепугаться? Одни, на совершенно незнакомом берегу, без оружия, без возможности даже развести костер, вдали от любимого и уютного стойбища, до которого еще неизвестно, сколько дней придется добираться пешком…В общем, друзья совсем пали духом. Явись сейчас на берег какой-нибудь хищник, и они сами, добровольно пошли бы ему в пасть, лишь бы только закончилась мучительная неизвестность. Но никто не пришел, а ночь — не бесконечна. На рассвете дождь прекратился, проглянуло солнышко, и в сердцах Эриха и Мраха вновь затеплилась надежда. Да, у них нет ни оружия, ни огня, но оружие можно изготовить, а огонь — добыть; на берегу хватает и палок, и кремней, надо просто поискать и немного поработать. Умения у них хватит! Сказано — сделано: уже через пару часов Эрих и Мрах держали в руках первое копье и первый лук. Нашлись и кремни, только с растопкой пока вышла заминка — ночной дождь изрядно промочил все вокруг, не оставив ни единой сухой травинки. Но мальчики не расстраивались — солнце припекало изрядно, и к полудню оба надеялись на костер. Дело оставалось за малым — добыть себе еды на обед и найти подходящее место для ночлега.

Пещеру обнаружил Мрах, совершенно случайно — полез вверх по обрыву поискать птичьих гнезд и за большим валуном увидел довольно глубокую выемку в береге, для двух мальчиков вполне достаточную. В пещере было сухо и уютно, дно выстилали сухие водоросли, давным-давно занесенные сюда разливом реки…Обедали собранными у воды моллюсками и утиными яйцами, испеченными в золе. Жизнь определенно налаживалась, от ночного уныния не осталось и следа. Правда, путь домой обещал быть нелегким, но ни Эрих, и Мрах так далеко в будущее не заглядывали. Они сыты, им тепло, есть крыша над головой — что еще нужно для счастья?

Мальчики провели на берегу шесть спокойных дней. Они отдыхали, ели, заготавливали необходимые в дорогу оружие и запасы пищи. Оба слишком хорошо понимали — путь, предстоящий им, будет длинным и небезопасным, и не спешили. Но вот настал день, когда все оказалось собранным, и друзья покинули столь гостеприимный берег.

Они возвращались домой.

(Девять лет спустя)

Стоял чудесный, теплый летний день. Легкий ветерок шевелил зеленую листву, принося из степи ароматы трав и цветов, пели птицы, порхали яркие бабочки. Юноша и девушка, взявшись за руки, мчались к реке по широкой, утоптанной тропе. Их стройные, мускулистые, едва прикрытые одеждой тела покрывал ровный золотистый загар, выгоревшие почти добела русые волосы развевались на ветру. Оба просто дышали здоровьем и счастьем.

Добежав до воды, влюбленные торопливо разделись и нагишом бросились в реку, взметнув целый фонтан брызг. Первой вынырнула девушка; убрав с лица налипшие кудри, она легла было на воду, собираясь отдаться течению, но тут же с визгом забилась —,поднырнув снизу, юноша ущипнул ее за бедро.

— Ты… — выдохнула девушка, отплевываясь.

Юноша рассмеялся и привлек возлюбленную к себе. Девушка обвила руками его шею.

— Ты меня напугал! — проговорила она с очаровательным укором, глядя в глаза возлюбленному, и юноша, не удержавшись, поцеловал ее в полуоткрытые алые губы. Девушка страстно ответила. Некоторое время влюбленные целовались, то уходя под воду, то всплывая на поверхность.

Рассвет застал влюбленных крепко спящими. Так крепко, что они не сразу услышали стук в дверь. С трудом разлепив один глаз, Эрих застонал и спрятал голову под подушку в надежде, что ранний гость поимеет совесть и уйдет, но стук продолжался.

Рядом, просыпаясь, заворочалась Ранэ.

— Кто-то пришел… — сонно пробормотала она. — Иди и скажи им, что мы спим…

Эрих только вздохнул. И так понятно, что спят — солнце едва поднялось…

Неизвестный снова забарабанил в дверь, и Эрих испытал острое желание придушить нахала- зачем будить людей в такую рань?

Эрих лежал, распластанный, на набитом сухой травой матрасе, в жару и бреду. Его терзала боль. Юноше приходилось раниться и раньше, и он думал, что умеет стойко переносить страдания. Наивный! Эта боль отличалась от прежних, как матерый тигр от месячного котенка, хотя у обоих, вроде, есть и зубы, и когти…

Боль начиналась в правой руке, закованной в лубок, медленно переползала в левый бок, а оттуда — в правое бедро. Она жгла и грызла, ослепляла и оглушала, усиливаясь с каждым вздохом, и от нее не было спасения. Эрих качался на ее волнах, то погружаясь с головой, то ненадолго выныривая на поверхность. Для него больше не существовало ничего, кроме боли. Поначалу раненый пытался терпеть, но боли оказалось слишком много… Эрих кричал бы, если б мог, но у него не осталось сил на такую мелочь, как крик, и лишь тихие, жалобные стоны срывались с его обметанных лихорадкой губ.

