Альтернативная история. Наш современник при помощи исторического симулятора "попадает" в 1825 год на восстание декабристов. Ход истории может измениться!
Часть 1
1
Дежурный поцелуй, прощальный взмах руки, и я начал привычный путь по улице Рылеева. Обогнул Спасо-Преображенский собор, по улице Пестеля дошел до Фонтанки, перешел на другой берег по Пантелеймоновскому мосту и дальше – по набережной Мойки. У Капеллы свернул на Дворцовую, потом – по Адмиралтейскому проспекту, мимо Исаакиевского собора, миновал Сенатскую площадь и по Якубовича без всяких приключений добрался до Крюкова канала. Вдоль Новой Голландии по набережной дошел до улицы Декабристов и вот я уже почти дома.
Жаль только, что подняться в квартиру у меня не получилось. Помешали обстоятельства в лице старого знакомого.
– О, Костик, привет! – крикнул Варламов, едва меня увидев. – Куда идешь?!
– Домой.
– И чем заниматься собираешься?
2
Увидел я немного. Обычный дом старого фонда на неширокой улочке в получасе ходьбы от ближайшей станции метро. Ничем не примечательное парадное, без всяких вывесок, со стальной дверью на кодовом замке. Варламов позвонил, что-то невнятно пробубнил в домофон, и замок на двери щелкнул. Паша махнул рукой, с натугой приоткрыл дверь и пропустил меня вперед.
Небольшая лестница. Стены, недавно выкрашенные зеленой масляной краской. Пилястры, плафон на потолке, женские гипсовые головки. В углу – роскошная печь. Приятно посмотреть – редко увидишь такое в хорошем состоянии. И что удивительно – никакой охраны. Между тем, Варламов открыл ближайшую дверь и недовольно мне буркнул, что мы тут пришли не интерьеры разглядывать, а по делу.
Коридор за дверью неширок и извилист. Мы повернули раза три и, наконец, попали в некое подобие холла с вешалкой, несколькими стульями вдоль стен и большим зеркалом. И вот тут уже находилась вполне обычная стойка, за которой сидел охранник. Он упорно смотрел в монитор наблюдения, не обращая внимания на нас. Паша кивнул, и мы прошли внутрь.
Почти сразу нам встретился молодой человек в белом халате. Он приподнял брови и задумчиво посмотрел на меня.
– Доброволец, – отрекомендовал Варламов.
3
Конечно, я открыл глаза.
Вместо спецкостюма я был одет во что-то другое, чему сразу не смог подобрать названия. Я тупо разглядывал сначала руки, потом ноги, прикрытые длинными фалдами, а потом то, на чем стоял. Стоял я на снегу. Я ковырнул его носком сапога. Да, действительно снег. Куда же делся дом, в котором я только что находился? И почему вдруг наступила зима, когда только что было лето? Ну, и вообще…
Я вспомнил. Вспомнил, где я и зачем сюда прибыл. Глубоко вздохнул, едва не подавившись морозным воздухом, и начал осваиваться.
Тяжелая шинель давила на плечи. Шапка сползала на глаза и совсем не грела. Но не это казалось главным. Главное – определиться, когда я и где. Я огляделся.
Совершенно незнакомое место. Какое-то чужое. Если это Петербург, то выглядел он каким-то слишком деревянным и низким. Причем, деревянные домики смотрелись недавно отстроенными. С чего бы такое? А вдруг что-то коротнуло, и меня забросило в другое место? Или даже в другое время? Техника же еще отлаживается, так что накладки вполне могут быть. Что ж. Аборигены нам помогут. Выйдем с ними на контакт и порасспрашиваем.
4
Каховский поднял меня чуть свет. Он был бодр и неестественно весел. Что называется, на подъеме. Свеча, с которой он вошел ко мне, жутко чадила и потрескивала, едва разгоняя полный мрак самой длинной в году декабрьской ночи.
– Всю ночь ходили по казармам! – гордо заявил он. – Теперь у Рылеева обсуждать будем. Пойдешь, брат?
– Пойду! Как не пойти. Давненько хотел Кондратия Федоровича послушать. Ну, и других также. Великие дела деются.
