…Опасность Петруха чувствовал инстинктивно. И когда его прямо с перрона затолкали в старый вонючий «воронок» — сразу понял: добром это приключение не закончится. Тем более что нравы сибирских «мусоров» он знал не понаслышке. Хотя и не был на родине больше трех лет.

Сейчас завезут в «обезьянник», надают по почкам и станут проверять на причастность ко всем резонансным преступлениям последних лет… Нет, не надо было приставать на предложение столичной братвы: «Езжай, разберись на месте, почему твои земляки не отстегивают в “общак”, не придерживаются “понятий” и в то же время тесно сотрудничают с “красножопыми”. Даже проценты с прибыли им отчисляют. За крышу…»

«Вам надо — вы и разбирайтесь, — вспылил тогда Петруха. — А мне там лучше не появляться!» Но его не стали даже слушать. «Сходняк постановил»… Старый урка хорошо знал, к чему может привести непослушание.

Скорее бы очутиться в привычной обстановке СИЗО или КПЗ, осмотреться, отдышаться, прикинуть, в чем могут обвинять его менты и какими козырями они располагают.

Но нет… «Воронок» непривычно быстро катит в сгущающиеся сумерки. Ощущение опасности не проходит, напротив — усиливается с каждой секундой. Хотя безусый юнец, с которым его связывают стальные «браслеты», выглядит спокойным и равнодушным. Его гладко выбритое, холодное лицо демонстрирует полное безразличие к судьбе задержанного. Только битого зэчару, проведшего за решеткой больше двадцати лет, так просто не проведешь. Он нутром чувствует напряженность и отчаянную решимость в колючих взглядах милиционера…

Город, в котором будут происходить события, основан как острог еще в годы правления первого царя из династии Романовых — Михаила Федоровича. «За годы советской власти он превратился в один из крупнейших центров науки и культуры». Конечно, если верить «совковой» пропаганде, а точнее, высказываниям никогда не отличавшихся скромностью номенклатурных последователей «гения революции», отбывавшего неподалеку ссылку. И, как правило, вещали они это из Белокаменной, а здесь если и бывали, то в составе столичных инспекций или каких-нибудь официальных делегаций. С обязательной охотой и рыбалкой. Ну да бог с ними, уже и вспоминать-то не особо хочется. Пользовались — и допользовались, творили — и натворили, совсем безотносительно к тому, каково оно, это Сегодня. Каким бы ни было, а старое рухнуло необратимо…

С наукой что-то не сложилось. Немногочисленные вузы в начале девяностых пришли в упадок, а когда-то весьма солидный филиал Сибирского отделения Академии наук, давно балансировавший на грани закрытия из-за несвоевременного финансирования (если можно так назвать полное прекращение отпуска денежных средств), и вовсе захирел, превратившись из центра сосредоточения передовой научной мысли в сборище склочников, стремящихся урвать хоть сколько-нибудь, (конечно, желательно побольше) у родного государства под свои «гениальные» исследовательские программы и воюющих между собой за каждый бюджетный рубль.

Хвалиться нынешним состоянием культуры — особых оснований тоже нет. Это не Лондон и не Женева. Даже не Львов и не Санкт-Петербург. Порой здесь могут обложить матом с головы до пят. Причем не только представители сильной половины человечества. Один известный журналист, и в Москве не упускавший случая поучать современную молодежь, схватил инфаркт, лишь несколько минут пообщавшись со стайкой здешних подростков. По полной программе отчитав малолетних бесстыдниц, «гонявших косяки» на лавочке близ ледового Дворца спорта, он с чувством выполненного долга отправился в дальнейший путь, но, к своему несчастью, успел расслышать язвительный ответ:

— Остынь, батя, мы не только курим, мы уже давно трахаемся!

