Это книга о разведчиках, имена которых отсутствуют в известных «шпионских» хрониках. О следопытах незнаемого, которые повседневно, чаще всего буднично, незаметно, без претензий на «бронзы многопудье» ведут свой многотрудный поиск, совершая нередко настоящие подвиги во имя истины, во имя человека, во имя мира на всей планете. Да, подвиги, ибо их деятельность требует не только ума, не только трудолюбия, но и мужества. Еще Маркс говорил, что у входа в храм науки, как и в преддверии ада, должно быть выставлено требование: «Здесь нужно, чтоб душа была тверда, здесь страх не должен подавать совета». И еще говорил Маркс: «В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот может достигнуть ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам».
Неторными, тернистыми тропами шла советская наука к ее нынешним высотам. Какое наследство оставила ей царская Россия? Малограмотное население. Острая нужда в специалистах, учебных заведениях, научных учреждениях А тут еще разруха, голод, саботаж «старой интеллигенции»… Потом была война, унесшая миллионы жизней, истощившая экономику, отвлекшая науку от ее мирных дел… И все же, несмотря на все невзгоды и суровые испытания, наш народ за короткий период — всего за полвека! — достиг сияющих вершин в науке и технике и заставил весь мир говорить о «русском чуде».
Здесь упомянуты не все, увы, далеко не все, кого хотелось бы, кого нужно назвать, — история еще воздаст им должное.
Я ПАМЯТНИК ВОЗДВИГ…
Летописцы древности насчитывали семь чудес света. А их, оказывается, было вовсе и не семь.
Этот стихотворный реестр, включающий семь названий, принадлежит греческому поэту Антипатру Сидонскому (II–I века до нашей эры). Римский историк Плиний Старший добавил сюда еще маяк, воздвигнутый на острове Фарос близ Александрии. Впрочем, нет, не добавил — ввел в список, вычеркнув из него фортификационные сооружения Вавилона. В некоторых сочинениях, напротив, сохранены именно вавилонские твердыни — на сей раз за счет вавилонских же висячих садов («садов Семирамиды»); вероятно, темпераменту автора импонировала скорее устрашающая мощь военных укреплений, нежели мирное благолепие зеленых кущ. Зато другие, видимо предпочитая рискованным одиссеям добровольное заточение в прибежище знаний, давали отставку Фаросскому маяку, чтобы заполнить вакансию Александрийской библиотекой. Эллины патриотично ратовали за алтарь Зевса в Пергаме, а римляне (не менее патриотично) — за амфитеатр Колизей.
Средневековая христианская литература, стремясь обезопасить читательские мозги от малейших рецидивов языческой ереси, пыталась канонизировать в ранге «чудес» Ноев ковчег, Вавилонскую башню, храм царя Соломона и прочие библейские «дива» вместо античных памятников, порожденных культом многобожия (статуя Зевса в Олимпии, Гелиоса в Родосе, чертоги Артемиды в Эфесе).
В 1966 году издательство «Наука» выпустило книгу А. А. Нейхардт и И. А. Шишовой «Семь чудес древнего мира». В ней рассказано о египетских пирамидах, висячих садах Вавилона, храме Артемиды в Эфесе, галикарнасском мавзолее, колоссе острова Родос, статуе Зевса в Олимпии и Фаросском маяке — их вроде бы чаще других относили историки разных времен и народов к классическому комплекту инженерно-архитектурных шедевров.
Глава первая
ТРОПОЮ ГРОМА
Очнувшись от задумчивости, он обернулся к соседнему столику и бросил с хмурой усмешкой:
— Ну, теперь в Вашингтоне начнется сущий ад!
Человека, прервавшего тягостное молчание, хорошо знали не только здесь, в офицерском клубе «Арми Редстоун арсенал», — имя его гремело по обе стороны Атлантики. К его мнению прислушивались государственные деятели США, как когда-то заправилы нацистской Германии. Но сейчас эта известность тяготила его; ему было явно не по себе, как и в те тревожные дни, когда там, в Баварии, в охотничьем замке своего брата Магнуса, он скрывался от любопытных глаз, от друзей и недругов, каждую минуту ожидая, что его разыщут ищейки из специальных отрядов СС.
Разыщут и уничтожат, дабы столь ценный трофей не попал в руки победоносно наступающих союзников…
Ускользнув из-под обломков гибнущего рейха и очутившись в стане бывших врагов, он считал, что сделал беспроигрышную ставку. Щедрые субсидии дяди Сэма, пригревшего под своим крылышком немецких ракетчиков. Блистательная карьера.
Великое противостояние
30 мая 1924 года. У Политехнического музея людно как никогда. Еще бы: сегодня лекция о полетах в космос! И приписка в афише: «Весь сбор пойдет в фонд Общества, межпланетных сообщений».