Затуманеное жаром сознание рождало кошмарных чудовищ. Рыча и скалясь, толпились они вокруг постели, и вонзали в него зубы и когти, причиняя юноше новую и новую боль. Эрих умолял их о пощаде, но они не слушали. Одно из чудовищ оказалось особенно настырным. Оно тормошило раненого, заставляя пить горький отвар. Эрих не хотел пить отвар, но боялся, что страшилище разгневается и добьет его, и, давясь, глотал мерзкую жидкость. Чудовище хвалило его, почему-то голосом Варму, и исчезало, чтобы вскоре явиться снова.

Клацая зубами, оно снимало с ран Эриха повязки и принималось ковыряться в его воспаленной, сочащейся гноем плоти, и это было не просто очень больно — безумно, невыносимо больно. Иногда юноше везло, и он терял сознание, погружаясь во тьму, но чаще всего несчастный просто лежал, не в силах ни уползти прочь, ни даже отстранить мучившие его руки. Он плакал от нестерпимой боли и просил чудовище прекратить, но то лишь хохотало мерзким, издевательским смехом. Очистив раны и наложив чистые повязки, чудище удалялось, а боль утихала ненадолго, и Эрих, совершенно измученный, засыпал беспокойным, горячечным сном. Очень редко бред отступал, и тогда юноша видел склонявшихся к нему Варму, Ранэ или Мраха: они говорили что-то, но раненый не мог разобрать ни слова — их голоса сливались в непрерывный глухой гул. Потом все вокруг снова заволакивала горячая пелена, и Эрих погружался в бесконечные кошмары…

Юноша не знал, сколько дней и ночей провел он в жару и бреду — там, среди чудовищ, не было времени. Однажды ночью он очнулся. Боль больше не терзала его. Не то чтобы она ушла совсем — нет, она не исчезла, но стала вполне терпимой. Голова прояснилась, чудовища исчезли. Хотелось пить. По щеке ползла муха, щекоча лапками кожу. Эрих попытался было поднять руку, чтобы прогнать докучливое насекомое, но едва смог пошевелить пальцами. Муха поползала еще немного и улетела, взмахнув крылышками, и раненый вздохнул было с облегчением, но тут у него зачесался нос. Пить хотелось все сильнее и сильнее, нос чесался почти нестерпимо, и несчастный застонал от собственного бессилия. Его стон был услышан — раздались торопливые шаги, и Эрих увидел склоняющегося к нему Варму. Вид у русоволосого был измученный, вокруг глаз залегли глубокие тени, как у человека, который очень давно не спал по человечески. Эрих с трудом разлепил растрескавшиеся губы и прошептал: — Нос…

Немало серьезных открытий совершаются совершенно случайно…

Эрих, томимый беспокойством и скукой, сидел на бревне и смотрел, как соседские дети играют с глиной, заготовленной для очага. Юноша знал, что от соприкосновения с пламенем глина не только подсыхает, но и преобретает каменную твердость. От нечего делать подобрав небольшой комок, он мял его в пальцах, то скатывая в шарик, то превращая в лепешку. В конце-концов вылепив что-то, по форме напоминающее раковину для питья, юноша со вздохом бросил свое изделие в огонь и забыл о нем. Утром Ранэ вычищала золу и наткнулась на непонятный предмет. Озадаченная женщина решила показать находку мужу. Эрих не сразу понял, что это, повертел в руках и хотел было уже выбросить, как вдруг его осенило — глина! Она затвердела, сохранив прежнюю форму, но получившаяся «раковина» оказалась несколько помята.

Пытаясь подправить изделие, Эрих с удивлением обнаружил, что обожженая глина не размокает в воде. Заинтересованный, юноша продолжал эксперименты, и, двигаясь наощупь, путем многих проб и ошибок, через два месяца поставил перед женой первый глиняный горшок. Посудина была не слишком велика и неказиста, но Ранэ моментально оценила подарок. Удивительные свойства горшка привели ее в восторг: раньше воду кипятили в больших раковинах — в но в них много не нальешь, или в сосудах из коры — поставить их в огонь было нельзя — сгорят, и женщины один за другим клали внутрь раскаленные в костре камни. Разумеется, вода в конце-концов нагревалась, но становилась грязной и мутной от золы и копоти. Новый горшок не горел и вода в нем оставалась чистой и прозрачной! Довольный Эрих сделал еще несколько посудин разного размера и формы — для семьи и друзей. Слух о горшках из глины распостранился по селению очень быстро. Женщины жаждали заполучить хотя бы один такой, и юноша ожил — он вдруг стал очень нужным человеком. Целым днями сидел он во дворе и лепил, лепил… Соплеменники перестали коситься на него, в доме появились свежее мясо и шкуры, Ранэ сияла.

Ободренный Эрих работал и работал, и буквально за полгода достиг совсем неплохих результатов. На летнем межплеменном торгу новые горшки вызвали некоторое недоверие, но лишь поначалу. Представители соседних племен довольно быстро оценили изобретение, и охотно меняли его на соль, кость и даже редкую, привозимую издалека ткань — лен. Неожиданно для себя Эрих — калека стал весьма состоятельным.

Ранэ щеголяла новыми украшениями и платьями, соплеменники смотрели с уважением, и юноша был почти счастлив. Но только почти.