Я уже никогда не вернусь в Уотерсфорд.

Ничто не заставит меня снова приехать туда. Даже то, что там похоронен Лука.

Семья моего покойного мужа все-таки победила. Много лет Анжела и Натали хотели разлучить нас, и мечта их наконец-то осуществилась. Не думаю, что когда-либо я смогу простить их за это.

Хотя тому, что сделала я, тоже вряд ли можно найти оправдание. Никто из нас уже не сможет повернуть время вспять или что-либо исправить. Каждому придется научиться нести свой груз в одиночку и договариваться с собственной совестью.

После того ненастного летнего вечера, когда семейство Феликоне показало свое истинное лицо, я поняла, что больше никогда и никого из них не хочу видеть. Я вышла из ресторана, Села в свою припаркованную перед входом машину и темными ночными дорогами помчалась в Лондон, где жила моя сестра. Линетт любит меня, поэтому, вместо того чтобы расспрашивать о том, что привело меня в ее дом в три часа ночи, с размазанной по всему лицу тушью, без вещей и даже без зубной щетки, она просто приготовила чашку горячего какао, достала чистую пижаму, постелила мне в свободной комнате и, подоткнув одеяло, как будто я была маленькой девочкой, пожелала спокойной ночи.

Все началось в день похорон Луки. Это был один из тех ясных холодных дней второй половины января, когда яркий солнечный свет способен сделать привлекательным даже унылый зимний пейзаж. В такие дни душа обычно устремляется ввысь и хочется взлететь следом за ней, чтобы птицей парить высоко над городом.

Однако связанный с похоронами церемониал, словно пушечные ядра, привязанные к ногам, надежно удерживал его участников на уотерсфордской земле. Родственники и друзья семьи слонялись по гостиной дома родителей Луки, тщетно пытаясь занять себя чем-нибудь полезным. Под руководством моей свекрови Анжелы другие ее невестки суетились между гостями, которые вынуждены были с благодарностью принимать у них чашки с кофе и крохотные, на один укус, покрытые сахарной глазурью печеньица.

По отношению ко мне все вели себя очень мило и тактично, если не считать Натали, которая откровенно избегала меня, хотя я постоянно ощущала на себе ее пристальный взгляд, даже находясь на противоположном конце комнаты. Неужели она по-прежнему ненавидит меня? Может быть, Натали даже радовалась тому, как все обернулось. Ведь в результате больше всех страдала именно я. Вполне возможно, что она считала меня виновницей смерти Луки, а мое вдовство — заслуженным воздаянием за грехи.

Сдержанная любезность, с которой относились ко мне остальные родственники, вынуждала меня чувствовать себя на похоронах собственного мужа кем-то вроде почетной гостьи. Никто из них даже не пытался делать вид, что я являюсь полноправным членом их семейства. Я всегда была для родни Луки чужой, но сейчас у них хватало такта и великодушия, чтобы выказывать в отношении меня ту толику уважения и сочувствия, которую требовали приличия. Я понимала, что мои ответы на их вежливые расспросы о том, как я доехала и в какой гостинице остановилась, могут показаться слишком односложными, но даже они давались мне нелегко. Впервые за более чем пятнадцать лет я оказалась одна среди многочисленных членов семейства Феликоне. Раньше на больших общесемейных мероприятиях рядом со мной всегда был Лука — мой адвокат, консультант по связям с общественностью и опекун в одном лице.

Честно говоря, мне было сейчас довольно страшно. Причем боялась я не столько предстоящих похорон, сколько неопределенности своего будущего. Этот страх сковывал мои движения и искажал восприятие окружающего мира. В какой-то момент у меня вдруг обострялся слух и любой голос отзывался в мозгу оглушительным эхом; или, напротив, он пропадал, и тогда все звуки и шумы доходили до меня словно сквозь плотный слой ваты. Во рту у меня пересохло. Я ощущала неприятное покалывание в кончиках пальцев и должна была периодически напоминать себе о необходимости дышать.