Ольга проснулась с ощущением неясного томления. Полежав несколько минут, под впечатлением стремительно тающих обрывков сна, сладко потянулась, и, словно ужаленная, подскочила — сегодня день соревнований! Сбросив простыню, невесомым облачком отлетевшую в угол комнаты, легко спрыгнула с кровати, и, застонав, едва не упала.

Травма недельной давности, полученная во время неудачного приземления, напомнила о себе острой пронзительной болью. Она недовольно поморщилась: не нужно было доказывать, что хватит двух третей от полного разбега, чтобы выполнить упражнение. Даже упоминать не стоило. Но ведь нет, захотелось выделиться, показать свои способности. Сколько раз себе говорила — выпендреж ни к чему хорошему не приводит, и все равно не сдержалась. Досадливо дернув щекой, она медленно побрела в ванную, стараясь не нагружать больную стопу.

— А вот и дочь проснулась, — в проход вышла мать. — Рано ты сегодня. Выспалась?

Отмахнувшись, Оля прошла в ванную, откуда вскоре зашумела вода. Спустя несколько минут, она вышла бодрая и посвежевшая, редкие капли быстро испарялись с раскрасневшихся щек.

— Теперь так принято с родителями общаться, это что за отмашки? — поинтересовалась мать, сдвинув брови.

Возле входа в спорткомплекс скопился народ. Пришедшие на тренировку спортсмены, болельщики, мамаши с малышами образовали затор, полностью перекрыв ворота. В толпе мелькали знакомые лица. Олю узнавали, перекидывались приветствиями и рассказывали последние новости. Ловко орудуя локтями, к ней протолкалась бойкая Светланка, юниор прошлогодней городской олимпиады, таинственным шепотом сообщила, что на выступления приезжают высокие гости из Москвы, и нужно быть на высоте. На середине рассказа она что-то вспомнила, всплеснула руками и исчезла в толпе.

Неподалеку возник Славик. Славик жил в соседнем дворе и очень любил легкую атлетику. Сам он атлетикой не занимался, а любить предпочитал издали, что не мешало ему периодически ходить на тренировки и болеть, как он выражался, «за наших». Болеть просто так Славику было скучно, и он брал с собой пиво. Потягивая из бутылочки, Вячеслав счастливо взирал с первых рядов на спортсменок, и ничего ему больше было не нужно от жизни в этот момент. Вот и сейчас в руке у Славы присутствовала неизменная бутылка, из кармана высовывался хвостик от пакета с чипсами, а лицо украшал равномерный розовый румянец, везде и всегда сопутствующий Славе наряду с пивом.

Булькнув бутылкой, Слава воздел руку в жесте приветствия, воскликнул с подъемом:

— Спортсменкам — гип-гип, ура!

— И тебе тем же, да по тому же месту, — Ольга улыбнулась в ответ. — Не удержался, и на соревнование пришел с пивом?

Холодная белизна потолка, иссиня-фиолетовые блики кварцевой лампы на оконных стеклах, хитросплетение приторных запахов. Приглушенные разговоры где-то за тонкой пластиковой перегородкой возбуждают смутные воспоминания. Мысли вяло ворочаются в черепе, с трудом противясь сковывающей сонной дреме.

Лежа на спине, под чистым белоснежным одеялом, Ольга пыталась восстановить череду событий последнего дня, но память отказывала, и все попытки зацепиться за ключевые события и фигуры вязли в заполнившем голову мутном тумане. Она шевельнулась, в спине кольнуло, а нога покрылась мурашками. Царапая кожу острыми ножками, мурашки разбежались по телу, и Оля окончательно пришла в себя. Судя по всему, она находилась в больнице. Осталось лишь вспомнить, по какому поводу она сюда попала и насколько давно. Метнулась жгучая мысль, соревнования! Ведь у нее соревнования. Но, почему она здесь, в больничной койке, что произошло?

