Граждане

Брандыс Казимеж

Роман польского писателя Казимежа Брандыса «Граждане» (1954) рассказывает о социалистическом строительстве в Польше.

Показывая, как в условиях народно-демократической Польши формируется социалистическое сознание людей, какая ведется борьба за нового человека, Казимеж Брандыс подчеркивает повсеместный, всеобъемлющий характер этой борьбы.

В романе создана широкая, многоплановая картина новой Польши. События, описанные Брандысом, происходят на самых различных участках хозяйственной и культурной жизни. Сюжетную основу произведения составляют и история жилищного строительства в одном из районов Варшавы, и работа одной из варшавских газет, и затронутые по ходу действия события на заводе «Искра», и жизнь коллектива варшавской школы, и личные взаимоотношения героев.

Предисловие

Достижения народной Польши — один из ярких примеров того беззаветного героизма, тех грандиозных творческих свершений, на которые способны трудящиеся массы, освобожденные от капиталистического рабства, вдохновленные великой целью. «Этот замечательный расцвет неисчерпаемых творческих сил нашего народа, — говорит Болеслав Берут, — этот великий энтузиазм народных масс, которые в повседневном труде выковывают новые условия жизни для себя и для всего народа, являются величайшим достижением нашей народной революции в Польше»

[1]

.

Великие перемены в жизни польского народа, происшедшие за последние десять лет, отражены в лучших произведениях современных польских писателей, активно участвующих в социалистическом строительстве, овладевающих методом социалистического реализма.

К числу таких писателей принадлежит и автор романа «Граждане» Казимеж Брандыс, один из наиболее талантливых и популярных современных польских прозаиков.

Литературная деятельность Брандыса (родился в 1916 году) развернулась в послевоенные годы. Выступая не только как прозаик, но также как критик и публицист, Брандыс с первых дней возникновения народной Польши борется за литературу, служащую народному делу, правдивую, оптимистическую, глубоко идейную.

Однако в ранних произведениях писателя — «Деревянный конь» и «Непокоренный город» (повесть о временах оккупации) — еще слишком мало места отведено передовым борцам — героям наших дней. Свидетельством роста Брандыса как художника явился цикл романов «Между войнами», за который писатель был удостоен государственной премии. Брандыс поставил в романах этого цикла важные философско-этические проблемы — о месте человека в общественной борьбе, о его общественном долге, о подлинном и мнимом гуманизме. Вместе с этим цикл «Между войнами» был повествованием о судьбах польской интеллигенции, различных ее прослоек и представителей. В романе «Самсон» (1947) Брандыс, изображая довоенную Польшу, показывает, как гнетет и унижает человека эксплуататорский строй, и приходит к выводу, что только в борьбе с этим строем личность обретает человеческое достоинство. Следующий роман цикла — «Антигона» (1948) — суровое разоблачение правившей в довоенной Польше буржуазно-помещичьей клики, разложение и моральное падение которой раскрыто писателем в образе дельца и авантюриста Ксаверия Шарлея. В романе «Троя — открытый город» (1949) писатель развенчивает аполитичную, капитулирующую перед фашизмом, оторванную от народа буржуазную интеллигенцию, представителем которой является в романе эстетствующий писатель Юлиан Шарлей. Следует, однако, отметить, что в названных выше романах автор еще слишком много внимания уделяет детальному анализу самых различных переживаний, мельчайших оттенков характера отрицательных, духовно опустошенных персонажей. Лишь в конце третьей книги и в заключительном романе цикла «Человек не умирает» (1951) Брандыс вывел на сцену авангард польского народа, участников народной революции, людей с сильными и цельными характерами. Роман «Человек не умирает» посвящен борьбе за новую Польшу, за утверждение народной власти. В центре повествования — рабочие, активные члены Польской рабочей партии. Преодолев интеллигентские сомнения, обретает свое место в борьбе и приходит в ряды партии главный герой книги Тольо Шарлей.

Часть первая

Глава первая

Издалека уже видно было, как загорались огни в центре города, — туда можно было доехать трамваем за четверть часа. У ворот, за которыми находилась обширная территория стройки, обнесенная забором, остановился мужчина в парусиновом пальто. В двух шагах от него стояла кучка прохожих. На стройке горели фонари, освещая с высоты неглубокий котлован, вырытый для закладки фундамента. На дне его суетились несколько человек в рабочих комбинезонах, а один стоял посредине и что-то записывал в блокнот. Время от времени он подавал флажком сигналы грузовикам, они подъезжали по очереди под самый ковш экскаватора, и земля с глухим шуршанием тяжело сыпалась на платформу.

— Ага, этот раньше времени вздумал отъехать, — сказал мужчина в парусиновом пальто, и глаза его блеснули за роговыми очками. Он был плечист и высок ростом, но немного сутулился. Рабочий с блокнотом, крича что-то, подошел к грузовикам и стал браниться с одним из водителей. Издали слышен был его странно тонкий голос.

— Смотри, да это девушка! — со смехом сказал кто-то в группе зрителей.

