В Сен-Дени Гали оказалась впервые. Покрутившись в незнакомом районе, ее серебристый «мерседес» наконец очутился в плену коротких пестрых улочек. С трудом припарковав автомобиль между мрачноватым «фольксвагеном» и боковушкой кафе, Гали хлопнула дверцей и отправилась на встречу с антикваром.

Парижские блошиные рынки Marches aux Puces — Brocartes — чудесный мир, полный причудливой смеси истины и волшебных обманов. Сюда в определенные дни недели, но обязательно по субботам, собираются коллекционеры и любители старины со всего Парижа и туристы со всего света. Здесь, если повезет, вы можете обнаружить золотую булавку эпохи мадам Помпадур или серебряный подсвечник времен Наполеона III. Точно так же ржавая помятая пуговица, проданная вам честным бутикером как бесценный раритет: «Мсье, она украшала мундир маршала д’Аркура!», в действительности исправно служила офицерскому кителю времен Первой мировой войны. По телефону мсье Тапи довольно толково объяснил, как найти его магазинчик. Минуя множество лавочек, чьи витрины завлекали пышностью подлинной и фальшивой старины, она легко обнаружила скромный на вид бутик. Лики православных святых в серебристых окладах сдержанно глядели сквозь стекло витрины на суетливых посетителей блошиного рынка. «Похоже, мне сюда». Гали уверенно открыла дверь.

— Bonjour, monsieur… Роже Тапи? — прозвучал обворожительный голос, едва замолк дверной колокольчик.

— Я к вашим услугам, мадам.

— Мы договаривались о встрече. Я — мадам Легаре.

В Москве по адресу Большая Лубянка, дом № 14, за коваными железными воротами с небольшим живописным внутренним двором расположен зеленый двухэтажный особняк, построенный московским военным губернатором, офицером, писателем и публицистом графом Федором Васильевичем Ростопчиным. Достопримечательностью этого малоухоженного сегодня дворика является красивый ветвистый дуб, растущий с левой стороны от центрального входа в особняк. Возраст дуба, как утверждают московские летописцы, составляет около двухсот лет. Многое изменилось до неузнаваемости в интерьере особняка, но все же кое-какие реликвии сохранились и по сегодняшний день.

В конце широкой мраморной лестницы, ведущей на второй этаж особняка, где размещался градоначальник, сохранилось прикрепленное к стене большое старинное зеркало, дающее возможность всяк мимо проходящему оценить свой внешний вид, прежде чем предстать пред начальственные очи. Во времена графа Ростопчина, когда не было камер слежения, помощники графа могли в это зеркало видеть поднимающегося по лестнице визитера и вовремя сообщить графу о его личности, чтобы его превосходительство успел принять соответствующий начальственный облик.

В настоящее время в этом здании находятся офисы Промышленного строительного банка. Во время описываемых нами событий в особняке размещалось Управление КГБ по г. Москве и Московской области. В левой пристройке к особняку, возведенной во времена графа Ростопчина для прислуги, находился КПП. Сотрудники проходили через КПП направо в дверь, ведущую через дворик к центральному входу. Налево вел проход, где сразу с правой стороны имеется небольшая комната — метров десять площадью, в которую по необходимости заходил помощник дежурного для приема граждан. Граждане о такой заманчивой возможности могли узнать из приметной черной вывески, прикрепленной у входа в пристройку. На ней золотыми буквами было написано: «Приемная Управления КГБ по г. Москве и Московской области». Очередей здесь не было.

Стоящий на посту немолодой подтянутый старшина в форме с голубыми петлицами и строгим выражением лица внимательно осмотрел вошедшую молодую девушку — ну прямо иллюстрация из рекламного кинопроспекта. Она, не робея, направилась к старшине:

— Мне надо поговорить с кем-либо из сотрудников по очень важному вопросу.

В пятницу, как и обещал, позвонил антиквар Роже Тапи:

— Мадам Легаре, добрый день. Я хотел бы пригласить вас в ресторан. Столик ожидает нас вечером в «Les Ambassadeurs».

Роскошь отеля «Crillion» и волшебная кухня «Les Ambassadeurs» известны далеко за пределами Франции, но посещают его лишь избранные. И дело заключается в первую очередь в размерах кошелька. Существовали, видимо, еще некоторые определенные (неафишируемые) законы, но Гали это не заботило. Столик зарезервирован, и милый Роже готов, судя по всему, тратить на нее любые деньги. Что вполне совпадало с далеко идущими планами прелестницы.

— Рада вас слышать, Роже, — со значением пропела Гали. — Без четверти девять подъезжайте к нашему дому. До вечера.

Так, теперь ей предстояло заняться туалетами. Гали направилась в свою роскошную спальню и распахнула огромный, во всю стену, гардероб. Боже, как далеко в прошлом осталась арбатская девочка, дочка школьной учительницы, пределом мечтаний которой были английские туфельки «Кларк» и контрабандные джинсы «Левис»! И дорогущая московская валютная проститутка, щеголявшая в нарядах, привезенных высокопоставленными содержателями из Италии, в кольцах с настоящими бриллиантами, не выдерживала сравнения с этой холеной добропорядочной (во всяком случае, во мнении полиции и соседей по респектабельному дому на бульваре Османн) замужней дамой, окружение которой состояло из не менее, чем сам дом, достойных парижан. Привычно ловко перебрав обеими руками длинный ряд платьев, Гали выбрала жемчужно-серое шелковое. От Лакруа. К нему — замшевые лодочки, чуть-чуть темнее тоном. Разумеется, на высоком каблуке — высокий каблук — слабость Гали. В недолгом раздумье покрутив головой над десятком раскрытых бархатных ларчиков с драгоценностями, Гали остановилась на колье из розового жемчуга. С выбором сумочки и перчаток приятно-утомительная процедура закончилась. Ванна, хороший здоровый сон и вперед — на подвиги. Разве что бокал сухого мартини? Напиток, полюбившийся еще с Москвы, и ему она останется верна… Позже Гали станет смешивать мартини с водкой, но это будет еще не скоро.

Она в Париже…

Ранним утром Гали босиком выбегала на балкон. Легкая завеса утренней дымки таяла в воздухе, и перед ней расстилался необъятный город. Горбился холмами Монмартр, сияя базиликой Сакре-Кёр, парили над Белой площадью крылья «Мулен-Руж». Перегибаясь через ажурные перила, Гали опускала взгляд: респектабельный бульвар Османн еще спал — отдыхали маркизы витрин роскошных магазинов, у стен кафе высились пирамидки сложенных стульев, лениво двигались автомобили. Минута-другая, и она возвращалась в постель, уютно заворачиваясь в легкое одеяло. Этот нехитрый обязательный ритуал, который истово соблюдала Гали в первые дни Парижа и над которым посмеивался Пьер, когда оставался на ночь, давал ей ощущение реальности происходящего: «Это — не сон, это случилось. Я — в Париже».

Недели через две надобность в утренних свиданиях с городом отпала. Тем более что ранней пташкой мадам Гайяр никогда не была.

Жизнь, знакомая Гали лишь по книгам и фильмам, жизнь, о которой столько рассказывали Мишель и Легаре, обрушилась на нее в одночасье как Ниагарский водопад или извержение Везувия — столь мощным оказался шок от встречи с ней. Действительность задавила воображение. Продуктовые магазины, наполненные товаром под завязочку, прилавки с дорогими деликатесами, возле которых не видно очередей. «Ну если в Москве начнут ломить за черную икру такие цены — очереди тоже испарятся. Витечка — мот, как кормил гостей икрой, так, наверное, и продолжил бы, не вздрогнув. А многих просто жаба задавила. Как хорошо, что я могу себе многое позволить… А когда-нибудь смогу позволить все!» Ей страстно хотелось вкусить все запретные плоды Парижа, столь разрекламированные писателями, художниками и многочисленными фильмами, даже если авторы, бия себя в грудь, утверждали, что жаждут разнести буржуазную действительность в пух и прах. Прославленные кабаре «Мулен Руж», «Лидо», «Крейзи Хоре»; фильмы, какие душе угодно — вплоть до порно; Пляс Пигаль и Сен-Дени, эти своеобразные выставки человеческого товара… О, тут, как профессионалка, она многое могла подметить и со многим сравнить! Но больше всего ей нравилось ходить по дорогим бутикам. И тут Гали впервые с благодарностью вспомнила маму: «Галя, ну до чего ты невнимательна. Открой грамматику и переделай упражнение. Пойми, доченька: знание иностранного языка — всегда кусок хлеба». Ну хлеб-то здесь, пожалуй, ни при чем, а вот возможность требовательно указать прилизанной девчонке «Faut-moi voir», небрежно указать пальчиком на приглянувшуюся безделушку и увидеть, как продавщица мгновенно выполняет желание клиентки, грело душу. Нельзя сказать, что она была невежлива, совсем нет, она просто на ощупь опробовала власть денег. Главное, каким тоном ты произносишь: «Donnez-moi, sil vous plait…» Волшебное слово «пожалуйста» здесь принято в любом обществе, и она не скупилась на «sil vous plait», с досадой вспоминая, как открещивалась от маминых уговоров совершенствоваться в произношении. Гали вовсе не хотелось, чтобы ее принимали за американскую туристку: представителей Нового Света французы всегда откровенно не жаловали. Что до акцента, то уже через год Гали принимали за коренную уроженку Франции.

Истинный католик Роже не уставал благодарить Мадонну за ниспосланное ему счастье. Сколько оно продлится, Роже не загадывал. Им было так хорошо вдвоем! Смуглый черноволосый мужчина и зеленоглазая женщина в ореоле каштановых локонов (Гали, открыв для себя салоны красоты, с одержимостью неофита раз в неделю меняла имидж), великолепно одетые — они смотрелись обворожительной парой. Даже незнакомые люди при встрече на улице, в ресторане часто улыбались им вслед. И тщеславие Гали расцветало в окружении завистливых или восторженных взглядов. Они идеально подходили друг к другу физически и ждали наступления сумерек с нетерпением гурмана, который с вожделением посматривает в меню, выбирая любимый десерт. Искушенная чувственность Гали, которую старомодный Легаре не сумел да и не мог оценить, получала достойный ответный взрыв страсти в объятиях потомка нарбоннского галла. Однажды, когда влюбленные сидели и пили кофе в одном из бесчисленных уголков Монмартра, Роже решил — пора вернуться к делам, интуитивно угадав — она ждет этого разговора. Гали моментально настроилась на деловой лад. Ее серо-зеленые глаза потемнели, в выражении ласковой безмятежности появилась жесткость, так непохожая на то, что прежде видел в ее глазах влюбленный Роже. Казалось, что лицо ее совершенно изменилось. Исчезло обаяние, напоминающее лицо невинного ребенка с доверчиво распахнутыми широко поставленными глазами. Надо сказать, что в сочетании с недвусмысленным сексуальным языком тела этот контраст убийственно действовал на мужчин, складывая поверженных штабелями возле ее прелестных ножек.

Сейчас напротив Роже сидела женщина более зрелая, более искушенная жизненным опытом — и это ей шло.

«Эта женщина может быть решительной, расчетливой и жестокой, если дело будет касаться ее финансовых интересов», — промелькнуло в голове у Роже.

— Cherie, продолжая наш разговор о твоем шедевре, я еще раз советую тебе не продавать его. Кстати, скажи-ка мне, есть ли у тебя возможность получения других если и не таких дорогих, но все же старых икон из России?

— Да, конечно. У меня остались в Москве друзья, которые занимаются коллекционированием икон, хотя это и преследуется властями. Самое главное, что у меня есть знакомые дипломаты, которые могут провозить их на Запад, минуя таможенные запреты.