Ольга резко сбросила одеяло, села, вернее, попыталась сесть. Тело дернулось, но не смогло принять вертикальное положение, рухнуло назад. В недоумении, Оля опустила глаза. Правую ногу, от кончиков пальцев и почти до середины бедра, уродливым белесым наростом покрывает гипс. Несколько мгновений она тупо смотрела на гипс, и в этот миг сдерживающая мысли запруда рухнула, воспоминания прорвались, затопив мысли вереницей образов. Вот она едет в трамвае, странный юноша с букетом цветов, а вот они с Викторией идут по коридору, недовольная Марья Анатольевна, странный срыв Ирен. Картинка сменилась. Смазанные трибуны, убывающая под ногами дорожка, стремительно приближающийся мостик… Ольга вздрогнула. Из коридора донесся шум, приблизился, разбился на отдельные голоса, продолжая неумолимо надвигаться.

— А я говорю, к ней нельзя! — гневно звенел чей-то голос.

— Мы ненадолго, мы на чуть-чуть, — мягко извинялся другой.

Скрипнув, отворилась дверь, возникло благообразное, обрамленное сединой лицо Эразма Модестовича. Главврач, шустрый старичок с хитрым прищуром веселых глаз, любимец больных и гроза персонала, совершал очередной утренний обход.

— Доброе утро, дорогие дамы, — он шутливо наклонил голову. — Вижу, кто поживее — уже на процедуры убежали. Вот и хорошо, значит выздоравливают. — Врач зашел в палату, окинул взглядом забитый книгами подоконник, сказал с одобрением: — Просвещаетесь, барышня? Это хорошо. Больница такое место, где и почитать и подумать можно. Торопиться некуда. Как поживает наша нога?

— Здравствуйте, — Ольга улыбнулась врачу. Эразм Модестович поражал сочетанием противоречивых качеств: мягкий и обходительный с больными, в отношении подчиненных он был жестким и требовательным. — Как нога? — она пожала плечами. — Я даже не знаю, зудит немного.

— Это хорошо, что зудит, — доктор потрогал лоб, попросил сказать «А», затем вставил в уши трубочки стетоскопа и стал слушать. — Дышите… Так, хорошо. Еще дышите. А теперь не дышите… Замечательно.

Повесив стетоскоп на плечи, он внимательно взглянул на Ольгу.

Яркое майское солнце прогревает воздух. Мокрый от недавнего дождя асфальт курится парком. Свежие, только проклюнувшиеся листья деревьев щетинятся зелеными иглами, а одуревшие от весны воробьи истошно чирикают в кустах. Ольга со счастливой улыбкой пристроилась на скамье в больничном парке. Поскрипывая колесами, мимо прокатилась инвалидная коляска. Оля проводила глазами пожилого мужчину, с мучительным выражением лица толкающего обода колес. Прошли две медсестры, одна что-то обвиняющее кричала визгливым голосом, вторая невнятно оправдывалась. По газону, кося зеленым глазом на беснующихся воробьев, прокралась кошка.

Думать не хотелось. Поддаваясь разлитой в воздухе умиротворяющей неге, мысли уносились далеко в прошлое, вызывая перед глазами картины беззаботного детства. Вот она возится с Барбосом во дворике у бабы Зины. Барбос радостно виляет хвостом и от нетерпения повизгивает, требуя продолжения игры. На пороге стоят бабушка и мама, они чем-то разговаривают, на их лицах улыбки. А вот уже они с Пашкой, до самых ушей перемазавшись сажей, мастерят из обгорелых дощечек собачью будку.

Внезапно что-то изменилось, Ольга вынырнула из мира грез. Перед ней стоял мужчина: спортивного телосложения, выше среднего роста, подтянутый голубоглазый шатен в короткой безрукавке и потертых джинсах. Мужчина настолько резко контрастировал с болезненными, измученными обитателями больницы, что она вздрогнула.

— Извините, если напугал, — мужчина улыбнулся, — вы так глубоко задумались, не хотелось мешать. — Меня зовут Олег. Я пришел проведать приятеля, он здесь, в четвертом корпусе, но в отделении процедурный час, придется ждать. Весь день на ногах, хотел присесть, и, как назло, ни одной скамейки. Если вы не против… — он выразительно посмотрел на свободную половину скамьи.

— Конечно, конечно, — опомнившись, Ольга поспешно сдвинула костыли, освобождая место. — Могли бы и не спрашивать. Что тут страшного?