Грузовик отъехал, подскакивая на изрытой земле. Девушка с блокнотом зашагала обратно. По дороге она приостановилась и, зажав блокнот между коленями, стала поправлять выбившиеся из-под берета светлые кудряшки.

Глава вторая

Павел Чиж вышел из трамвая на площади Дзержинского. Остановившись со своим чемоданом в нескольких шагах от памятника, он, несмотря на поздний час, долго рассматривал каменную фигуру на пьедестале. Дзержинский здесь напоминал какого-то гетмана, как будто — Чарнецкого. А Павлу хотелось бы увидеть его в простой форме чекиста и в тот момент, когда Дзержинский во время эсеровского мятежа один, безоружный, появился среди вооруженных заговорщиков.

Он пытался увидеть его лицо, но оно было скрыто в вечернем мраке. Рассеянные огни фонарей освещали только величественную фигуру. Дзержинский показался Павлу таким одиноким на этой огромной пустынной площади, среди белеющих в темноте зданий и высоких фонарей.

Бросив последний взгляд на памятник, Павел зашагал дальше, таща свой чемодан. Электоральная улица, должно быть, уже где-то недалеко. Павел вдруг с раздражением подумал, что он уже добрых два часа бродит по улицам и каждый прохожий, конечно, узнает в нем провинциала, растерявшегося в большом городе.

Но через мгновение он гордо улыбнулся: ну и что же — а все-таки он уже здесь, в столице! Он даже засмеялся громко, вспомнив свой город П., квартиру на Бруковой, постоянные ссоры с сестрой и зятем.

Глава третья

— Не торопись, брат, тише едешь, дальше будешь, — сказал Кузьнар шоферу. Не раз в жизни твердил он это, обращаясь к себе самому. Больше всего он ценил в людях чувство меры. «Жизни не обскачешь», — говаривал он часто. И надо отдать ему справедливость — он крепко держался этого правила. Его массивное тело на крепких ногах, с круглой упрямой головой на плечах, казалось неспособным ни к взлетам, ни к падениям. Проще говоря, человек этот твердо ступал по земле и раз навсегда уверовал, что лучшей опоры ему не найти. За чем же гнаться? К чему суета? Кузьнар считал, что торопиться жить естественно для магната, красивой женщины или беспутного мота, словом — для людей, щедро облагодетельствованных судьбой, беспокойных, пресыщенных собой или легкостью своих побед. Ну, а такой человек, как он, Михал Кузьнар, простой рабочий человек, спешить не должен. И он жил не спеша, презирая всякую пустую, бесплодную суету. Он любил жизнь, как опытный пахарь — свою землю; она рождала не так уж скудно, но и не обильно, и хлеб, который она давала, бывал горек. Незавидная земля. Но другой он не хотел.

Люди, с которыми жизнь сталкивала Кузьнара, угадывали в нем человека, на которого можно положиться, и любили его за это. Он внушал доверие своим спокойным добродушием, он умел вслушиваться в повесть чужого горя и забот, не лез вперед других. У него всегда находилось время для себя, и окружающие из этого заключали, что он найдет его и для них. О Кузьнаре говорили, что он, когда надо, сумеет помочь человеку. Многие, порывшись в памяти, могли бы подтвердить, что они кое-чем обязаны Кузьнару. «Михал Кузьнар — степенный человек», — говорили о нем товарищи по работе, соседи, подчиненные. И он не мешал им думать это, довольствуясь такой характеристикой. Он привык к ней, как к своему отражению в зеркале. Сам он не имел привычки копаться в себе. Разве все и так не ясно? В прошлом его нет никаких тайн: у деда-крестьянина было два морга земли близ Равы Мазовецкой, отец перебрался в Томашов и работал там на фабрике искусственного шелка у старого Борнштейна. Ну, а мать — что о ней скажешь? Один за ней грех — после рождения сына она взяла слишком уж долгий отпуск, не спросив согласия хозяев: умерла от родов. Что вы еще хотите знать?

Жизнь слепила Кузьнара как бы на скорую руку. Искривленными ребрами наградил его рахит, глуховатость была следствием скарлатины в детстве, а загрубелые руки с узловатыми пальцами напоминали о годах юности, когда он возил тачки на стройках Лодзи — пока (в 1923 году) не вышел в каменщики.

Что есть человек? Что есть душа, жизнь, мир? Вопросы, которых человек не задает себе, могут терпеливо и долго ждать ответа. Они живут рядом с ним, порой подадут голос — и стихнут, они стоят над человеком, как небо над деревьями. Если бы в те годы Кузьнара спросили, что такое жизнь, человек и мир, он, подумав, сказал бы, что это — гроза и ветер и что хотя одни тебя бьют, а другие норовят оседлать, — главное все же то, что человек существует.

Глава четвертая

В коридоре Антек Кузьнар сделал знак Вейсу и Свенцкому.

— Смотрите в оба, — сказал он. — Я предчувствую, что Баобаб захочет смыться.

— Да, он таких разговоров не любит, — подтвердил Свенцкий, надувая щеки.

Юзек Вейс был печален. Он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на Кузьнара глазами умирающей серны. — А может, отложим на другой раз? — пробормотал он.