– В самую точку, брат! Собирайся! Завтракать будешь?
Я вспомнил вчерашние мытарства в поисках еды и без колебаний согласился. Каховский приоткрыл дверь из номера и крикнул: "Петька, неси!" Мог бы и не кричать – Петька явно ждал, когда его впустят. На столе мгновенно появились: котелок с горячей гречневой кашей, горка пирогов, наваленных на большое блюдо, и большущий самовар, пышущий паром. По моим меркам – минимум на двоих.
5
Вот что означает привычка поздно вставать и мало работать. Если здесь и сейчас даже царь начинает заниматься делами в семь утра, а заканчивает в двенадцать ночи, то что говорить о простых людях? А я, заявившись в номер в два часа ночи, благополучно проспал до девяти. И никто меня не трогал, потому что "барин не изволили указаниев давать".
Темнота за окном склоняла меня к мысли, что еще довольно рано, и только бой часов, отбивших десять ударов, привел в чувство. От гостиницы до казарм Московского полка скорым шагом мне было двадцать минут. Это если бы я был уже одет и собран. А так я сидел, попивал чаек из самовара и не думал о том, что собирался сделать.
Собирался я всего лишь сказать братьям Бестужевым и Щепину-Ростовскому, что нынешняя задача поменялась. Что надо не на Сенатскую идти, а в соседние казармы – поднимать следующие недовольные полки. Кого именно – про то и спросить у офицеров. Может, в роты к измайловцам, может, в казармы конного полка к Александровскому каналу, а, может, к гвардейскому экипажу, тем более что Бестужевы с ним очень хорошо связаны.
Спешно одеваясь и путаясь в рукавах и штанинах, я пытался продумать речь, которая увлечет офицеров и заставит их делать то, что нужно с точки зрения всеобщей пользы и победы восстания. Даже для меня самого подбираемые слова звучали неубедительно. Я не мог ничего противопоставить приказу Рылеева. Не было у меня права отдавать приказы в данной ситуации. Власти не было.
И всё равно я спешил. В тайной надежде, что успею, перехвачу на выходе, брошу невнятный клич, и солдаты пойдут за мной, а там будь, что будет.
Часть 2
1
Я снова начинаю привычный путь по Спасской улице. Огибаю сгоревший Спасо-Преображенский собор, по Пантелеймоновской дохожу до Фонтанки, перехожу на другой берег по Цепному мосту и иду по набережной Мойки. Сворачиваю на Дворцовую, потом – по Адмиралтейской улице, мимо стройки Исаакиевского собора, бросаю взгляд на Петровскую площадь и по Ново-Исаакиевской улице без всяких приключений добираюсь до Крюкова канала. Мимо Новой Голландии вдоль по набережной дохожу до Офицерской улицы.
Но здесь нет моего дома. И еще долго не будет.
Да, я помню некоторые даты и события, которые должны произойти в скором времени. Но эти знания бесполезны здесь и сейчас. Всё пойдет по-другому. Всё будет не так. Нет возможности предвидеть и просчитать грядущее. Я в еще более худшем положении, чем люди, здесь живущие: они не знают будущего и уверены, что творят его. Они правы.
Да, восстание победило. Я добился. Но чего? Если это не виртуальное пространство, а реальное прошлое, пусть и параллельной ветви, то каким образом мне существовать тут? Страшно. И опять же. Если Паша знал, куда меня посылает, то зачем он сделал это? Как мне вернуться обратно, в свое время? И будет ли тот мир моим, если я действительно вернусь?Вопросы… вопросы… На них нет ответа. Он будет, если я вновь выйду из камеры переброски в прошлое, возьму Варламова за грудки, потрясу, как следует, и вытрясу то, что хочу узнать. Правду. Истину.