На место, к памятнику Пушкину, Ольга пришла заранее. Засаженная елочками небольшая площадка, где обычно назначали встречи влюбленные парочки, оказалась пуста. Отлитый из бронзы, в натуральную величину, поэт задумчиво смотрел вдаль, на его плечах сидели голуби. Пройдясь несколько раз вдоль площадки, Оля присела на скамеечку, но, не в силах сохранять неподвижность, уже через минуту вскочила, взволнованно зашагала взад-вперед. Мысли суматошно метались, не позволяя сосредоточиться, щеки горели, а кончики пальцев покалывало.

Слуха коснулось звонкое цоканье каблуков. Ольга стремительно обернулась, но наткнулась на настороженный взгляд незнакомой женщины. Подозрительно косясь, женщина обошла ее по дуге. Резко зазвенело, заставив вздрогнуть, едва различимый за густой порослью кустарников, невдалеке пронесся трамвай. Ольга остановилась, вспомнив успокаивающие упражнения, закрыла глаза, вдохнула, на несколько секунд задержала воздух, замедленно выдохнула.

В ногу ткнулось мокрое. Непроизвольно открыв глаза, Оля увидела пса. Возле ноги сидел здоровенный сенбернар и тяжело дышал, вывалив мокрый розовый язык почти до самой земли. Недоумевая, как такая огромная туша умудрилась подойти незаметно, Оля потянулась к псу, потрепала за ухом. Хвост дернулся, обозначая удовольствие, уши настороженно приподнялись.

— Вот ты где! — С хрустом продравшись через жесткие ветки кустов, к памятнику вышел мужчина с кожаным поводком в руке, подошел ближе, сказал извиняющимся тоном: — Простите, пожалуйста, он вас не напугал? — Нагнувшись, мужчина щелкнул карабином, взяв пса на привязь, добавил недовольно: — Обладает отвратительной привычкой убегать и ласкаться ко всем встречным. Кто-то с удовольствием гладит, но некоторые пугаются. Недавно одну женщину чуть не до полусмерти напугал. Я теперь его и отпускать боюсь. Собака добрая, мухи не обидит, но у него же на лбу не написано.

— А вы бы взяли, да написали, — Ольга задорно улыбнулась. — Нет, правда! Шапочку какую-нибудь сшейте, или пилотку. Голова-то у него о-го-го! Можно даже папаху, а на ней крупными буквами — «Не кусаюсь!».

— Приехали, — бросила Вика, осматривая двор. — Запоминай: первый подъезд, двенадцатая квартира. Поднимешься, сделаешь дело, спустишься. Если нас не будет — подожди на лавочке.

Ольга кивнула. Дрожь накатила с новой силой, конечности с трудом повиновались. Пригнувшись, она придвинулась к двери, взялась за ручку. Ощутив прикосновение, обернулась, наткнулась на сочувствующий взгляд подруги.

— Все будет хорошо. — Вика протянула несколько блестящих прямоугольников, сказала насмешливо: — Надеюсь, пользоваться умеешь? Возьми, только не забудь со страху, а то с этими мужиками потом на лекарствах разоришься. Будешь уходить, возьми деньги — семьсот рублей. И имя не говори, у нас не принято.

Не став уточнять, что именно Вика имела в виду, говоря «у нас», Ольга вышла из машины, сжав челюсти, направилась к распахнутым металлическим дверям подъезда. Словно во сне, переставляя одеревеневшие ноги, она поднялась на третий этаж, нажала кнопку звонка, под изящной металлической пластинкой с выпуклыми цифрами номера. Дверь отворилась мгновенно, словно хозяин держал пальцы на ручке замка.

— Оп-па! — Удивленно приподняв бровь, на Ольгу смотрел толстый веснушчатый парень в поношенной майке и растянутых трико. — А где Вича?

Солнечный луч раскаленной иглой вонзился в глаз, взбудоражив чувствительные клетки где-то в глубине, развеял сонное оцепенение. Застонав, Ольга отвернулась, пыталась ухватить остатки тающего сна. Сознание вновь стало размываться, проваливаться во тьму, где царит вечный покой, а искры ярких снов перемежаются черными пустотами, наполненными жуткими порождениями подсознания. Потерпев поражение, луч не сдался, а терпеливо переполз на стену и, тысячекратно усиленный, отразился от зеркала, всесокрушающим ярким потоком уничтожая тьму во всех ее проявлениях.

