Господа судьи и господа присяжные заседатели! В ночь на… тысяча девятьсот одиннадцатого года, на одной из окраинных улиц нашего города, убит Арнольд-Иоганн Штрейн, человек неопределенной профессии.

Убийца его — приват-доцент здешнего университета, Арсений Сергеевич Линев, здесь пред вами на скамье подсудимых. Через несколько часов после того, как от его пули умер Штрейн, он сам заявил в полицейском участке о свершившемся факте, причем полицейский протокол констатирует, что заявление свое подсудимый Линев делал с лицом почти веселым, голосом не дрожащим, и никакого угрызения совести, видимо, не чувствовал. Назвать причину убийства отказался.

Будучи задержан, просил, чтобы ему разрешили послать домой за книгами — томиком стихов Бодлера, каким-то бульварным романом и непереведенным историческим исследованием.

Установлено, что подсудимый Линев совершенно нормален, как умственно, так и физически. Наследственность прекрасная. Личной неприязни к Штрейну не имел, познакомился с ним всего за несколько дней до убийства. Судя по тому, что большие деньги, бывшие при убитом, и золотые часы совершенно не тронуты — об убийстве с целью грабежа говорить не приходится.

Все знающие Линева дали о нем самые блестящие отзывы. Пред ним раскрывалась блестящая профессорская карьера — несмотря на свои двадцать шесть лет, он успел уже написать ценную книжку о крепостном праве. Все мнения о нем сходятся на том, что Линев очень добрый, отзывчивый человек, и что его жизнь должна быть очень хорошей.

Поезд пролетел мост и, если бы не этот страшный грохот железа — я, наверное, не проснулся бы и не взглянул на человека в больших черных очках.

— Проснулись? — почему-то встревоженно спросил он, — проснулись?

Я удивленно посмотрел на навязчивого спутника, еще не понимая хорошенько, к кому он, собственно, обращается.

— Вы мне? Да, проснулся. А что?..