Окончательно добила служителя пера худосочная малышка лет четырнадцати с безобидным веснушчатым лицом:

Жила-была в Рязани примерная советская семья. Мать-отец да двое деток: Павел и Анюта. В роскоши не купались, но и особой нужды, к счастью, никогда не испытывали. Глава семьи прилично зарабатывал на станкостроительном заводе, его супруга — преподаватель немецкого языка, — тянула полторы ставки в элитной школе. Зарплату учителям тогда платили исправно.

В 1979 году Пашку Волкова призвали в армию. Заперли аж в Ферганскую долину. Впрочем, особенно по этому поводу молодой солдат не расстраивался, ибо некоторые его товарищи очутились в зоне вечной мерзлоты. Ощущение тревоги возникло чуть позже — в декабре — когда всемогущественное (но почему-то безликое) Политбюро приняло историческое решение о вводе в Афганистан ограниченного контингента советских войск.

В одну из темных январских ночей 1980-го Пашкин полк перебросили в соседнюю страну.

Разве мог он тогда предполагать, что основные неприятности в дальнейшей жизни будут исходить не от воинственных моджахедов, а от рязанских отморозков?

Служба пролетела довольно быстро, и весной следующего года сержант Волков, демобилизовавшись, без единой царапины вернулся домой. В отличие от большинства сослуживцев, он не сел на иглу, не увлекся «травкой»

[1]

и не пристрастился к спиртному. Даже инфекционные болезни чудесным образом миновали парня.

Предыдущая жизнь Максима Гольцова в корне отличалась от Пашкиной. Хотя они оба появились на свет в одном — 1961-м — году. Отец Максима — Иван Сергеевич — служил пехотным офицером и больше трех лет на одном месте не задерживался. Мама в свое время закончила Московский институт тонкой химической технологии, но по специальности (химик-технолог редких элементов) работы в гарнизонных городках для нее не находилось, и Вера Васильевна была вынуждена в основном заниматься домашним хозяйством.

Пашка имел младшая сестру, Максим — старшего брата. В отличие от Анны Волковой его жизнь сложилась вполне благополучно. Антон закончил Высшее политическое училище МВД в Ленинграде и много лет занимал престижную должность в главном милицейском журнале России.

Чуть позже, только уже в МГУ, вручили диплом журналиста и младшему Гольцову. Но это была лишь официальная составляющая его начинающейся карьеры. Параллельно юноша получал образование в закрытой группе Высшей школы КГБ. Курс наук там преподавали специфический: основы агентурной деятельности, методы добывания информации, организация наружного наблюдения, оперативно-техническое оснащение спецопераций…

Так Макс стал разведчиком. В отличие от его коллег без приставки «контр».

И одновременно корреспондентом популярной «молодежки».

Громко щелкнул электронный замок. Паша Волк, сопровождаемый двухметровым контролером в форме прапорщика внутренней службы, что было сил толкнул последние двери, отделявшие его от долгожданной свободы, закурил, окинул пытливым взором площадь перед тюрьмой, на которой толпились десятки уставших граждан, прибывших на свидание со своими осужденными отцами, сыновьями, братьями…

Вертухай крепко пожал ему ладонь и попятился назад за «колючку».

Несколько минут Паша потоптался на пятачке у дверей, затем неспешно двинул вдоль пыльной Сарненской улочки, наслаждаясь несравненным ароматом цветущих каштанов. Когда он поравнялся со зданием, в котором располагалась администрация исправительного заведения, в его дверях появилась могучая фигура в форменном кителе с одной большой звездой на погонах. Это был начальник оперативной части Макарчук, или, если выражаться по-блатному, — Старший Кум.

Среди узников майор имел репутацию честного и справедливого человека. Это не мешало ему держать подопечных в «кулаке», не давая «масти» захватить реальную власть на зоне…

Макарчук сразу заметил освободившегося и приветливо махнул ему рукой. Волка в кумчасти уважали. Благодаря особой, непредательской и принципиальной позиции, которую он неизменно занимал во всех спорах между зэками и ментами, как, по старой привычке, называли персонал учреждения.