— Товарищи, билеты распроданы. Большая аудитория заполнена до отказа. Приходите как-нибудь в другой раз!
Это администрация увещевает тех, кому не удалось попасть внутрь. Куда там! Людской напор не ослабевает. Вконец растерянные сотрудники музея решаются на отчаянный шаг: срочно вызывают наряд конной милиции, чтобы удержать расходившуюся публику.
Пока милиция наводит порядок, давайте заглянем внутрь и послушаем, о чем говорит докладчик — профессор М. Я. Лапиров-Скобло.
…Трепетный язычок пламени едва теплится над фитилем. Он не в силах рассеять полумрак, притаившийся по углам серой коробки каземата. Зато каким фосфорическим блеском зажигает он глаза человека, склонившегося над тесным квадратом стола! Резкие тени упали на бледное, исхудавшее лицо, обрамленное темно-русой бородой. Тревожную тишину нарушают лишь скрип пера да гулкие шаги тюремщика за дверью. Человек в арестантском халате изредка отрывается от бумаг и, застыв, подолгу смотрит в пространство перед собой. Он не видит ни толстых каменных стен, покрытых плесенью, ни заиндевевшего оконца, забранного массивной решеткой, — мысли заключенного далеко.
Вначале было слово…
Мысль о создании такого общества, которое объединило бы разрозненные усилия изобретателей-одиночек и отдельных исследовательских групп, впервые высказал 20 января 1924 года талантливый инженер, самозабвенно преданный делу завоевания космоса, Фридрих Артурович Цандер. В апреле того же года при Академии Военно-Воздушного Флота имени Н. Е. Жуковского возникла Секция межпланетных сообщений. Она насчитывала 25 человек, главным образом слушателей академии.
В числе первых приветствовал начинание молодежи крупный специалист в области аэродинамики профессор Владимир Петрович Ветчинкин, ученик профессора Н. Е. Жуковского. Поддержка авторитетного ученого имела большое значение.
«В те годы, — пишет в своих воспоминаниях бывший председатель общества старый большевик Г. М. Крамаров, — было немало консервативно настроенных людей, тугодумов и просто невежд, считавших идею полета в космос фантастичной».
Так обстояло дело не только у нас. Оберта тоже не принимали всерьез… Годдард, хоть он и поставил себе более скромную задачу — создать небольшую высотную ракету с приборами, тем не менее постоянно нуждался в средствах, так что ему временами приходилось прерывать работу.
Стоит ли говорить, сколь важной была работа советских популяризаторов космонавтики!
Сердце… Это тоже двигатель
…Худое, чуть аскетическое лицо. И взгляд — неповторимый взгляд неистового мечтателя, неутомимого исследователя, одержимого одной большой идеей.
Таким его высек скульптор из оранжево-красного гранита, вдохнув в холодный грубый камень живой порыв человека, мягкого, скромного и в то же время упорного, энергичного.
Таким он запомнился друзьям, провожавшим его весной 1933 года на поезд в Кисловодск. Сотрудники едва убедили уставшего от хлопот, измотанного недосыпанием Цандера внять рекомендациям врачей.
И вот теперь лежит он, прикованный к больничной койке, бледный, осунувшийся, с холодной испариной на лбу.
Четырнадцать минут до старта
Крафт Эрике, специалист в области ракетной техники, прав: «Если бы первые экспериментаторы могли представить себе истинный объем работы в избранном ими направлении, то они, возможно, и не решились бы начать ее с теми ничтожными средствами, которые они имели».
— Вот обычная паяльная лампа. Ей ли решать космические проблемы? Впрочем, почему бы и нет?
Мало ли крупных открытий сделано физиками с помощью веревочек, проволочек, всевозможных деревяшек, жестянок и прочих «хитроумных» приспособлений?
И цепкий инженерный ум Цандера увидел в неказистом инвентаре медника нечто большее, чем просто паяльную горелку. «Опытный ракетный первый» (ОР-1) — так назвал он свой двигатель, построенный на основе паяльной лампы. «Двигатель»? Не громко ли сказано?
Справедливости ради следует заметить, что у паяльной лампы оказались заимствованными лишь бачок с насосом да подогреватель. Основной узел ОР-1, камеру сгорания, Цандер рассчитал, спроектировал и изготовил сам. По существу, это была трубка, окруженная металлическим кожухом. В нее из бачка через струйный распылитель впрыскивался бензин. Жидкий поначалу, он переводился в пар с помощью теплообменников. Навстречу ему через специальный штуцер сопла нагнетался под давлением воздух. Подача горючего и окислителя не в жидком, а в газообразном виде характеризует, по словам Е. К. Мошкина (одного из бывших гирдовцев), «перспективность взглядов Цандера».
