Я не записываю то, что знаю. Молчание стало моей привычкой, и эта привычка сослужила мне хорошую службу. Слова, изложенные на бумаге, опасны. Мудрые люди записывают только самое необходимое и передают ЭТО в руки посыльного, которому всецело доверяют. Кроме того, посыльный получает лишь конюшню для лошади, пропуск в господский дом и свидание наедине с хозяином дома. Главное же он передает на словах: оружие и верность, открытая война и тайные планы, любовь и ненависть и безопасность королевства.

Итак, я все храню в голове. После того как я прожил целую жизнь, полную разных историй, не осталось вполне безопасного дома, где такие истории можно было бы рассказать, не осталось столь несокрушимого замка, чтобы в нем не пробил брешь поворот колеса Фортуны. В тот час, когда я умру, мои воспоминания, мои истории умрут вместе со мной. Великие люди, которым я служил так усердно и так секретно, ожидают от меня именно этого.

Есть мужчины и есть женщины, ставшие свидетелями этих событий и других — которых не видел я. Подобно пилигримам, мы путешествовали по одной и той же дороге, спотыкались об одни и те же камни, преклоняли колени у одних и тех же святилищ. Но каждый из нас совершил свой собственный путь и встретил собственный конец. А каким на самом деле было наше путешествие, какую историю каждый должен рассказать, никто не узнает, пока не оставит весь путь позади.

Даже тот, кого я любил больше всех на свете, не знал всего, что известно мне. Он был избавлен от столь безмерного горя. Я пел «Песнь о Роланде», а он говорил о Гавейне.

[1]

Я обнимал его, когда он оплакивал убитого отца, рука об руку с ним мы проливали кровь предателей и язычников. Мы радовались нашей любви и душой и телом. Хотя моря, горы и вражда правителей разлучили нас, сердца наши оставались вместе. Самая сильная горечь моей жизни — то, что я ничем не смог ему помочь, когда у него отобрали его мальчика. Мое самое большое горе — то, что мой любимый умер.