Бог жил на Арбате. Его адрес назвали врачи редакционной поликлиники. Они же предупредили: «Бог на метро не ездит. За ним надо посылать легковую машину». Черт бы побрал всех богов. Пора им знать, что идет война и раздобыть машину нелегкая задача.

Но бог нужен мне, а не я ему. Тамару угораздило свалиться в противотанковый ров. Врачи из женской консультации вынесли приговор: немедленно прервать беременность, ребенка все равно не удастся спасти. Единственный, кто может помочь — старейший гинеколог Вяткин. Решаю: не добуду машину — понесу дряхлеющего бога на руках. Он сегодня же должен осмотреть жену. Третий месяц мы ждем сына.

Секретарша главного редактора обрадовалась моему появлению:

— Легок на помине. Главный просил тебя вызвать.

В том году — на стыке войны и мира — я вел записи, думая о будущей книге. Однажды вместо «глава вторая» написал «ночь вторая». Нынче, заметив эту описку, от души посмеялся.

Почему ночь, а не глава?

Наверное, потому, что в ту военную пору, в редакциях мы проводили за письменными столами ночи без сна… Слипаются глаза, голова клонится все ниже и ниже к мокрой полосе, буквы наползают одна на другую, строчки вытягиваются в бесконечную серую ленту. Холодная струя из водопроводного крана приносит бодрость лишь на полчаса.

Я хорошо помню многие статьи, опубликованные тогда в газете. В ушах еще звенят телефонные звонки, слышатся раздраженные голоса читателей, обнаруживших ошибку в номере…

Беглые дневниковые записи лишь напоминают об отдельных жизненных эпизодах, отшумевших спорах, огорчениях… В памяти все становится ярче, контрастнее, многое видится сегодня несколько иначе, чем тогда.

— Виктор Антонович Урюпин, — пальцы замерли у лакированного козырька фуражки. Несмотря на знойный день, человек, стоявший передо мной, был в суконном морском кителе, застегнутом на все пуговицы.

Спутники Урюпина с нескрываемым любопытством разглядывали меня. О Викторе Антоновиче мне говорили в Москве и Смидович, и Беркутов. Последний показал личное дело Урюпина. Из него можно было узнать, что Виктор Антонович до войны работал в Принеманске, затем, после эвакуации, сотрудничал во флотской газете. Две недели назад, когда бои шли под городом, ЦК послал его готовить базу для редакции. Вместе с ним выехали из Москвы еще несколько сотрудников будущей редакции, отобранных Беркутовым и Смидовичем.

Смидович характеризовал Урюпина более обстоятельно. Они вместе работали в Принеманске. Выпускали русскую газету. В редакции тогда работала и жена Виктора Антоновича, московская журналистка.

— Жили они дружно, — вспоминал редактор, — но перед самой войной она вдруг подала заявление об уходе. Прошел слух, — разводятся. Почему? — пытался выяснить, но до сути не добрался. Началась война. Стало не до этого. Встретил Виктора Антоновича месяца два назад в Москве. Урюпин сильно изменился. Этакий «морской волк». Недавно приходил ко мне домой — разговаривали. Так и не понял — хочет он ехать в Принеманск или продолжать служить в своей морской газете. Спросил о семье — ответил что-то неопределенное. Расспрашивать не стал. Неудобно, все-таки дело личное.

Вечером в номере гостиницы пусто и темно. Нет даже огарка свечи. Поднял шторы. За окном серая муть. Слякотное настроение.

Как пойдут дела? Нужен спаянный коллектив, такой, как в «Красном знамени». А здесь? Возможно, первое впечатление и обманчиво — даже наверное они не такие, какими показались мне в ресторане, но не похожи и на свои анкетные портреты.

Надо их понять, сдружиться. А я почему-то все время вспоминаю контору по заготовке рогов и копыт. Кто из подручных Остапа Бендера был приверженцем морской формы? Кажется, Шура Балаганов. Как же зовут Урюпина? Ах да, Виктор. Чем же обеспокоил он Смидовича? Разошелся ли он с женой? Надо будет поинтересоваться. Редактор меня не предупредил, что Виктор Антонович алкоголик. Нет, так нельзя судить о людях — безапелляционно, категорически… Может, выпил от безделья, со скуки. Вот начнем работать — и он сразу станет серьезнее. Сказал же Смидович, что Урюпин стоящий журналист.

Что за человек претендент в ответственные секретари Борис Задорожный? Вечером разговор у нас не получился. Он недружелюбно отозвался о своих товарищах. Это вызвало раздражение. Почему? Разве на меня они произвели отрадное впечатление? И все-таки мне не понравился его тон. Понимаю, что и мой тон ему не пришелся по душе.

Что такое не везет и как с этим бороться? Вспомнил изречение Семена из «Красного знамени». Не везет? А может быть, в этом невезении скрыта моя удачливость. По существу мне удивительно повезло. Кто знает — воспользуйся я сегодня утром правом на сон — возможно, сейчас должен был бы держать ответ в обкоме партии за серьезную ошибку в газете.

Утром, это было уже часов в восемь, подписав последние полосы, пошел завтракать. Ко мне за столик подсел заведующий областным земельным управлением Бурокас. Я спросил его, почему не отвечают на выступления газеты. Крестьяне из Озерска жаловались на нарушение Постановления о реформе. Бурокас, оторвавшись от тарелки, буркнул:

— Газет не читаю.

Мне хотелось заехать ему тарелкой по физиономии. Нашел чем хвастать: газет не читает. Какого же черта ты носишь в кармане партбилет? Мы ночи не спим, сердце замирает, когда скажут, что исчезла проклятая «третья фаза», а он, извольте радоваться, газет не читает. Да еще и хвастает этим. Люди нам пишут, надеются, а он не желает читать! Чтобы скрыть волнение, унять дрожь в пальцах, я засунул руки в карманы, нащупал мелочь, бросил на стол: