Служащие нью-йоркского аэропорта либо старательно притворялись, будто пребывают в полном неведении, либо и впрямь потеряли из виду самолет, коему надлежало доставить меня в Чикаго. Что и наводило на неприятные размышления касаемо воздухоплавательных качеств реактивного аэроплана и его способности своевременно и надлежаще связываться с наземными службами... Не люблю путешествовать по воздуху, ничего не поделаешь. Просто не люблю.

Я исхитрился застичь Элеонору Брэнд на месте, в уютной чикагской квартире. По телефону застичь, разумеется. Уведомил, что ни малейшего представления о точном времени грядущего отбытия не имею. Посему не встречать меня следовало - взрослый человек вполне способен добраться на такси от посадочной полосы до места назначения, а караулить с разогретым и готовым к употреблению ужином.

На последнюю просьбу Элеонора вполне резонно заметила, что ужин, выпивка и она сама вполне готовы к употреблению - сиречь, кушать, пить и переспать будет подано исправным образом. У подруги моей имелся весьма бойкий язычок, отнюдь не всегда соблюдавший общепринятые правила светских приличий. Впрочем, совершенно светские дамы и не попадались на моем пути. Полный пробел в наличном опыте, каюсь и признаю.

Миновало одиннадцать вечера, когда я прошагал сквозь вестибюль громадного дома. Привратник, разумеется, уже знал меня в лицо. И всем выказанным неблагорасположением уведомил: не в свое дело не вмешиваюсь, но все-таки мисс Элеонора Брэнд, умница и журналистка, обитающая в пятьсот четвертой квартире, могла бы сыскать себе нечто лучшее, чем это длинное, худое, как щепка, злобное с виду существо без определенных занятий.

Что ж, в известном смысле привратник имел резон. Я выбрался из лифта и нажал знакомую кнопку звонка. Ответа не воспоследовало.

"Коста-Верде, - размышлял я, выжидая. - Чем и в какой области служат люди Мака несравненному дядюшке Сэму, известно лишь немногим; а в Латинской Америке - подавно. И все же в Коста-Верде кое-кто успел проверить наши способности самолично. Ибо я, по предварительной договоренности, орудовал там с немалым успехом".

Наличествовал некогда бандюга (или патриот-революционер, что, в сущности, означает одно и то же), титуловавший себя El Fuerte - Могучий. Не слишком-то привлекателен был, голубчик, да и не играет личное обаяние в подобных делах ни малейшей роли. Политические пристрастия редко основываются на соображениях "нравится - не нравится". Единственной настоящей ошибкой El Fuerte было то, что парень прилежно завоевал сильнейшее неблагорасположение тамошнего президента, господина Авилы. Равно как и влиятельных людей в Вашингтоне, считавших Авилу существом дружественным и полезным, хотя, на свой лад, не менее мерзким, чем его противник.

Меня отрядили в Коста-Верде, снабдив огромным крупнокалиберным ружьем, оптическим прицелом и неимоверным количеством зарядов. Говорю "неимоверным", ибо подобные предприятия сводятся к одному-единственному удачному выстрелу. Второго, обычно, сделать уже не успеете.

Мне содействовал маленький диверсионный отряд под командой армейского полковника Гектора Хименеса.

К великому разочарованию Вашингтона обнаружилось: полковник Хименес лелеял собственные, далеко шедшие и отнюдь не самые человеколюбивые замыслы. Ружье, оставленное мною на память, в залог нерушимой дружбы меж нашими народами, было использовано вторично, количество субъектов, носящих фамилию Авила, уменьшилось на голову, а президентом сделался Гектор Хименес, любезно и учтиво приславший ружье законному владельцу, с надлежащей оказией и приличествующими изъявлениями искренней благодарности...