Как вернуться? Это главный вопрос. И второй: если вернуться невозможно, то что мне делать сейчас? Да, я могу на волне победившего восстания занять хороший пост, даже в правительстве. Диктовать свою волю. Управлять страной, в меру разумения. Но я ничего не понимаю ни в экономике, ни в управлении, ни в государственности, ни в чем. Только и могу, что давать умные советы, которыми нельзя воспользоваться. Конечно, можно создать крайне благоприятные условия для технического прогресса. Но он и без меня не остановится. Начнут строиться железные дороги – а все условия для этого созданы, не хватает только паровозов. Заработают заводы по выплавке чугуна, затем и стали. Будут основаны бумагопрядильные мануфактуры. Начнется то, что называется "промышленной революцией".
2
Напечатанное крупными буквами, объявление сразу же бросалось в глаза:
"Третьего дня служитель в гостинице "Неаполь", делая обход вверенных ему помещений и зайдя в номер всем нам известного Константина Владимировича Шумова, не обнаружил последнего. Можно было бы допустить, что он съехал, никого не предупредив. Но верхние и нижние нательные вещи, сложенные на кровати и вдетые одни в другие, отметали такую возможность. Казалось, что человек непонятным образом исчез из своей одежды, не оставив ни малейших следов. Кроме прочего, вызванные жандармы обнаружили бумаги, адресованные графу Милорадовичу, князю Оболенскому и генералу Н. А. Панову для передачи лично в руки, сумма денег, из которой было уплачено по счету в гостинице, личные бумаги и вещи исчезнувшего. По уверениям прислуги, ничего из вещей К. В. Шумова не пропало, и что он сам вот уже два дня никуда из комнат не отлучался. Двери и окна были заперты изнутри. Создается впечатление, что К.В., раздевшись догола, неизвестным способом покинул номер так, что никто этого не заметил. Если исчезновение из гостиницы еще возможно допустить, то нахождение голого человека на улице в десятиградусный мороз не укладывается ни в какие рамки здравомыслия.
По сообщению начальника жандармской управы, бумаги, как и личные вещи пропавшего, переданы по адресату. Объявляется розыск Шумова К. В. Приметы: рост 2 аршина 6 вершков, лицом и телом худ, глаза серые, брови прямые, волосы волнистые. Ходит резво, говорит со странным акцентом. В случае обнаружения, нашедшему будет выплачено вознаграждение – 15 руб. серебром. Наследником по делам К. В. Шумова объявляется генерал Панов Николай Алексеевич".
3
Яркий свет электрического фонаря бил лежащему прямо в лицо, но никаких попыток закрыться он не предпринимал. Надо полагать, был без сознания. Кроме того, полностью лишен одежды.
Григорий привычным жестом нащупал жилку на шее лежащего человека.
– Жив… Что делать будем, Ефим?
– Да как обычно. Пакуй его и повезли.
– Что, сразу в управу?
4
– Николай Иванович! Ну, сам подумай: какая польза от всех ваших взрывов? Кому легче станет, если вы царя убьете? Столько сил впустую угрохаете, а результата – ноль!
– Александр – символ. Мы ж не против конкретного человека выступаем, а против всей системы, которая душит ростки новых преобразований.
– Ладно, хорошо, – Костя глубоко вздохнул. – Представим, что всё сложилось, а император, пусть и пришедший к власти в результате переворота, мертв. Что будет дальше?
Кибальчич пожал плечами:
– Я – техник. Мое дело – воплощение замысла, а цель его знают лишь в руководстве.
5
– Что передать его сиятельству? – лакей упорно, хотя и вежливо, не желал пускать в дом непрошеных гостей непрезентабельного вида.
– Передайте князю, что у нас есть для него сообщение от поручика Шумова Константина Владимировича!
Лакей кивнул и закрыл дверь. Все четверо сразу почувствовали себя неуютно. Стало казаться, что прохожие смотрят только на них и, чем дальше, тем подозрительнее. Что вот прямо сейчас из-за угла выедет казачий разъезд, приставит пики к горлу и препроводит в управу. А уж там следователи возьмутся за них так рьяно, что сразу закуют в кандалы и без всякого суда отправят на каторгу или еще подальше – на виселицу.
Открылась дверь особняка, и лакей величественно показал на вход.
Беглецы прошли холл, поднялись по парадной мраморной лестнице и остановились перед резной дубовой дверью.