Дернувшись от слепящего блика, Ольга едва не свалилась с дивана, удержавшись от падения лишь в последний момент, когда тело уже зависло над краем, готовое с грохотом обвалиться на пол. Чертыхнувшись, она рывком села. В окно вливались солнечные лучи, пронизывая пространство комнаты подобно ярким светлым столбам, висящим в воздухе без всякой поддержки. Время от времени в них попадали пылинки, вспыхивали и тут же гасли, уносясь в сторону невидимыми потоками воздуха.

Ольга двинулась в ванну. На глаза попался засохший огрызок бутерброда. Рот наполнился слюной, а под ложечкой засосало. С трудом пересилив позывы желудка, она зашла в душ, но через три минуты, подгоняемая голодом, уже стояла у холодильника, изучая запасы.

Четверть часа спустя по квартире поплыл аромат жареного. Переложив подрумянившееся мясо в тарелку, Ольга бросила в раскаленное масло кусочки черствого хлеба, ожидая, пока хлебцы покроются золотистой корочкой, принялась неторопливо нарезать листья салата.

Из прихожей донеслась сухая трель звонка. Ольга подошла к телефону, сказала коротко:

Ольга с криком открыла глаза, вырвавшись из объятий ночного кошмара. Долго лежала, чувствуя спиной влажную, пропитанную потом простыню. Из сумбурных, насыщенных событиями сновидений запомнились лишь бесконечные, тянущиеся до горизонта веревки со свисающим до земли мокрым женским бельем, через которые, задыхаясь от влажных испарений, она стремительно прорывалась, тщетно пытаясь убежать от чего-то ужасного.

Наскоро позавтракав, Ольга долго перебирала гардероб, пытаясь представить, что из одежды могло бы пойти на новой работе, но в мыслях постоянно возникало нечто невнятное, состоящее из крупных красных губ, низкого выреза и туфлей на высоких шпильках.

Примерив несколько комбинаций, она остановилась на одной, выгодно подчеркивающей изящество фигуры, но не слишком броской, чтобы не вызвать подозрений у случайно встреченных знакомых. Старательно отгоняя жуткую мысль, что кто-то может догадаться, Ольга взяла сумочку, высыпала содержимое горкой на диван, отобрав ненужное, отодвинула в сторону, но горка почти не уменьшилась, перебрав тщательнее, отбросила еще, осмотрела критически, недоумевая, откуда в такой маленькой сумочке столько ненужных вещей. Со вздохом закрыв глаза, она на ощупь выбрала несколько коробочек, бросила в сумочку, следом полетела расческа.

Старенький потрепанный кошелек задержался в руке. Отщелкнув застежку, Ольга пересчитала наличные. Сумма не впечатляла, но на запланированные покупки должно было хватить. Стараясь не вспоминать, как в мусорный бак едва не улетело треть денег, она дополнила комплект кошельком, добавила еще пару совершенно необходимых безделушек, без которых сумка не имела права называться женской, и, гордо подняв голову, величаво прошлась перед зеркалом, рассматривая себя с разных сторон. Удовлетворившись осмотром, Ольга подхватила сумочку и вышла в прихожую.

Остановкой вверх по улице находился магазин электроники. Обычно она без интереса проходила мимо, пропуская заполненные блестящими коробочками со звучными, но непонятными названиями фирм витрины. Сейчас Ольга стояла на пороге, в растерянности оглядывая уходящие вдаль полки с множеством телефонов самых разных форм и оттенков, ни чем не напоминающих своих громоздких предшественников, по-прежнему собирающих пыль на столах и тумбочках городских квартир.

Въехали в частный сектор. За окнами замелькали одноэтажные деревянные домики, огороженные неплотными заборами из сучковатых подгнивших досок. Асфальт сменился гравийкой, машину затрясло. Слава сбавил скорость, трясти стало меньше, затем сбавил еще, а сам едва не по пояс высунулся в окно, что-то внимательно высматривая. Пышка оглянулась, с недоумением поинтересовалась:

— Слав, а чего так медленно, уже приехали, или сломалось что?

Водитель не ответил, лишь отмахнулся раздраженно.

Кивнув на стену густого кустарника, Ольга заметила:

— Номеров не видно. Не ошибся бы адресом. Кстати, а бывает что ошибаетесь?